США, возникшие в результате восстания британских колоний, на протяжении более чем столетия были последовательными противниками колониализма. Огромные территории, в числе которых были как купленные Луизиана и Аляска, так и захваченные силой Аризона, Невада и Калифорния, не становились колониями, а преобразовывались в штаты.
Американцы оказывали помощь революционерам испанских колоний во время Освободительной революции 1810-21 гг., и мексиканским повстанцам Бенито Хуареса, воевавшим с французскими оккупантами в 1861-67 гг. Эта помощь обусловливалась как моральными императивами (неприятие колониализма), так и протестантской враждой к испанскому (католическому) колониализму, а также собственными коммерческими интересами. В то же время американская помощь борцам с колониализмом в таких отдалённых странах, как Мадагаскар (там за поддержку повстанцев был французами расстрелян консул США) и даже маори Новой Зеландии явно не имела никаких корыстных целей и подпитывалась только моральными установками (впрочем, американская помощь мадагаскарцам была крайне невелика, а маори получали лишь моральную поддержку).
В XIX веке США негативно относились к попыткам присоединения к ним ряда латиноамериканских стран и территорий (исключая Техас, заселённый американцами ещё во время вхождения его в состав Мексики, и территорий от Новой Мексики до Калифорнии, отобранных по итогам Американо-мексиканской войны 1846-48 гг.).
Так, американский авантюрист Уильям Уокер в 1855 г. захватил мексиканские штаты Сонора и Нижняя Калифорния, попытавшись присоединить их к США, но получил отказ. В 1855 г. он захватил Никарагуа, понадеявшись, при поддержке южных штатов и компании Вандербильта, превратить её в рабовладельческий штат, но без успеха (в 1856 г. он попытался захватить Гондурас, но был разбит гондурасскими и коста-риканскими войсками, попал в плен и был расстрелян).
Мексиканский штат Юкатан в 1841 г. восстал и попросился в состав США, но тоже получил отказ. В 1870-х гг. президент Доминиканской Республики Буэнавентура Баэс вёл переговоры с США о присоединении своей страны к США (в 1874 г. президент У.Грант Даже подписал указ об аннексии, но его отверг сенат).
Такая же ситуация сложилась и вокруг присоединения к США Кубы. Значительная часть кубинской элиты, во главе с богатейшим семейством Изнага, с 1848 г. организовывала восстания против испанцев и высадки вооружённых экспедиций с территории США; они просили президента США Дж.Полка отправить на Кубу американские войска и аннексировать остров, но тот не соглашался. Тем не менее в США антииспанские устремления некоторых кубинцев встречали горячую поддержку и в обществе, и среди части элиты (в первую очередь, в рабовладельческих штатах Юга). Так, в 1850 г. военное вторжение на Кубу организовал губернатор Миссисипи Дж.Китман при поддержке будущего президента Конфедерации Дж.Дэвиса и главнокомандующего армией южан Р.Ли. Однако правительство и Конгресс США отказались поддержать интервенцию, и она провалилась. Во время Десятилетней войны (1868-78 гг.), в ходе которой сторонники независимости Кубы воевали с кубинскими же противниками независимости, американцы оказывали повстанцам большую помощь (даже повстанческими войсками одно время командовал американский генерал Т.Джордан), но вопрос об аннексии Кубы не поднимался.
Американцы не соглашались с аннексией Соноры, Юкатана, Никарагуа, Доминиканы и Кубы в первую очередь потому, что законодательство США не признавало колониального статуса: в случае присоединения этих территорий их население (подобно жителям Техаса и Калифорнии) становилось гражданами США. Исключением были индейцы, сохранявшие традиционное общественное устройство, хотя и они могли претендовать на американское гражданство при прохождении соответствующих процедур. Однако американцы, в основном англоязычные протестанты, не желали появления большого количества испаноговорящих католиков в качестве сограждан. Тем более, что с точки зрения американцев того времени, большая часть жителей этих территорий не была белыми.
Это длинное предисловие необходимо для того, чтобы показать, что США до конца XIX века действительно были антиколониальным государством.
Во второй половине XIX века на Кубу, остававшуюся в составе Испании (к тому времени остров был уже не колонией, а автономной провинцией) хлынули американские инвестиции – в основном в сахарную, табачную и горную промышленность. США стали главным экономическим партнёром Кубы, чему Испания не могла противодействовать.
В 1892 г. группа кубинских эмигрантов во главе с Хосе Марти создала в США Кубинскую революционную партию, выступавшую за независимость Кубы.
24 февраля 1895 г. на Кубе началось восстание, переросшее в новую освободительную войну. Как и в годы Десятилетней войны, американская помощь повстанцам была значительной. В США была развёрнута мощная агитация в поддержку кубинской независимости, собирались деньги и закупалось оружие. Из американских портов выходили американские суда с кубинскими повстанцами (и американскими добровольцами), вооружёнными американским оружием. Власти США, в нарушение международного права, закрывали на всё это глаза: привычка помогать борцам за независимость Кубы прочно укоренилась в американском обществе. 4 апреля 1896 г. Госдепартамент США направил ноту испанскому послу с предложением о помощи со стороны США в «незамедлительном умиротворении острова» - это была открытая угроза. Испания пошла не ряд уступок повстанцам (были ограничены репрессии, проведены амнистия и выборы в парламент острова), но война становилась всё более ожесточённой. Повстанцы, уверенные в победе, не хотели идти на компромиссы.
Антииспанская пропаганда в США приняла характер настоящей истерии: газеты утверждали, что Испания убивает кубинцев сотнями тысяч и даже специально морит их голодом. В январе 1898 г. американский броненосец «Мэн» прибыл в Гавану «для защиты граждан США», но никто не сомневался, что его целью было запугивание испанцев и склонение их к миру. 15 февраля корабль был уничтожен в результате мощного взрыва: 266 моряков погибли. Причины взрыва так и не были установлены, но в США никто не сомневался: это дело рук испанцев.
До наших дней бытует конспирологическая версия о том, что американцы сами взорвали свой броненосец для того, чтобы объявить Испании войну и захватить Кубу и другие колонии. Конечно, это ерунда: общественное мнение в США было до такой степени накалено, что ничего взрывать было не надо: Конгресс был готов объявить войну в любой момент, а добровольцы осаждали призывные пункты с требованиями отправить их воевать с «кровожадными испанцами». Ряд историков считают, и не без оснований, что Испано-американская война 1898 г. была первой в истории, развязанной прессой.
Картина, которую рисовали американские СМИ и впитало американское общественное мнение, была простой и чёрно-белой: свободолюбивые кубинцы чуть ли не все, как один, обливаются кровью в борьбе с жестокими испанскими колонизаторами. На самом же деле большинство кубинцев, в первую очередь жители густонаселённой, равнинной западной части острова, были испанцами по происхождению и самосознанию, и относились к повстанцам с их лозунгами независимости отрицательно. Их вполне устраивал автономный статус, расширенный Испанией в 1897 г. В восстании участвовали жители отсталой восточной части острова – в основном мулаты, для которых война с испанцами была как раз войной с белокожими и относительно богатыми жителями Западной Кубы. Мобилизовав в армию и отряды самообороны западных кубинцев, испанские войска разгромили и уничтожили большую часть повстанцев, оттеснив их остатки (не более 4 тысяч человек против более 200 тысяч испанцев) в леса и горы провинции Орьенте. К началу 1898 г. судьба кубинских повстанцев была предрешена: они были обречены на поражение. Но это не соответствовало чёрно-белой американской картине мира: «силы добра», к тому же поддерживаемые Самой Главной Силой Добра (т.е. США), просто не имели права потерпеть поражение. Тем более, что американцы понимали: испанская армия просто не в состоянии противостоять их войскам, и победа будет лёгкой.
Дальше всё было просто и быстро. Американская армия высадилась на Кубе и вынудила испанцев капитулировать, заодно потопив испанский флот.
Одновременно другая американская эскадра обрушилась на испанцев на Филиппинах, где тоже с 1896 г. полыхало антииспанское восстание. Там кубинский сценарий повторился.
10 декабря 1898 г. в Париже был подписан мирный договор, по которому Испания отказывалась от Кубы, Филиппин, а заодно и от Пуэрто-Рико и Марианских островов. После скорой победы американцам надо было решать, что делать с бывшими колониями Испании дальше.
Этот вопрос был гораздо сложнее, чем представляется сегодня. Миф об алчных американских империалистах, жаждавших завладеть природными богатствами Кубы и Филиппин и эксплуатировать туземцев, не выдерживает критики. Не потому, что империалисты не были алчными, а потому, что им никто не мешал делать всё это и при испанском владычестве. При испанцах им было даже удобнее: всё-таки поддерживался порядок, который после их изгнания оказался под угрозой. Куба получила независимость, а поправка Платта, эту независимость ограничивавшая, была навязана Вашингтоном по понятной причине: на Кубе к власти пришли бывшие полевые командиры, не привыкшие считаться с законами и вообще с чем-то, кроме своих устремлений. По этой же причине США получили военную базу в Гуантанамо и право на интервенцию.
Таким образом, Куба стала независимым государством с ограниченным суверенитетом. Ни в колонию, ни в штат США её превращать и не собирались. А с Филиппинами всё вышло по-другому.
В отличие от Кубы, где преобладало белое население и испаноязычные негры и мулаты, филиппинцы – азиатские народы со своеобразной культурой – не были ассимилированы испанцами. Они сохранили свои языки и жизненный уклад. Испанцы на Филиппинах составляли только 1% населения, совсем мало было и испано-филиппинских метисов. Лишь 10% филиппинцев в той или иной степени владели испанским языком. Единственное, что филиппинцы позаимствовали у колонизаторов – это католичество, которое, впрочем, приобрело на архипелаге весьма своеобразные формы.
Восстание - под влиянием известий о событиях на Кубе - начало тайное общество, созданное филиппинскими интеллигентами-националистами – «Катипунан» (Высочайший и досточтимый союз сынов родины).
Филиппины стали объектом американской атаки как бы заодно с Кубой: далёкие тихоокеанские острова не были интересны США. Некоторые историки утверждают, что американцы зарились на Филиппины в качестве оплота на Востоке и «ворот» в Китай, торговля с которым в то время бурно развивалась. Но перевалочный пункт недалеко от Китая им просто не был нужен: конец XIX века – это не эпоха парусов, а пользоваться филиппинскими портами, складами и угольными станциями они отлично могли и при испанцах. В качестве военной базы Филиппины тоже были бесполезны: в самом центре Тихого океана с 1894 г. существовала Республика Гавайи на Гавайских островах – идеальное место для базирования американского флота. Республика была создана американцами – жителями архипелага (коренное население к тому времени в основном вымерло), и полностью зависела от США.
Экономического интереса для американского бизнеса Филиппины тоже не представляли. Местные крестьяне выращивали рис, причём очень архаичными методами: его производства едва хватало для нужд самого архипелага. Производство табака, сахарного тростника, кофе, какао и пряностей, как и скотоводство, были развиты слабо. Промышленность была представлена практически только примитивными текстильными и швейными мастерскими; богатые залежи металлических руд были открыты намного позднее. Тропические фрукты, которые могли предоставить Филиппины, американцы покупали гораздо ближе – в Латинской Америке, у хорошо знакомых (и зависимых) партнёров.
В этой ситуации Филиппины американцам были просто не нужны. Однако, с началом противостояния с Испанией, американская эскадра встала на якорь в британском Гонконге, угрожая испанцам на Филиппинах. Восстание филиппинцев против Испании освещалось американскими СМИ гораздо меньше, чем война на Кубе, но примерно в тех же тонах: свободолюбивые филиппинцы воюют против кровожадных испанцев. Правда, отношение к ним было намного прохладнее: США того времени были расистским обществом, и смуглокожие, раскосые филиппинцы воспринимались американцами как существа даже более примитивные, нежели негры.
Восстание на Филиппинах шло по-другому, чем на Кубе. Начатое образованными испаноязычными представителями элиты, оно подняло крестьянские массы: поводом к восстанию был испанский закон об отработках взамен недоимок. Крестьяне были настроены в первую очередь против землевладельцев и чиновников, а они на 90% были филиппинцами или метисами.
Во главе восстания стоял на 3/4 испанец Андрес Бонифасио. Он был клерком, а не военным, а его бойцы – крестьянами, вооружёнными луками, копьями и древними мушкетами. Это войско терпело одно поражение за другим в стычках даже с небольшими полицейскими отрядами. Более успешно действовал выступивший против Испании губернатор развитой провинции Кавите Эмилио Агинальдо: он был богатым полукитайцем. Два вождя сразу вступили в конфликт: раскололась повстанческая армия, две части которой начали действовать отдельно. 22 марта 1897 г. в городе Техерос повстанческие командиры провозгласили Филиппинскую республику, президентом которой был избран Агинальдо. Бонифасио не признал выборы. Две повстанческие армии начали гражданскую войну, в которой Бонифасио был разбит, взят в плен и расстрелян.
Как и на Кубе, Испания совмещала обещания реформ с активизацией военных усилий. Те (очень немногие) чиновники и землевладельцы-филиппинцы, которые поначалу приветствовали восстание, отказали повстанцам в поддержке. В ноябре 1897 г. повстанческая армия была разбита и оттеснена в горы на севере острова Лусон.
В декабре 1897 г. испанский губернатор Филиппин Фернандо Примо-де-Ривера предложил Агинальдо и 25 другим лидерам повстанцев 400 тысяч песо за прекращение борьбы. Ещё 200 тысяч песо получили младшие командиры повстанцев, после чего большая часть восставших сложила оружие и разошлась по домам. Агинальдо и другие лидеры восстания уехали в Гонконг. Лишь небольшие отряды повстанцев продолжали сражаться в горах Лусона.
Война практически прекратилась. Но начиналась другая, Испано-американская война, от которой Филиппины не могли остаться в стороне. Американская эскадра адмирала Дж.Дьюи базировалась в Гонконге, куда, как на грех, были высланы Агинальдо и его люди. Готовясь к атаке на испанцев на Филиппинах, американцы предложили Агинальдо нарушить договор с испанцами, посулив провозгласить независимость архипелага. Тот, недолго думая, согласился.
1 мая 1898 г. эскадра адмирала Дьюи атаковала и потопила испанский флот в бухте Манилы и высадила десант. Деморализованные испанцы вывели все гарнизоны провинций в Манилу, атаковать которую американцы не решались (либо не желали проливать кровь за «желтопузых», дело которых было для них не таким важным, как дело кубинцев, а вожди восстания не вызывали ни доверия, ни уважения). 17 мая Агинальдо с триумфом прибыл в родной Кавите, возглавив повстанцев, вновь собравшихся под его знамёнами: теперь, при поддержке США, они не сомневались в победе.
24 мая Агинальдо провозгласил себя диктатором. Но сразу выяснилось, что история с Бонифасио вот-вот повторится: против диктатора выступил второй по влиянию лидер повстанцев Аполинарио Мабини. В сентябре 1898 г. Агинально всё-таки помирился с Мабини: последний занял пост премьер-министра.
В декабре 1898 г. был подписан Парижский договор, по которому Испания продала (!) Филиппины американцам за смешную сумму в $20 млн. В отличие от Кубы, признавать независимость Филиппин и правительство Агинальдо Вашингтон не торопился. Сказывалось несколько факторов: расистские предрассудки, недоверие к Агинальдо и другим филиппинским лидерам, а также позиция филиппинской элиты, не желавшей признавать власть повстанческих полевых командиров. Для чиновников и землевладельцев это была «пугачёвщина» от которой ничего хорошего ждать не приходилось. Элита островов настаивала на том, что американцы обязаны взять Филиппины под своё прямое управление и разоружить повстанцев.
Ситуация осложнялась и тем, что филиппинские крестьяне плохо понимали разницу между испанцами и американцами: те, и другие были для них «бледнолицыми», говорившими на чужом языке. Отношения между американскими солдатами, дислоцированными на островах, и повстанцами, оказавшимися без дела после капитуляции испанцев, осложнялись. Повстанцы всё чаще нападали на землевладельцев и чиновников, а те призывали на помощь американцев. Происходили столкновения. А в самих США шли ожесточённые баталии из-за Филиппин: часть американского истеблишмента (в основном республиканцы) призывала, отбросив традиционные изоляционизм и антиколониализм, объявить Филиппины владением США – тем более, что в это время заканчивался колониальный раздел Африки европейскими державами, и многие представители американской элиты считали свою страну обделённой (хотя она сама отказалась принимать участие в дележе, считая его аморальным). При этом часть американской верхушки (преимущественно сторонники Демократической партии) и влиятельные СМИ обличали жестокости американских карателей и требовали предоставить Филиппинам независимость.
4 февраля 1899 г., в наэлектризованной обстановке, около Манилы произошёл инцидент, в ходе которого американский часовой застрелил филиппинского повстанца. Впоследствии выяснилось, что филиппинец просто не понял приказ часового остановиться. Но это уже не имело значения: столкновения между американскими войсками и повстанцами вспыхнули сразу и повсеместно. На следующий день американцы разгромили и разогнали филиппинских повстанцев, но некоторые отряды и лидеры движения ускользнули и скрылись в горах Северного Лусона.
Война окончательно приняла характер «пугачёвщины»: отряды повстанцев действовали по всей стране, нападая в основном не на американцев, а на филиппинских землевладельцев и чиновников. Американцы несли потери от партизанских атак, и действовали с крайней жестокостью: непокорные деревни сжигались, подозреваемые в нападениях расстреливались сотнями. Из-за массового сожжения деревень, уничтожения и конфискации риса в стране начался голод, унёсший не меньше 200 тысяч жизней.
Агинальдо и его группа партизанскими действиями практически не руководила: она занималась внутренними разборками. В апреле-мае 1899 г. проходили американо-филиппинские переговоры о мире, но они провалились – как из-за неуступчивости американцев, так и из-за разногласий в филиппинском руководстве. Часть его стояла на позициях бескомпромиссного сопротивления оккупантам, другие выступали за компромисс, сам же Агинальдо лавировал между теми и другими. Премьер-министр Мабини даже в джунглях выступал против диктатора Агинальдо, и движение опять распалось надвое. Но фактически и Агинальдо, и Мабини командовали только собственными отрядами, а остальные воевали сами по себе. 10 декабря 1899 г. отряд Мабини, формально снятого с поста премьер-министра, был окружён американцами и сдался в плен. Мабини отказался присягнуть американцам, и был выслан на остров Гуам. Надо сказать, что ему повезло: главнокомандующего повстанческой армией генерала Луна убили по приказу Агинальдо без каких-либо причин. После этого повстанческая армия окончательно распалась, хотя партизанская война не прекращалась.
23 марта 1901 г. Агинальдо сдался американцам в плен. Через неделю он официально признал власть США на Филиппинах и заверил американцев в своей преданности.
Вашингтону было необходимо срочно принимать решение по статусу Филиппин. Признать архипелаг территорией США, как обычно делалось с вновь присоединёнными землями, означало подготовку к предоставлению Филиппинам статуса штата. Это, в свою очередь, значило предоставление гражданства филиппинцам – 7,3 миллионам человек, не имевшим никакого отношения к американской культуре и традициям, не знавшим английского языка – к тому же католикам, да ещё желтокожим. Американское общество, с трудом «переварившее» гораздо меньшее число мексиканцев, получивших гражданство после присоединения Техаса и Калифорнии, негативно воспринимавшее предоставление гражданства китайцам, японцам и даже индейцам, не было готово признать американцами такое количество чужаков. Тем более, что война с филиппинцами, носившая крайне жестокий характер, отнюдь не способствовала симпатиям американцев к этому народу.
Решение о статусе Филиппин принял лично президент США У.Мак-Кинли – точнее, он это решение предложил, а Конгресс, измученный бесконечными спорами по филиппинскому вопросу, счёл его оптимальным.
Решение было озвучено президентом в Конгрессе и звучало крайне оригинально.
«В эту ночь мне непостижимым образом пришли в голову следующие мысли:
1) мы не можем возвратить Филиппинские острова Испании. это было бы трусливым и непочетным для нас поступком;
2) мы не можем передать Филиппины Франции или Германии, нашим коммерческим соперникам на востоке. это была бы плохая и невыгодная для нас политика;
3) мы не можем предоставить филиппинцев самим себе, ибо они не подготовлены для неё, и самостоятельность Филиппин привела бы вскоре к такой анархии и таким злоупотреблениям, которые были бы хуже испанской войны;
4) для нас не остается ничего иного, как взять Филиппинские острова, воспитать, поднять и цивилизовать филиппинцев и привить им христианские идеалы, ибо они наши собратья по человечеству, за которых также умер Христос.
После этого я лег в постель и уснул крепким сном».
Надо сказать, что решение, приятое Мак-Кинли во сне, с точки зрения логики было безукоризненным – разумеется, имея в виду логику американца 1901 г.
Но как бы то ни было, именно превращение Филиппин в колонию США (сами американцы всячески избегали термина «колония», называя Филиппины зависимой территорией или как-то по-другому) порвало с американским изоляционизмом, доктриной Монро и антиколониальной политикой, которой США придерживались столь долго.
С американским антиколониализмом покончил сложный коктейль из стремления стать великой державой, что без колоний сделать было невозможно, и несовместимости антиколониализма с расизмом (одно дело сочувствовать далёким мадагаскарцам или маори, а другое – принимать конкретные решения, что делать со «смуглыми братьями во Христе»). Силён был и элемент случайности: Филиппины, оказавшись третьестепенным фронтом в войне с Испанией, оказались в руках американцев в роли «чемодана без ручки» - выбросить нельзя, а что с ним делать – непонятно. Вот только коммерческая составляющая нового американского колониализма, на которой настаивают марксисты, была в этом коктейле незначительной.
При этом наследие антиколониализма продолжало довлеть над США: влиятельные группы американских политиков и крупнейшие СМИ всё время колониального владычества на Филиппинах не переставали ставить под сомнение его законность, а власти в Вашингтоне не уставали напоминать о временности колониального статуса. С 1919 г. активизировалась работа по созданию филиппинских управленческих структур на архипелаге, и в 1935 г. Филиппины получили собственное правительство и статус автономии в рамках США. Но независимость эта страна получила только в 1946 г.
