Иван Дронов – великий шахматист.
Иван Дронов – могучий император.
Иван Дронов – царь.
Иван Дронов – "папа римский и главный врач психиатрической клиники" в одном лице.
Личность Дронова не трех ипостасная, а пяти или десяти ипостасная. И никто эти ипостаси не видел и не знает, как и сам Иван.
Дело в том, что Дронов – личность в первом буйном отделении известная. Он из старожилов.
Когда-то в молодости был чемпионом города по шахматам. Факт проверенный. В армии не служил, хотя кому-то из санитаров рассказывал, что был заброшен в тыл врага на остров Хокайда, там получил контузию, попал под луч радара, облучился и заболел. Луч этот высветил в нем множество личностей, которых Дронов тщательно прятал. Так тщательно, что спрятал и от самого себя. Сунул в какую-то кладовую подсознания и забыл, в какую.
Помогали врачи. Собирались консилиумы. Профессор Зельц пробовал на нем «сыворотку правды», то есть в запивку для таблеток добавлял растормаживающую смесь, после которой люди становятся говорливыми, охочими до исповедального тона. Безрезультатно. Иван все больше закутывался в кокон безумия, теряя обратную связь с этим миром. И продолжать жить в своем неразгаданном.
Когда я заходил в первое отделение, видел обычно такую картину.
Плавно покачиваясь и оттянув назад спину и узкие плечи, по коридору плывет Иван Дронов. Глаза с поволокой. Смотрят на этот мир сверху вниз. На голое тело небрежно наброшена простыня, которую он воспринимает как мантию императора. Что-то шепчет про себя – кажется, будто русские слова перемежаются латынью. На ногах резиновые сланцы. Дронову позволяют носить на себе то, что ему «по чину», то есть то, что вписывается в его бред, не нарушая больничного распорядка. Пытались как-то санитары отобрать простыню и дать ему больничную пижаму. Обошлось дорого. И для санитаров, и для Дронова. Закатил истерику, бился за «мантию императора» не на жизнь, а на смерть. Пришлось применять смирительную рубашку, горячие уколы и отправлять на время в наблюдательную палату. Толку не было. Вышел и снова обрядился в свой бред.
Иногда его движения по коридору становится особенно загадочными и уморительными одновременно. В Дронове, очевидно, просыпается «папа римский» или «главврач». Он встречает других больных с хитрой улыбкой, кого-то крестит, кому-то ладонь на голову кладет, благословляя, кого-то начинает начальственно отчитывать – как наш главный врач.
Единственное преображение в реальности с ним происходит, когда кто-нибудь из медперсонала приносит шахматы и приглашает сыграть партейку-другую. Дронов становится расслаблен, гибок как спортсмен, длинные худые пальцы виртуозно подхватывают какую-нибудь фигуру и мастерски переносят ее на нужную клетку. При этом со стороны кажется, что фигура в руках мастера парит над доской. Это, друзья, нужно видеть. Играет в шахматы Иван Дронов так, как какой-нибудь профессиональный артист выписывает па в балете. Танец. Песня. Филигрань. Но не безумие.
При этом во время игры Дронов иногда изрекает метафоры, над которыми хохочут даже врачи.
- Жизнь дала трещину в районе ж...ы.
- В блицкриг играют не только немцы.
- Если счастье лезет задом, не отталкивай ногой.
- Мой император вам не пешка.
- Зигзаг коня – зигзаг фортуны.
Когда партия заканчивается, Иван Дронов снова сворачивается в кокон безумия и теряет обратную связь с миром. Кем он становится в следующее мгновение, неизвестно никому – ни главному врачу, ни самому Ивану.
Наверное, даже Господу Богу трудно распознать, что творится в душе десяти ипостасного.
