Пелагея Макаровна проводила взглядом женщину, что уже торопливо спускалась к берегу. Вдруг узнала её: Марфа?.. Точно, – Марфа Ковригина из Верхней Камышевахи! Марфин платок чуть сбился на сторону, и волосы её так и полыхнули тёмно-медным огнём. Пелагея Марковна повернулась к невестке:
- Чего она хотела, Катюша? Зачем приходила сюда?
Катя растерянно вытерла лоб рукавом рубашки, головой покачала:
- Я не знаю, маманюшка. Она оттуда, от плетня, смотрела на меня, говорила что-то, – скоро так говорила… Я и не разобрала её слов.
Катюша прижалась к материной груди, заплакала… Пелагея Макаровна гладила Катюшины плечики, хмурилась…
…В Верхней Камышевахе Марфа Ковригина появилась недавно, – с года три назад. Поселилась в пустующей ветхой бревенчатой избушке на самом краю посёлка. Местные не сразу вспомнили её… Лишь по медным волосам, в которых до сих пор не светилась ни одна серебристо-ковыльная нить, признали Марфу её ровесницы, поселковые бабы. Тогда, в пору их девичества, в этой бревенчатой избушке, Марфа жила вдвоём с Матрёной Ковригиной: приходилась ей Матрёна то ли бабкой, то ли тёткой. Жили они уединенно, с поселковыми почти не общались. Говорили о Матрёне разное: будто промышляет она тем, что порчу наводит, а ещё привороты на любовь делает. А Марфе уж шестнадцатый год шёл, и случилось так, что влюбилась она в местного парня, в Петра Санникова. Да так влюбилась, что и во сне бредила именем его да глазами синими, что небушко осенью, да кудрями золотисто-русыми. Конечно, узнала о любви её Матрёна… Брови свела:
- Не пара он тебе.
Марфа вскинула глаза:
- Не пара?.. Это потому, что у отца его в городе кондитерская лавка? А мы с тобой – в этой избе?
-И поэтому – тоже, – скупо кивнула Матрёна. – Всяк сверчок знай свой шесток. Но это бы ещё ладно, – что отец Петра лавочник: в жизни всякое случается… Сам Семён Санников тоже не на дочери лавочника женился.
- Тогда – в чём же дело? Почему мы с Петром не пара?
Матрёна помолчала.
- Для пары с ним глаза у тебя слишком темны, Марфуша. Вроде бы зелёные…. А – ровно омуты чёрные…И волосы… Как-то увидела я тебя с ним рядом, – оторопь взяла меня. Его кудри светлые, золотистые ты словно залила… потопила своей тяжёлою да тёмною медью. И любовь твоя – в тягость для него. Ему бы, Петру, на руках любовь свою носить… а не захлёбываться и выкарабкиваться из твоей любви.
Марфа задохнулась, – больше от гнева, чем от обиды:
- Да я… Я жить без него не могу! Дышать не могу без него!
- Вот и… захлебнётся он в любви твоей. Ты же станешь требовать, чтобы и он не дышал без тебя. А это, Марфуша, или есть, или нет: когда лишь друг другом дышат. Не заставишь, коли нет этого.
- А ты… заставь! Заставь его, Петра… Чтоб только мною дышал! Ты ж умеешь!
-Не заставлю. О твоём счастье думаю.
- Нет мне счастья без Петра!
- И с ним не будет.
Сверкнула глазами Марфа, выбежала из избы. До ночи бродила в прибрежных купырях, неслышно шептала что-то. И надумала, что без Матрёны обойдётся.
К Матрёниным травам Марфа давно присматривалась. Расспрашивала о силе соцветий, стебельков-корешков. Своими знаниями Матрёна делилась скуповато, – считала, что ни к чему это Марфе… А Марфа на лету ловила каждое слово: завидовала она Матрёниному умению, её превосходству над другими бабами. Не каждой же подвластно это: взять и сделать так, чтоб, к примеру, забыл мужик про жену и детей, – соседку в огороде караулил день и ночь… Очень хотелось Марфе научиться всему, что Матрёна умела. Даже дух захватывало: надо же!.. Федос Горюнов сроду самогонки не пил, а теперь вот пьёт беспросветно. Говорили в Ольховке, – не обошлось без Матрёниной порчи. Теперь Лукерья, Федосова жена, через день да каждый день к Матрёне на поклон ходит… и не с пустыми руками: почитай, все свои колечки с серьгами отдала уж, – лишь бы сделала Матрёна так, чтоб бросил пить Федос.
Марфа смекалистой была. Матрёна и не заметила, как много она успела перенять у неё… И дождалась всё же Марфа: как-то понадобилось Матрёне в город пойти. Ушла она с рассветом, а домой, значит, лишь к вечеру вернётся. Только за калитку Матрёна, – Марфа тоже поднялась. Под потолком быстро отыскала нужный сухой пучок с бледно-синенькими цветами, запарила в глиняной чашке… В обед Петро Санников с парнями из шахты возвращались. Марфа со двора окликнула:
- Петя!..
Петро оглянулся:
- Чего тебе?
- Ох, Петя… Беда у меня приключилась. Не подсобишь?
Парни заулыбались:
- Ну-ну… Иди, Петро, подсоби. Смотри только, чтоб назад-то вышел… опосля, как поможешь.
Петро отмахнулся, вошёл во двор:
- Что тут у тебя?
- Ой, Пеетя!.. Ведро уронила я в колодец. Сорвалось, должно быть, с верёвки… Матрёна вернётся, – прибьёт меня.
Петро покрутил ворот с верёвкой, достал – с самого дна, видно, – ведро, полное воды:
- Цела твоя верёвка. И ведро целое.
Марфа прижала к груди ладони:
- Оой, Петенька!.. Как благодарить тебя?..
Петро усмехнулся:
- Да не за что тут благодарить-то. Ну, кружку вынеси, – воды вот зачерпнуть, попить.
Марфа заторопилась:
- Зачем же воды-то?.. Квасок у нас есть, зайди в избу, – налью… Полную кружку налью.
В избе Петро присел к столу… То ли с усталости, – после смены в шахте домой-то шли… – то ли от Матрёниных трав слегка голова закружилась. Провёл Петро ладонью по глазам:
- Давай квас твой.
Квас и правда хорош был. И сладкий, и ядрёный… А потом ничего Петро не помнил.
Продолжение следует…
Начало Часть 2 Часть 4 Часть 5 Часть 6
Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10 Часть 11
Часть 12 Часть 13 Часть 14 Окончание
Навигация по каналу «Полевые цветы»