Гроб с покойным стоял посередине комнаты, и оттого вся она казалась теперь какой-то чужой, не той, что прежде. Привычные предметы приняли новые очертания, словно некто невидимый посыпал всё кругом серым пеплом, затуманив, запорошив, заколдовав. Рама зеркала под чёрной траурной тканью очертила на стене ровный прямоугольник. Порой, когда очередной пришедший попрощаться с умершим, входил в дом, то сквозняк, влетающий в открывшуюся дверь, колыхал слегка занавески на окнах и эту чёрную ткань. И тогда Мишеньке казалось, что там, внутри, с той стороны зеркала кто-то пытается выбраться наружу и протискивает в этот мир длинные пальцы, цепляется ими за материю, но та не пускает его, служа барьером, замком, преградой. Не зря ведь, едва лишь всё произошло, бабушка шептала матери, зажав её в угол и тыча ей в руки свёртком, который она извлекла из своего сундука, где хранилось её «смёртное»:
- На-кось, накинь на зеркало поскорее, чтоб не пробрался.
Кто должен был оттуда пробраться, Мишенька не понял. Он спросил, было, о том бабушку, да та только зыркнула на него строго и ничего не ответила. Суета разом накрыла дом. Ревела вполголоса мать, попутно устраивая какие-то дела, туда-сюда сновали знакомые и незнакомые Мишеньке люди, нахмурившись ходила по избе бабушка, делая что-то и вовсе чуднОе: то втыкала по углам иглы, то клала на пол еловые лапы, пахнущие смолкой и лесом, то шептала нараспев, окуривая избу ладаном. Терпко и сладко пахло в избе, будто в церкви по воскресеньям. Они туда всегда ходили с матерью да бабкой, а вот тятька сторонился всего такого, даже дома запретил матери вешать образа в красный угол, и та тайком молилась перед махонькой иконой, которую прятала в шкапу. Про тятьку в деревне всякое нехорошее сказывали, мол, колдун он.
- Папка, а кто это – колдун? – спросил раз у отца Мишенька, ему исполнилось уже пять годочков, и мальчиком он был смышлёным, - Ты на метле летаешь?
Отец расхохотался и щёлкнул по носу:
- Всему своё время, узнаешь, когда срок придёт.
- А когда он придёт?
- Много будешь знать, скоро состаришься.
Стариться Мишенька не хотел, потому дальнейшие расспросы прекратил. Вон дед Иван, сосед ихой, еле ноженьки переставляет, и лето и зиму в валенках да тулупе у двора сидит. А он, Мишенька, ещё не набегался, не наигрался вдосталь. Не желает он ещё стариком становиться.
К отцу всё какие-то люди приходили. Чаще по ночи, таясь. Часто слышал Мишенька сквозь сон приглушённые голоса с веранды, вслушивался, пытаясь разобрать, что там бают, да вскоре сон его вновь морил, и он ронял тяжёлую головку на подушку из гусиных перьев и засыпал. И ему снился огромный, величиной с их избу, гусак, что бежал за ним по улице, растопырив крылья и гогоча, и щёлкал клювом, в котором в несколько рядов росли громадные, острые клыки.
Раз проснулся он от громкого плача, доносившегося с веранды. Оглянулся на мать, та спала, или же делала вид. Тятьки в избе не было. Значит, к нему снова пришли. Мишенька прокрался в сени, на цыпочках подошёл к углу, за которым уже начиналась веранда и тихонько выглянул. Там, перед невысоким столиком, в свете тусклых свечей, стояла на коленях абсолютно голая девка и ревела навзрыд, закрыв лицо ладонями, а отец, стоявший сбоку, строго глядел на неё и что-то говорил, будто ругался. Мишенька смутился, отвёл глаза от налитых, упругих груdей девицы, что вздрагивали от плача, от манящих изгибов её тела, и тёмного треугольника внизу округлившегося живота, и прислушался.
- Нагуляла, так теперь терпи, - шептал со злостью отец, - А ты думала легко будет? Нет, милая, легко да сладко только вначале, пока грешишь. А за грех платить надобно. Кланяйся ему, говорю.
Он схватил девку за волосы и попытался склонить её к столику. Та замотала головой, зарыдала сильнее.
Мишенька пригляделся и узнал Наташку Соломонову. Они с матерью у самого лога жили в небольшом домишке. Входная дверь скрипнула и Мишенька, затаив дыхание, вжался в стену, спрятавшись в густую тёмную тень. На крыльце кто-то топтался и вздыхал, в приоткрышейся щели показался белый блин, и Мишенька чуть было не закричал, но разглядел, что это Наташкина мать – тётка Лида, и выдохнул бесшумно. Тётка Лида постояла малость, с волнением вслушиваясь, и так же тихо вновь затворила дверь.
- И что это тятька там с Наташкой делает? – дрожало в голове у Мишеньки, - Срам какой. Она ить голая вовсе, как в бане.
Тем временем Наташка вскрикнула. Мишенька снова выглянул из своего укрытия и увидел, что Наташка склонилась в поклоне, припав челом к полу, как в церкви, когда выносят Святые Дары и священник читает молитву. На столике перед нею стояла какая-то фигурка с жуткой образиной, то ли каменная, то ли деревянная. Пламя свечей играло на её роже так, что чудилось, будто она ухмыляется.
- Так-то, - довольно произнёс отец, - Подымайся теперь, одевайся. Да крест не надевай! После… как со двора выйдешь. Завтра всё случится. Жди.
Наташка, всхлипывая, натянула платье и поспешила к выходу. Плечи её вздрагивали, распущенные по плечам волосы спутались в мочало. Мишенька ни жив, ни мёртв от ужаса вжался в стену ещё сильнее, и Наташка прошмыгнула мимо него, не заметив, благо сени были большие да широкие, тёмных углов хватало. Тут же следом прошёл и отец. На крыльце послышалась возня, звонкая оплеуха и злобный голос тётки Лиды:
- У, срамница, в ножки должна дядьке Игнату кланяться, что помог тебе позор скрыть! Распустила она сопли, гадина. Будешь знать, как по сеновалам с мужиками ерошиться. Я тебя распутницу из дому больше не выпущу. Вырастила потаsкуху!
- Ладно-ладно, будет, - донёсся до слуха Мишеньки раздобревший вмиг голос тятьки, - Завтра всё закончится. Замуж ещё выйдет твоя Натаха. Девка она у тебя ладная, сочная. Ждите. Как всё случится, ко мне придёшь, дам ещё кой-какой травки попить, чтобы очиститься поскорее.
Тётка Лида ответила что-то неразборчивое, и голоса стали удаляться в сторону огородов. Видать, Наташка с матерью задками пришли, чтобы не видал никто.
Мишенька снова выглянул на веранду. Рожа на столике по-прежнему ухмылялась, живые глаза её глянули на Мишеньку и тот обмер, изо рта уродца потекли вдруг тёмные, вишнёвые струйки, и чёрной жижей закапали на пол. Мишенька рванул в избу, добежал до своей постели, забрался с головой под одеяло, несмотря на то, что ночь была душной, и с бешено колотящимся сердцем стал ждать. Ему казалось, что страшная рожа придёт сейчас за ним, коль уж он посмел глянуть на неё, узнать её тайну. Но никто не пришёл, и немного погодя он уснул в духоте одеяла. Наутро ему казалось, что всё, увиденное им вчерашней ночью, было лишь кошмаром, приблазнилось или во сне првииделось. Тятя довольный и радостный ходил по избе, потирал руки, мать хлопотала у печи, а бабка повязывала у зеркала старый платок, собираясь в огород. Как-то хитрО посмотрел тятька на Мишеньку, будто бы готовый разоблачить его, однако ничего не сказал, и тот, успокоившись окончательно, позавтракал и побежал на улицу, играть с ребятами.
(продолжение - здесь)
Иллюстрация художник Яна Хайдерсдорф.
