70
«Сифилитик», похлопав меня по плечу, с охоткой продолжал:
— Слыхал, что на Ванинской пересылке рубанули Ивана-сапожника. Эх, ворюга был, таких урок не густо в Союзе. На пальцах можно пересчитать. Он суканулся еще на штрафняке Урала. На пересылке не хотел идти этапом на Колыму. Устроился в котельную кочегаром. Но воры его и там нашли, и отправили в царство небесное. Жалко, урка был мировой, хотя и суканулся. Да ты знал его по Нижнему Тагилу.
— Конечно, знал, — ответил я, хотя об Иване-сапожнике ничего до этого не слышал.
– Ну вот, видишь, его редко на Урале кто не знал. Он вполне заслужил добрую славу, когда законным вором был. А теперь мертвый, что говорить про него... — «Сифилитик» безнадежно махнул рукой и задумчиво взглянул на меня. — Вчера мы одного воришку отправили на тот свет. Правда, он сам под пулю полез, дурак. Молодой, красивый был, как ангел небесный. Только этот несчастный воришка не имел крылышек, как те ангелы в Библии, но по красоте и сложению тела подлинное божественное создание. Он совсем не был похож на вора, однако, считался в законе. Договорившись, мы всем шалманом решили объявить его вне закона. Нашли причину, конечно, и пустили красавчика под хор по кругу в десять рыл. От зла и обиды он бросился в запретную зону, и часовой, стоящий на вышке, просто пристрелил его. Осел пожертвовал собой ради блатного звания. Жил бы спокойно на фрайерских правах. А фуфло зажило бы за неделю.
Я сделал удивленный вид, но ничего не сказал. «Сифилитик» стукнул себя ладонью по лбу.
– Да, чуть не забыл. Сегодня в соседнем бараке один старый вор проигрался в картишки, как и я, но только не хотел платить, начал вы... перед молодыми и заработал нож в бочину. В нашем кодле нигде не заржавеет, Гришка. Мы честно соблюдаем воровские законы, иногда, конечно, есть и переборы, но ничего, живем не тужим.
«Сифилитик» вдруг привстал с нар.
— Смотри, вон фрайер лежит на верхних нарах. Прохоря на нем хромовые. Этот точно с магаданского этапа. — «Сифилитик» смело подошел к заключенному и цепко схватил его за ногу:
— Послушай, мужичек, тебе сапожки не жмут в коленках? А то давай махнем, пару костылей в придачу получишь. Мои новые совсем, только кирзовые.
Человек на нарах трусливо поджал ноги к животу.
— Отойди от меня, я намахался уже, хватит с меня.
«Сифилитик» был крайне оскорблен этим грубым ответом:
— Да ты с кем, скотина, так разговариваешь? Я из тебя сейчас клоуна сделаю. А ну, сбрасывай свои кони! Иначе хуже будет! Дурила, у тебя на этапе в тайге все равно отберут блатные и еще по роже получишь вдобавок.
Заключенный продолжал лежать, не шелохнувшись и не проронив больше ни слова. «Сифилитик» раздражительно отошел от него, и вновь присел рядом со мной.
Просим оказать помощь авторскому каналу. Реквизиты карты Сбербанка: 2202 2005 7189 5752
Рекомендуемое пожертвование за одну публикацию – 10 руб.
— Ну фрайера в кечманах вообще все поголовно одурели или с доходиловки, а может просто от страха, что скоро подохнут. Впрочем, кто их знает, почему они такие замызганные? Вот я тебе сейчас замастырю фокус. — Он вновь слез с нар и подошел к заключенному, лежащему через одного от прежнего его «знакомого» в сапогах. Это был очень истощенный заключенный, который спокойно дремал. «Сифилитик», посмеиваясь, приблизился к нему.
— Господин шакал, ответь мне, пожалуйста, на один очень важный вопрос. Я, понимаешь, только что появился здесь и ничего не знаю.
Доходяга, проснувшись, недоумевая, взглянул на незнакомца.
— Ну чего тебе?
— Вот что, голубчик. — «Сифилитик» ехидно поджал свои толстые, как у верблюда, губы. — А скажи ты мне, догорающий фитилек, в этом бараке люди есть, или их нет совсем?
— А ты что, ослеп? Сам не видишь, что вокруг тебя битком набито людей, кишат, как черви на падали.
— Да вот и не вижу настоящих людей. По-моему, ты ошибаешься, заморенная твоя рожа. С голодухи лишился, наверно, зрения. Я последний раз спрашиваю: ты видел здесь людей?
Заключенный робко протер грязным кулаком давно немытые воспаленные глаза и посмотрел внимательно по сторонам.
— Не понимаю, про каких людей ты у меня спрашиваешь?
— Сейчас все сразу поймешь. — «Сифилитик» схватил под нарами грязный старый ботинок и ошалело начал бить по лицу испуганного «собеседника». — Тупая тварь, когда ты научишься разбираться в настоящих людях! — приговаривал злобно «Сифилитик» после каждого меткого удара по голове и лицу.
Несчастный с криками и воплем упал с нар и беспомощно пополз по грязному полу, загораживая руками окровавленное лицо.
— Не знаю, что тебе от меня надо, — выкрикивал он жалобно и обиженно.
«Сифилитик» бросил ботинок под нары, взял заключенного за шиворот и поставил на ноги. Он отвел его чуть в сторону, показал рукой на верхние нары, где блатные, громко ругаясь, играли в карты.
— Вон смотри, тупая тварь, там настоящие люди. И я в том числе, — он решительно стукнул себя в грудь кулаком, потом сделал указательный жест руками, поворачиваясь на одном месте.
— А это всюду лежат черти с рогами. Я их не вижу. Теперь понял, кто люди? И кто по твоему черви? — «Сифилитик» оттолкнул от себя заключенного. Тот быстро и молча залез под нары и заполз в самый дальний угол.
«Сифилитик» самодовольно подошел ко мне.
— Ну, убедился, что фрайера в кечманах дурные, как скоты. Наглядный тебе пример. Выбирай каждого и то же самое.
Я безучастно посмотрел на него. Мне показалось, что его сходство с некоторыми млекопитающими было не только чисто внешним, но и глубоко внутренним. Я не счел нужным словесно как-то реагировать на его действия. Не найдя у меня поддержки, «Сифилитик» гордо произнес: — Ну, Гришка, прощай. Может еще увидимся. Я пойду порыскаю... Хочу все же казачнуть какого-нибудь мужичка с магаданского этапа.
На следующий день вместе с группой заключенных я уже сидел на полу грузовика, который вез нас в неизвестном направлении. Длинная колонна машин прошла через весь город, достигла главной колымской трассы и потянулась в глубь тайги. В каждом грузовике находилось по сорок человек. Никто из нас не знал, где окончится наш мучительный путь. Заключенные сидели молча, тесно прижавшись друг к другу. Каждую машину сопровождали по двое конвоиров. Они с автоматами наготове располагались на единственной скамейке, упершись спинами в кабину водителя. По обочинам дороги виднелись заросшие кедровым стлаником сопки. На некоторых из них лежал снег. Иногда по пути следования попадались одиночные лиственницы.
Рядом со мной сидел пожилой заключенный со сморщенным худым лицом и водянками под глазами. Он жадно ел селедку с хлебом — этапную пайку, — аккуратно подбирая на своих коленях крошки и тут же бросая их в рот, в котором еще сохранилось около десятка почерневших от цинги и голода зубов. Я быстро познакомился с ним. Звали его Лушин. Лушин поспешно проглатывая пищу, повернулся ко мне и тихо проговорил:
— Очень жарко здесь на этом этапе. Знаю, что воду не скоро дадут нам. А жрать все равно так хочется, что не могу терпеть. Сам видишь, от селедки только хвост остался. И хлеб проглотил не помню как. — Он вытер рукавом пересохшие губы и сказал обиженно вздыхая:
— Вот везут меня, старика, на эти рудники прямо на погибель. Я там и месяца не протяну со своим здоровьем. Это все умышленно делается по отношению к нам, осужденным по пятьдесят восьмой статье. Особенно к старикам, таким, как я. Добить хотят быстрей, чтобы больше не возиться с нами. — Лушин, покашливая, на минуту умолк.
Посмотрев внимательно на меня, — как бы изучая мою реакцию на сказанное, — Лушин продолжил:
— Мне, понимаешь, по Особому совещанию дали десятку, как врагу народа. Семь лет я уже отсидел, осталось три года, которые, сам видишь, пойдут за мной в вечную мерзлоту. Мне пятьдесят шесть лет. И если бы я был вполне здоровым человеком, то все равно свободы не видать мне.
— Это почему не видать? — спросил я, всматриваясь в его наполненные слезами глаза.
— Да потому, что все, кто пущен по ОСО, это пожизненные мученики.
Продолжение следует.
Сердечно благодарим всех, кто оказывает помощь нашему каналу. Да не оскудеет рука дающего!!!
