Эпиграфом к повести «Станционный смотритель» Пушкин берёт строки П.А.Вяземского
Коллежский регистратор,
Почтовой станции диктатор.
Это фрагмент большого стихотворения «Станция (Глава из путешествия в стихах; писана 1825 года)» с юмористическими сетованиями на одну из двух извечных российских бед. Вот его начало:
Досадно слышать: «Sta viator!»
Иль, изъясняяся простей:
«Извольте ждать, нет лошадей », —
Когда губернский регистратор,
Почтовой станции диктатор
(Ему типун бы на язык!),
Сей речью ставит вас в тупик.
Здесь, как видите, никакого сочувствия к «диктатору» нет. Не случайно Вяземский использует в тексте и ставит эпиграфом ко всему стихотворению латинскую надпись «Sta viator!» [«Остановись, прохожий!»], встречающуюся чаще всего на надгробиях.
Пушкин же сразу заявляет о своём сочувствии: «Сословие станционных смотрителей представлено общему мнению в самом ложном виде. Сии столь оклеветанные смотрители вообще суть люди мирные, от природы услужливые, склонные к общежитию, скромные в притязаниях на почести и не слишком сребролюбивые. Из их разговоров (коими некстати пренебрегают господа проезжающие) можно почерпнуть много любопытного и поучительного. Что касается до меня, то, признаюсь, я предпочитаю их беседу речам какого-нибудь чиновника 6-го класса, следующего по казенной надобности». А ещё раньше, после риторического вопроса «Кто не проклинал станционных смотрителей, кто с ними не бранивался?», - прямо скажет: «Что такое станционный смотритель? Сущий мученик четырнадцатого класса, ограждённый своим чином токмо от побоев, и то не всегда (ссылаюсь на совесть моих читателей). Какова должность сего диктатора, как называет его шутливо князь Вяземский? Не настоящая ли каторга?»
И героем своим он сделает именно такого, скромного во всех отношениях, человека. Рассказчик очень тепло описывает его: «Вижу, как теперь, самого хозяина, человека лет пятидесяти, свежего и бодрого, и его длинный зелёный сюртук с тремя медалями на полинялых лентах».
Пушкин пишет о трагедии, пережитой Выриным, с его слов, без пафоса и украшательства, и от этого, наверное, ещё больнее делается читателю.
Мы узнаём, что отец сам, по существу, посоветовал Дуне ехать с гусаром («Чего же ты боишься? ведь его высокоблагородие не волк и тебя не съест: прокатись-ка до церкви»), читаем о его переживаниях: «Бедный смотритель не понимал, каким образом мог он сам позволить своей Дуне ехать вместе с гусаром, как нашло на него ослепление, и что тогда было с его разумом. Не прошло и получаса, как сердце его начало ныть, ныть, и беспокойство овладело им до такой степени, что он не утерпел и пошёл сам к обедне» , вместе с ним проникаемся ещё бо́льшей тревогой: «Подходя к церкви, увидел он, что народ уже расходился, но Дуни не было ни в ограде, ни на паперти. Он поспешно вошёл в церковь: священник выходил из алтаря; дьячок гасил свечи, две старушки молились ещё в углу; но Дуни в церкви не было. Бедный отец насилу решился спросить у дьячка, была ли она у обедни. Дьячок отвечал, что не бывала. Смотритель пошёл домой ни жив, ни мёртв».
И – удивительная сила отцовской любви! – он думает не о наказании «блудной дочери», он готов её простить и успокоить: «Авось, — думал смотритель, — приведу я домой заблудшую овечку мою». Он будет умолять Минского: «Отдайте мне по крайней мере бедную мою Дуню» (хотя, вероятно и прав будет Минский, говоря: «Она меня любит; она отвыкла от прежнего своего состояния. Ни ты, ни она — вы не забудете того, что случилось», - что могло ожидать Дуню дома? Даже не от отца - сколько сплетен местных кумушек!). Он, несмотря ни на что, будет любоваться красавицей дочерью: «Бедный смотритель! Никогда дочь его не казалась ему столь прекрасною; он поневоле ею любовался»…
Горе его неизбывно: «А я-то, старый дурак, не нагляжусь, бывало, не нарадуюсь; уж я ли не любил моей Дуни, я ль не лелеял моего дитяти; уж ей ли не было житье? Да нет, от беды не отбожишься; что суждено, тому не миновать».
Но и совсем опустившись, спившись, старик не теряет любви к окружающим. Не случайно добром его поминают ребятишки: «Как не знать! Он выучил меня дудочки вырезывать. Бывало (царство ему небесное!) идет из кабака, а мы-то за ним: “Дедушка, дедушка! орешков!” — а он нас орешками и наделяет. Всё бывало с нами возится».
И недаром, конечно, память о старике-смотрителе «драгоценна» для рассказчика
******************
Недалеко от Петербурга (тогда Ленинграда), на бывшей почтовой станции Выра, в 1972 году был открыт первый в России музей литературного героя, воссозданный по повести Александра Сергеевича. По народному преданию, события, описанные в ней, действительно произошли здесь и фамилия героя взята не просто так. Известно, что Пушкин бывал на Вырской почтовой станции не менее 13 раз. Сохранились сведения, что в часовне около станции в феврале 1837 года была проведена служба над гробом поэта (Выра лежит на пути из Петербурга в Псков). Когда я в первый раз побывала в Выре (в конце 1970-х годов), часовня ещё не была воссоздана и экскурсовод рассказывала, что именно эта служба над телом погибшего поэта позволяет надеяться, что часовню разрешат восстановить…
А сам музей, расположенный в сохранившемся здании почтовой станции, знакомит не только с атмосферой повести, но и с историей почтовых дорог в России.
Читала, что сейчас музей находится на реставрации. Хотелось бы надеяться, что он будет вновь открыт и ещё долгие годы порадует почитателей Пушкина!
Фотографии музея взяты из Интернета
Если статья понравилась, голосуйте и подписывайтесь на мой канал.
«Путеводитель» по всем моим публикациям о Пушкине вы можете найти здесь
Навигатор по всему каналу здесь
