Если говорить о людях, в которых постоянная жажда творчества сочетается с общей пофигистичной манерой проживания собственной жизни и таким же отношением к собственным произведениям, то Слава Курицын займет в моем топе первое место.
Если выражаться точнее, Курицын безусловно крайне тщательно погружается в темы, которыми он занимается. Концентрируется на них глубоко, до сумасшествия. Но при этом внутри него все время дребезжит своего рода камертон самоиронии, который всегда поможет настроиться ему самому на звук, лишенный всякого пафоса и ложной значительности.
Вячеслав Курицын известный и интересный писатель, но он всегда готов сыграть со своей литературой и со своим образом писателя в какую-нибудь странную игру с неожиданными результатами.
Он первый исследователь пост-модернизма в России, и согласно канонам этого направления, сам как следует глумится над собой как над автором.
В общем, игровая стихия, гротеск, абсурд, самоирония и случающееся наплывами пьянство - это то, что превращает фигуру Курицына в персонажа, даже более причудливого, чем герои его собственных романов и научных трудов.
Помню, однажды, я встретил его на улице очень пьяного. И он объяснил мне причину недавно начавшегося запоя. Он почитал по новой "Архипелаг ГУЛАГ" Солженицына. И запил от того, что тот пишет лучше, чем сам Слава. На тот момент Солженицын был еще жив. Это важно, в контексте продолжения монолога Курицына о причинах пьянства. Оказывается, несколькими месяцами раньше он запил по примерно схожей причине - когда перечитал Пушкина. Но тогда Слава быстро успокоился, потому что сообразил, что Пушкин давно умер, а следовательно не конкурент. Нынешний же запой, в виду живости Солженицына, грозил стать более серьезным.
Чтобы верно понять смысл этой сцены, услышать, так сказать, звук того самого камертона, надо попробовать представить ту интонацию, с которой говорил Курицын. Одновременно абсолютно серьезную, и беспредельно ироничную в отношении самого себя. Он словно смотрел на эту сценку со стороны и точно понимал, насколько она смешна, нелепа, но в чем-то возвышенна и убедительна.
Так вот, этот прекрасный человек, сыграл в моей жизни значительную роль. Возможно, даже сам того не подозревая. Знакомство с ним произошло целиком по моей инициативе. Я был большим поклонником его статей про пост-модернизм. Читал взахлеб все, что мог откопать в очень ограниченном тогда интернете. И естественным образом следил не только за работами Курицына, но и за вей его сетевой активностью. А он тогда много сотрудничал с проектом "Русский журнал". Делал его, кажется, Гельман, и там всегда было очень много интересных вещей, связанных с литературой в очень живом проявлении. МОжно сказать, что тогда русский интернет только-только осматривался по сторонам, пробовал свои силы и изучал свои возможности. И пост-модернисткой подход, который естественным образом исповедовал Курицын, оказался весьма органичным методом для того, чтобы внедрить современную литературу в реалии интернета.
Я помню какое-то бесчисленное множество литературных игр, которые постоянно объявлял "Русский журнал". Кроме тех, что проводились непосредственно на сайте, в нем еще регулярно освещался ход проведения первого в России практически спортивного. конкурса для поэтов "Русский Слэм". Этот конкурс Слава привез из Германии, внедрил в Москве, нашел под него спонсоров, и поэты, участвовавшие в нем могли получить за свои стихи реальные и приличные по тем временам деньги. А главное, специфика слэма была такова, что заставляла поэтов вытряхивать пыль из своих сочинений и исполнять их живо, агрессивно, доступно для зрителя. Поэзия оживала, теряла лоск и музейную накипь, и выходила на улицы, в кафе и галереи. И я захотел делать такое же дело в Петербурге. Написал Курицыну, попросил разрешения использовать бренд и правила. А в ответ получил не только это все, но и желание Курицына приехать в Петербург на первый Слэм и стать его ведущим. А вернее со-ведущим, потому что с того момента и многие годы потом мы вели петербургский Слэм с ним вместе.
И позже многократно наши с ним дороги пересекались самым причудливым образом. Он, например, придумал и сделал возможным появление в Петербурге клуба "Платформа" - первого клуба в нашем городе, созданного по образцам проверенного московского формата. И, как оказалось несколько лет спустя, в момент стройки этого клуба, он разыскивал меня, чтобы предложить мне стать его генеральным директором. Но тогда это не случилось, хотя в клубе я все равно оказался на роли программного директора, и много чего интересного сделал вместе с Курицыным.
А на момент описываемых здесь событий, в 2009 году, когда я открыл очередной свой проект, клуб "Танцы", Слава предложил мне опробовать в нем новый вид интеллигентского развлечения, который он очень хотел реализовать - некое кабаре, набор разных по жанру и форме номеров, без особенных требований к качеству материала и мастерству исполнителей, но объединённых какой-то общей, пусть даже гротесковой идеей.
Такой объединяющей силой, по нашему общему убеждению, должно был явиться имя Курицына и собственно его одиозная персона. В общем, я отдал Славе право целиком составлять программу вечеров, приглашать любых артистов самых любых жанров и творить все, что ему заблагорассудится. Тем более, что мы принципиально не стали делать платного входа на эти гуманитарные вечеринки. Куда важнее нам было создавать движуху. И движуха началась. Слава приглашал безумных пианистов и фокусников, каких-то поэтов с разной степенью известности, часто весьма радикальных. Он уговаривал артистов выступать в несвойственных им амплуа, а сам вызывался устраивать конферанс. И делал это с такой непосредственностью, расхлябанностью и необязательностью, что иногда его всем хотелось убить, но в целом, чаще - качать на руках. Потому что каждый раз каким-то непонятным способом - и в этом и есть магия творчества - Славе удавалось устроить праздник для всех.
Венцом каждого Кабаре было исполнение очередной оперы или фрагмента оперы, которые Слава исправно сочинял к каждому вечеру.
Надо понимать, что Слава не был композитором, слух тоже имел условный, но очень любил пьяным ходить в Мариинский театр. Оттуда его часто выводили за то, что он начинал подпевать артистам.
В общем, оперу он любил беззаветно, и сочинял свои опусы на этот счет. Все с тем же фирменным сочетанием серьезности, абсурда и самоиронии.
В качестве исполнителей он набирал девушек и юношей из числа знакомых поэтов и тусовщиков. Они как могли, быстро разучивали написанные на листочках тексты, музыку же запомнить было не сложно, ибо Слава не запаривался на этот счет и все арии обычно складывал на какой-нибудь самый заезженный и избитый мотив.
Первая опера, которую он представил на кабаре, а затем долго дописывал новые части и показывал несколько раз, чтобы довести до совершенства, называлась "Путин и зайцы". По либретто это был какой-то фантасмагоричный винегрет из сюжета про Деда Малая и зайцев и знаменитого тогда новостного эпизода про поцелуй Путиным в живот мальчика. Здесь же Путин спасал от наводнения зайцев и норовил всех их поцеловать. Сюжет был невероятно дурацкий, но Слава радовался как ребенок.
Когда, спустя вечеров пять, опера по его мнению достигла абсолютного блеска и совершенства, он взялся за новый опус. Следующее произведение он писал по-русски, но намеревался в ближайшем будущем при помощи покойного ныне, а тогда вполне бодрого московского поэта Болдумана перевести на итальянский. И называлось оно "Сидоры поневоле".
А посвящено, оно было, как нетрудно догадаться, космонавтам, которые вынуждены были оказаться на орбите вдвоем на продолжительное время. И расценивали акт соития ка не самую приятную, но технически необходимую процедуру.
Мы застали только первый показ этой оперы. Судя по ремаркам, на сцене должна была стоять огромная двухспальная кровать. Предполагалось, что именно такая кровать находилась на борту космического корабля. Невероятная условность и искажение действительности. Но ожидание того, что в итоге герои будут петь на итальянском, всех зрителей примиряло с подобной условностью.
Увы, но Курицын так и не написал продолжение этой оперы. А может, написал, но так и не показал его на сцене. Не помню точно почему, но скорее всего, потому что он уехал по своим делам в Москву, надолго, и Курицын Кабаре прекратило свою работу.
Жаль. Мне искренне не хватает иногда этого высокого и одновременно низкого безумия...
