"Небоскребы, небоскребы, а я маленький такой!
То мне страшно, то мне грустно, то теряю свой покой!"
(Вилли Токарев)
"Хочу туда, где плохо жили", - эту фразу Александр Григорьевич, пенсионер по статусу, свято блюдущий недавно открытый Российской экономикой закон Трех "Д", (Доедаю, Донашиваю, Доживаю) произносил каждое утро, включая радиоточку, всякий раз с удивлением узнавая, как ему "с каждым днем всё радостнее жить". Сегодня - лучше, чем вчера, а завтра - лучше, чем сегодня. Радио он любил слушать всегда, но с приходом интернета решил разбавить сладость бытия ложкой дегтя, и потуже затянув пояс, набравшись храбрости, купил дешевенький нетбук. Отныне он сам выбирает себе то, что желает видеть и слышать. Легкое движение руки - и ты, зажиточный средний класс богатого, процветающего государства, пока не вспомнишь, что сегодня пора платить за газ. Тогда нажимаешь другую кнопку, и вездесущий интернет льёт на душу бальзам, взахлеб вещаяя о беспросветной жизни бездомного американца, живущего в салоне раритетного " Линкольн Электра" за сорок тысяч баксов, и жрущего галлоны бензина, как Битюг овес. В этом мире всё относительно. Вспомнился вдруг Александру Григорьевичу его старый товарищ по школе и институту, Лёва Анакойхер, носитель такой нетривиальной фамилии. Что уж поделаешь, тяжелое наследие проклятого царизма! Впрочем, Лёва никогда её не стеснялся, и активно ею пользовался в самых разных обстоятельствах. Примерный комсомолец, друг униженных и обиженных, "краснобай и баламут", отличник учебы. Толкнуть пламенную речь, и подраться с уличной шантрапой, защищая малыша, а вечером изорвать штаны о штакетник чужого сада, или положить под двери особо строптивой и зловредной старушки резинотехническое изделие с десятком литров воды внутри, это всё многогранно развитый Лёва, полный антипод своих благочестивых родителей. Объединяло их одно. Приверженность идеям социальной справедливости, что не мешало старому коммунисту Адаму Иосифовичу Анакойхеру, успешно управлять потоками дефицита огромной базы Роскультторга, а маме, Цецилии Израилевне, грамотно распределять идущие в противоположном направлении финансовые поступления, не ущемляя государственных интересов, и при этом не обижая себя.
Наконец, в ворота страны, где "все так плохо жили", настойчиво постучала перестройка, ослепившая своим ярким радужным светом глаза и сердца замученных тоталитарным прошлым нищих советских граждан, не ведающих, что такое безработица и наполненные иностранной просроченной отравой мусорные ящики. "Пусть свобода воссияет!" - горлопанил из всех утюгов некий делец от неоискусства. Свобода на пустой желудок, и дырявый карман, как-то даже и не совсем свобода, отрезвила многих. Быстро протрезвел и доцент кафедры иностранных языков, Лев Адамович Анакойхер, переобулся в воздухе, и на лету сменил риторику, начисто запамятовав Моральный Кодекс Строителя Коммунизма, принявшись восхвалять обросшую кошерным салом благословенную Америку, в унисон Борису Николаевичу.
- Сашок! - заявил он как-то Александру Григорьевичу. - Ты мне большой друг, вот и ответь таки мне, а на кой ... , советскому еврею весь этот кагал, дербанящий страну? Зачем ему делать беременную голову, показывая по ящику, как пьяный идиёт, словно гулящий котяра, метит колеса своего аероплана?! Спрашивается вопрос - а оно мне надо? Плевать мне на эти цуцылы-муцылы! Потому я, Лёва Анакойхер, собираю свои бебехи, и валю на загнивающий запад!
- Левчик! - ответствовал ему сраженный разительными переменами, произошедшими с близким другом, Александр Григорьевич. - А будь любезен, доложи-ка мне, на какие шиши ты собираешься предпринять сей сомнительный вояж? Ты же нищ, как мышь из синагоги! Или ты возымел личное знакомство с богатейшими семействами Соединенных Штатов? Или, быть может, надеешься получить от меня кредит? Так твои надежды тщетны. Все мои сбережения вместе со мной вытащили оттуда, где мы "так плохо жили", и без моего на то согласия, пустили на ветер. И потому, мы теперь мыши родственные.
- Саша! Ой, Вэй! Ты, таки, наверное забыл, что я имею за счастье быть любимым сыном своих мамы и папы? Они, таки, вовремя успели вскочить в пролетающий вагон, и выдернуть из хвоста синей птицы по большому перу, и теперь на коне! Ни что не может вышибить их из седла! Такая поговорка у них была! Помогут! А там уж я развернусь! Раззудись плечо! Размахнись рука!
- Ну, что тебе на это ответить, мой ласковый и нежный друг? Решил - звездно-полосатый тебе в руки, на папиного коня, и вперед. Только руками сильно не размахивай, что бы из плеч ненароком не выскочили! Вперед! И только вперед, как парусный флот, на ПМЖ туда, где жить лучше.
И Лёва взял, и уехал. Дело такое, каждый сам лепит свою жизнь.
На неделе, в гастрономе, Александр Григорьевич вдруг увидел нечто, весьма напоминающее старого друга Лёвчика. Это "нечто" было основательно изжевано жизнью, и выплюнуто за ненадобностью из благословенной Америки, прямиком туда, "где жить хуже".
Лёва!! - Воскликнул потрясенный до глубины души Александр Григорьевич. - Ты ли это, мой удравший от самого себя, и заблудившийся в пятидесяти штатах боевой товарищ юности? Каким смерчем тебя сюда занесло из сытого Канзаса?!
Как будто и не было стольких лет разлуки. Лёва, прикрывая спиной бедно, но чисто одетую старушку, застенчиво улыбнулся, и совершенно обыденным тоном сказал - Сашок, ты даже не представляешь, насколько близок к истине. Именно смерчем. Ты извини, мне сейчас надо маму домой проводить, и если у тебя есть есть желание, давай встретимся, я имею за счастье поговорить с тобой за жизнь. Признаюсь, поганую жизнь.
-Да, конечно же! Лёвушка! Жду тебя сегодня вечером у себя! Надеюсь, ты еще помнишь, где находится "хижина дяди Тома". А это кто? Неужели глубокоуважаемая Цецилия Израилевна??
- А кого таки, еще может провожать в моем возрасте бедный еврей?
По случаю такого выдающегося события Александр Григорьевич с супругой постарались на славу. Стол был накрыт в лучших русских традициях. Памятуя о том, что Лёвик с юности был далек от иудейских религиозных традиций, в центре стола красовались розовые ломтики восхитительного сала с мясными прослойками и нашпигованные ядрёным чесночком. Помнил Санька, как уплетал такие же ломтики, проложенные между двумя кусочками черного хлеба, комсомольский богоотступник Лёвка Анакойхер Для друга сала не жалко! Бог Яхве давно изгнал его из когорты своих адептов.
Дверь тихонечко скрипнула, и в приоткрытую щель осторожно втиснулась смущённая Лёвина физиономия. - Можно? - едва ли не пропищала она. За спиной у Лёвы мелко трясла головой похожая на ржаной сухарик, маленькая, скукоженная от почти векового возраста Цецилия Израилевна.
- Лёвчик! Да что ж ты как не родной-то? Проходи! Садись! И маму усаживай! Угощайтесь, ешьте всё, что душе угодно! И пейте тоже. На здоровье!
- Шпасибо, Шаша! Я вщегда жнал, что ты наштоящий друг! - Еле выталкивая слова сквозь набитый рот, выговаривал Лёва. - Шало у тебя, как в детштве, жамечательное!
- Ну, рассказывай про житьё-бытьё за окиян-морем! Почему не стал нефтяным магнатом? Где твой личный ероплан? Никак колеса пометить не успел, а индейцы-то его и уперли?
- Шутишь все, Сашок, над старым евреем! Какой к чертям ероплан? Как в штатах говорят: " Какое дело шерифу до проблем индейцев?" Нет денег? Не умеешь ломиться к цели как бизон сквозь прерии? Ну, так и сиди, не рыпайся, будь ты русский, еврей или папуас. Не то, что ероплан, грузовик пришлось продать, чтоб вернуться сюда, где так плохо жить. Нам, советским, делать там нечего. Жаль, что это поздно начинаешь понимать.
- А отец-то почему не помог?
- Саша! А отец мой, он кто? В "новую" жизнь вскочить успел, а мозги обновить не подумал. Так и въехал в "рынок", не заметив на лбу клеймо, где красным кумачом было написано: "Сделано в СССР". Вот и стащили его быстренько с седла на грешную землю, и перо "синей птицы" отобрали. И похоронили его в этой земле, так ничего и не понявшего. А мама пошла уборщицей в новоиспеченный Научно Изымательский Институт, который изымал всё, что где плохо лежит. А я, дурак, тем временем ходил по Нью Йорку с высоко задранной головой, натыкаясь на столбы и прохожих, считая этажи небоскребов, пока не заклинило шею. А когда опустил голову, понял, что я - на дне глубокого колодца, в котором размножается огромный человейник. Тогда я купил старенький "Плимут", и начал потихоньку "кастрюлить".
-Лева! Как же ты докатился до починки дырявых кастрюль??
- Саша! Ну, что такое ты говоришь?? Какие дырявые кастрюли?! Это значит, что я калымил в такси! И когда меня достали налогами, достали идиёты-полицейские, и чуть не прибили дюжие негры в проклятом Бронксе,тогда я сказал себе, Лёва, а на кой... тебе эта мировая помойка? Я отдал свой "Плимут" какому-то бродяге, и уехал в Канзас. В прерии! Поближе к земле . С этого момента я стал квадратный дурак. Надо было сломя голову бежать на родину, а я женился, завел детей, и купил старый трак, потому, что к сельскому хозяйству меня не подпускала и близко, моя многомудрая супруга Хая. И снова началось - чертовы полисмены, которых нужно бояться как огня, и вечные штрафы, штрафы, штрафы. Конкуренты, сервисы, где за ремонт старой клячи , сдирают последний лапсердак и штаны. Саша, ты помнишь сказку "Волшебник Изумрудного города"? Так вот, приезжаю я однажды домой, а дома-то и нет! Унес его торнадо к "Великому и Ужасному" Гудвину! Ну, не унес, конечно, развалины оставил, а вот Хаю вместе с детьми унес. Нет, Сашок! Ничего страшного и ужасного! Сама она улетела! Детей под мышки, и в Канаду с каким-то проходимцем вместо Гудвина улетела. И тут я взвыл посреди голых развалин в кабине своего полуживого трака! Собрался я с последними силёнками... и вот я здесь. Ты знаешь Сашок, когда я сошел с трапа, я целовал "бетонку", пока меня не забрали в полицию. Там долго смеялись, назвали авантюристом недоделанным, и отпустили.
- Даа! Крутую биографию ты себе выправил! Ну, ничего, Лёвчик. Теперь всё в прошлом! Будет и на нашей улице праздник!
- Саша! О каком празднике ты говоришь? Свой праздник мы закопали на нашей улице еще в восемьдесят пятом, и попрыгали сверху, что бы не вылез!
- Тут ты, Лёва, прав! Закопали! Значит, будем доживать здесь, "где жить лучше". И, гордись, Лева! Ты теперь тоже член нашей партии Трех "Д"!
Канал "Стэфановна" предлагает Вашему вниманию рассказы: