К 80 летию освобождения Воронежской области от немецко-фашистских захватчиков.
Воспоминания моей бабушки Качановой Ксении Петровны ( 1908-1985) о войне и оккупации .
"Началась война. Батько с первых дней сказал,что уходит на фронт. Он в МТС работал, бронь ремонтникам давали. Но он сказал, что пойдет вместе со всеми и ему выписали повестку.Мне предстояло остаться одной с детьми. Своих трое,младшему еще и года не было.Свекровь в 1940 году привезла своего внука трехлетнего,дочериного сына.Привезла ненадолго,но так получилось,что перезимовал он у нас,батьку папкой стал звать, мы его от своих детей никогда не отделяли.Так и жил у нас до 1946 года.Свекрови было 70 лет, старая женщина, но хоть и в силе была , а жила в семье сына на всем готовом. .Вот такой была наша семья .
В жаркий июльский день призывников на барже по Дону увозили из села. Когда собирала мужу котомку, не плакала, подбадривала его, ведь он уходил в неизвестность, а мы оставались дома. В мешок ему сухарей насыпала, белье сменное положила,бритву,ложку с кружкой, иголку с нитками. А мать его вынесла из своей комнаты и одела ему на шею крестик на тесемке. Думала я,что он возмутится, ведь в бога не верил. Нет, промолчал, заправил крестик под рубаху.И вот тут я поняла, что могу его больше не увидеть , а ведь нет у меня кроме него никого на свете. И заголосила я , что сил было. Дети все сразу в голос заплакали-испугались. Дома у нас всегда все спокойно , непривычные они к плачу были. Видела, что и батько слезу смахивал, но ободрял меня, обещал не задерживаться с возвращением . Переживал, что дров не заготовил на зиму, да как я в огородом справлюсь осенью. Хотя говорил, что может к осени и вернется.
Попрощались во дворе, на Дон идти не разрешил.С уходом мужа жизнь померкла, как будто краски потускнели или на глаза пелена упала.. Да и не хотелось смотреть вокруг. Я все время думала как он там без нас,как трудно ему будет на войне.Про себя молилась, просила у бога ему облегчения службы. Я продолжала крутиться по дому, ходить на работу. Огород , хозяйство, дети скучать не давали, а мысли мои были с ним...
Осенью потянулись через село беженцы с Украины. Они рассказывали о зверствах фашистов, от этих рассказов становилось страшно -боялась за мужа.Письма приходили от него короткие. Некогда было писать, да и условий не было,я понимала это .А в селе тогда уже радио молчало, газет не носили, все передавали друг другу рассказы беженцев. Мужчин почти всех проводили на фронт, остались пожилые , подростки да женщины с детьми.
Это потом я узнала, что был батько наш под Москвой, началось наступление и в первые его дни был он тяжело ранен, попал в госпиталь. А нам ничего не писал. Получим треугольник, там обратный адрес полевая почта. Я думала, что он на фронте. Радовалась письму, значит живой.
.
Весной 1942 года много молодежи отправили на торфоразработки в Подмосковье, парней в армию забрали. Работы в колхозе прибавилось, рук рабочих не хватало. Ночами было уже видно зарево приближающегося фронта, слышались залпы орудий. Женщины работали в поле,косили траву для скота. Началась жатва, когда в село вступили фашисты.
* * * * *
Мы чувствовали ,как надвигалась беда. Фронт был близко.Душными ночами не спалось.Со свекровью вынесли и закопали в саду и огороде вещи , напрасно надеясь, что после оккупации ими воспользуемся.После возвращения не нашли ни одного своего схрона.Беженцами было заполнено село. Это потом стали говорить,что провокаторы проверяли документы и создавали заторы.
Но людей было так много,а мост то узкий, как по нему всех пропустить? Гнали скот, беженцы тащили тележки, отступали военные. Было настоящее столпотворение. А мы работали на поле. Все переговаривались в пол-голоса,пугала неизвестность.Лишь в день вступления в село немцев мы,немного поработав,до обеда были отпущены бригадиром домой. Пришли с поля и началась бомбежка. Мы укрылись в нашем погребе, с нами были соседи, всего человек 15. Холода не чувствовали,только страх. Казалось,что земля встает на дыбы и никогда это не закончится. Вдруг резко все затихло.Мы вышли на улицу-тишина. В центре села горели дома, на нашем краю пожаров не было.Пошли все по домам, кто коров своих искать, стадо в поле было. Не помню сколько времени прошло,но к вечеру дело было,увидели. что по улице движется колонна мотоциклистов. Она была окутана пылью сельской дороги, мотоциклы стрекотали как пулеметы и проехали в начало улицы. Мы поняли, что теперь мы под немцами.
Далеко от дома не отходили и день и второй, на нашем краю было тихо.На третий день пришел солдат с двумя полицаями. Полицаи были в форме, но не местные.Разговор у них был вроде русский, но нам не очень понятный. Сказали, что нам надо перебираться в сарай,а в доме расположатся солдаты. Мы, взяв необходимое, перешли в сарай. Летом спать на сеновале было привычно, живность была под присмотром. Но как только появились во дворе солдаты,то стали требовать яйца, молоко,сало.
Кур переловили и общипывали прямо живых. Мылись у колодца голышом, никого не стеснялись. Мы старались реже появляться из сарая, смотрели на происходящее через щели двери. Но сидеть долго не будешь .Свекровь стала выходить то за одним , то за другим делом. А мне сказала сидеть в сарае, чтобы не пристали фашисты. Солдаты ее подозвали, показали,что сложили во дворе печь и заставили выпекать хлеб. Она согласилась, да и какой у нее был выбор? Каждый день ей давали буханку свежего хлеба. Кое что она и без спроса брала. Вели солдаты себя миролюбиво. Детей не удержишь взаперти, стали они по двору ходить. Солдаты гладили их по головам, угощали сахаром и галетами. Жестами показывали,что и у них есть дети,показывали их фотографии. Это были итальянцы.Они не зверствовали,а вот этого нельзя сказать о полицаях. Они были люди пришлые ,не из нашего села. Несколько раз нас собирали на выгоне, требовали сообщить, у кого члены семьи на фронте. Соседи никого не выдали, а ведь могли нас запросто расстрелять за то, что отец был на фронте. В один из вечеров также стали требовать идти на площадь. Я только корову подоила. Пошла, а свекровь с детьми остались в сарае. Один полицай сказал, чтобы собирались ,сейчас нас погонят в лагерь, а кто останется-расстреляют. Я скорее возвратилась, сгребла в охапку детей, схватила кое-какие вещи, бросила на возок, поставила на него ведро , в него- кувшин свежевыдоенного молока . Вокруг кувшина сухарей насыпала. Посадила на тележку двух Толиков, сына и племянника. Старшие Вася и Нина следом побежали. Потом только увидела, что 5-летняя Нина в валенках оказалась. Свекровь вывела из сарая корову и мы пошли на площадь. Там уже все соседи собрались. Кто с вещами,кто совсем без ничего. Нас выстроили в колонну, по краям шли солдаты с собаками и погнали нас к центру села.
Колонну сильно не охраняли, к нам по дороге присоединялись жители других улиц. Когда мы дошли на Сагуновский край,это от нас противоположный край села, уже стемнело, начался дождь с грозой. Дорога сразу стала грязной, идти тяжело, а тележку везти вовсе невозможно. Люди, один за другим, сворачивали во дворы мимо которых мы проходили. Свернули и мы в один из дворов. Хозяева разрешили переночевать в сарае. Утром ожидали,что погонят нас дальше, но никого не было. Оставаться у приютившей нас на ночь семьи было неудобно . Неизвестность пугала и решили мы идти в сторону Андреевки. В Андреевке остановились у кумовей. Вещей с собой почти не было,дети были раздеты. И решила свекровь сходить домой,принести хотя бы детскую одежду, да что нибудь из постели. Собираясь в дорогу, сказала, что можно и за день обернуться, но может где и заночевать прийдется. Когда она не вернулась на следующий вечер, я заволновалась.Так в неизвестности прожили и третий день, только к концу четвертого дня она появилась во дворе дома,где находилась наша семья. Рассказала,что в пути домой сложностей не было, шла не по шляху,а по садам,видела уже свой дом, как окликнул ее солдат-мадьяр,она пыталась объяснить,что идет за вещами, но он заставил ее следовать к одному из домов.Там были полицаи, но слушать ее не захотели и закрыли в подвале. Там уже сидели два незнакомых мужчины, потом к ним добавили еще несколько односельчан. Из разговоров полицаев стало понятно, что всех задержанных расстреляют как партизан. Их такая участь не устраивала и решили они бежать. Ночью разобрали стену подвала и выбрались из него. Охраны у погреба и во дворе не было. Уходили молча,каждый своим путем.В последствии вспоминая случившееся, она решила,что те двое мужчин и были партизанами. Вели они себя сдержанно, разговаривали мало и видно было, что люди не местные. До Андреевки добиралась уже с опаской, боясь быть вновь задержанной. Лишь на месте к ней пришло осознание опасности, которую ей пришлось пережить.После этого я сказала, что больше никуда свекровь не отпущу,если что случится, то как же я останусь одна с детьми. Спасибо андреевцам, дали кое какие вещи детей одеть. Да продуктами помогли . Мы в хате не сидели, ходили по полям что из съестного осталось собирали, дрова да хворост на топку в дом несли, корове корм искали. Откуда брались силы пережить эту страшную зиму оккупации объяснить не могу.
Немцев в январе прогнали,но домой не в чем было идти,ждали тепла. И вдруг в дом входит высокий военный. Это был наш батько, я его в форме не видела,поэтому не узнала. А как узнала,то не поверила своему счастью. Вернулся живой и невредимый. Расспрашивать времени не было, а сам он говорил мало, все про наше житье спрашивал,да детей обнимал.
А утром отправились мы домой в Белогорье. Солнце светило, под ногами грязь,а мы ничего не замечали,радовались.что возвращаемся домой.По дороге он рассказал, что дом наш в плохом состоянии,но у людей вовсе домов нет,в земле живут, а у нас погреб целым остался, можно и в нем пожить. Подходим к нашему краю и не узнаем его. Верхней улицы нет, дома все на блиндажи фашисты раскатали. Стоят сады, а домов нет... Наш дом конюшней служил. Глухую стену тоже раскатали по бревнам, со стороны сада хоть на телеге в хату заезжай. Мы уже столько горя пережили, что только вздыхали со свекровью да молчали. Батько прямо с дороги взялся порядок во дворе и хате наводить, я помогала ему. А свекровь пошла искать в чем воды согреть. Не было ни посуды, ни еды.
А отпуск у батька был краткосрочный, надо скоро возвращаться. Даже про ранение свое ничего не сказал. И опять провожали мы батьку. Это расставание далось намного труднее, чем проводы в июле 1941 года.
Теперь я знала ,что война беспощадна, многие женщины уже похоронки получили на мужей. Моя кума Варя , подруга близкая, осталась вдовой с тремя детьми. А муж ее даже младшую дочь не видел, родилась она после того,как его на войну проводили. Столько было пережито,дома не было,возвратились в погреб. Что можно было делать без хозяина на разоренном подворье? С приходом тепла стали есть все, что появлялось из земли. Васе,старшему сыну, было 13 лет.Он с ребятами-ровесниками ходил по немецким блиндажам, собирали все, что найдут. Как то с его возвращением я почувствовала запах табака. Оказывается ребята нашли немецкие сигареты и курили. Стала ругать, а сын сказал, что когда покуришь,то есть не так хочется. От этих слов заплакала я горько, хотя стойко переносила все происходящее, а кормить детей действительно было нечем. В сарае, когда вернулись из Андреевки,обнаружили кучу ботинок оккупантов, там была вероятно мастерская по их починке. Это было настоящим состоянием.Обулись сами, хоть ботинки были больших размеров, а часть найденного в последствии обменивали на другие трофеи односельчан. От немцев много чего осталось. У свекрови был фанерный сундучок, в котором она хранила свои вещи.На внутренней стороне крышки было изображение свастики.Вещь добротная, не выбрасывать же из-за этого . А сколько своего было утрачено, в сравнение не шло с найденным. Все наши схроны оказались выкопанными. Были здесь только оккупанты, мирных жителей выселили , так как линия фронта проходила. Кто выкопал-загадкой осталось .После войны так и не оправились от потерь. "Ничего больше наживать не будем.Заимеем только сменное белье и все" -говорили все белогорьевцы."
.
