Из донесений королевского прусского посланника при русском дворе барона Густава фон Мардефельда королю Фридриху Вильгельму I
С.-Петербург, 29 апреля 1727 г.
P.S. А также несколько дней все находились здесь в смущении и страхе, ибо царица (Екатерина I) в прошлую субботу заболела вторично старой болезнью, и притом так сильно, что она причастилась и во дворец были призваны все министры и весь генералитет. Но, слава Богу, в ночь с воскресенья на понедельник болезни наступил перелом и выступил пот; по этим и другим благоприятным признакам, медики считают царицу вне опасности, так как и грудь стала свободна, в чем состояла главная болезнь ее.
Это событие заставляет с умилением преклониться пред Божеским провидением, которое устроило все так, что если бы императрица умерла, смерть ее не вызвала бы ни малейшего волнения или изменены, а напротив сохранилась бы слава этого государства и оставались бы во всей сил меры и соглашения, обусловленный с друзьями и союзниками России.
Ибо князь Меншиков, как только опасность была замечена, вошел в соглашение с герцогом гольштейнским (здесь Карл Фридрих Гольштейн-Готторпский, муж Анны Петровны) и императорским семейством; и они согласились на том, чтобы объявить наследником молодого великого князя (Петр Алексеевич), который однако, не вступит в управление страной раньше 16-тилетняго возраста.
До тех пор будет управлять все царское семейство и особо для этой цели составленный совет. Каждая из дочерей императрицы (здесь Елизавета и Анна) должна получить годовое содержание в 100000 рублей и, по отделению от царского дома, единовременно 1 миллион рублей.
В остальном, как уже сказано, должно придерживаться теперешнего государственного устройства и договоров, заключенных с союзниками. До сих пор молодой великий князь не знал наверное ожидающей его участи и должен был опасаться возможности со стороны царицы размышлять о престоле для своих собственных дочерей; эти опасения притом поддерживались в нем различными наушниками, которым было желательно в мутной воде ловить рыбу.
Тем более его тронуло то, что герцог и дочери императрицы так великодушно объявились за него. Вместе с сестрой (Наталья Алексеевна) пошёл он к герцогу (Карлу-Фридриху), благодарил его за это, обнял и уверял со слезами на глазах, что никогда не забудет, что тот для него сделал. После этого обедало вместе все царское семейство, и были видны только одни ласки, искренность и лобзание.
Они весьма довольны князем Меншиковым, ибо говорят, что он вел себя при этом случай весьма умно. Это происшествие имеет весьма много хороших последствий, ибо, во-первых, оно опровергает все ложные слухи касательно здешних беспокойств и возмущений; во-вторых, оно показывает, к успокоению нации и императорского семейства, чего следует ожидать в случай смерти императрицы, и в-третьих, оно восстановило опять заметным образом согласие между князем Меншиковым и Императорским домом.
Две вещи только еще весьма желательны; во-первых, чтобы князь Меншиков отрекся от своего желания касательно брака своей младшей дочери (Мария Александровна) с молодым великим князем и во-вторых, чтобы дали великому князю лучшее воспитание.
Относительно последнего, я полагаю, теперь будут прилагать больше старания к этому делу, чем до сих пор.
С.-Петербург, 10 мая 1727 г.
После принятия бароном фон Остерманом (Андрей Иванович) должности обер-гофмейстера великого князя, подарила ему царица вблизи царского дворца дом, в который он переберется в несколько дней. Старый грек удален от великого князя и назначен ему наставником секретарь академии наук Гольдбах (Христиан). Его придворный штат также увеличен одним камергером и одним камер-юнкером.
Царица вполне одобрила план престолонаследия, составленный Царским семейством и князем Меншиковым, в случае ее смерти; теперь, следовательно, можно решительно считать великого князя за будущего Императора. Он и сестра его, великая княжна (Наталья Алексеевна), вели себя при этом случае так превосходно и выказали столько любви к Императрице, что последняя также выказала к ним искреннее расположение.
С.-Петербург, 10 апреля 1725 г.
Великий князь Пётр Алексеевич
P. S. А также, что касается престолонаследия молодого великого князя, то говорить о том продолжают считать уголовным преступлением. Впрочем великий князь находится в хорошем здоровье. Люди, и притом хорошо знающие его, говорят о нем, что, кроме его прекрасных и замечательных внешних качеств, он, в сущности, обладает жестоким сердцем и отнюдь не может считаться великим гением. Однако царица оказала ему недавно всенародно в церкви большие ласки.
Генерал-полицеймейстер граф Девиер (Антон Мануилович) был вчера в первый раз допрошен своими судьями. Свидетели показали, что он, в случае смерти царицы, был намерен увезти великого князя; поэтому никто не сомневается, что он за это намерение поплатится жизнью.
Петербург, 17 мая 1727 г.
Следствие, назначенное над графом Девиером, уже заходит далеко; после заключения в крепость бывшего гувернера-грека великого князя, он, вероятно, покаялся в большем, отчего и заарестованы генерал-майор Писарев (Григорий Григорьевич) и камер-юнкер князь Долгорукий (Иван Алексеевич), графу же Толстому и старому генералу Бутурлину поставлена в их дома стража в 80 человек; та же участь постигла и Александра Нарышкина. Трое последних многократно подвергались допросам нескольких членов сыскного приказа.
Самое печальное при всем этом то, что, в течение нескольких дней, царица опять больна своею старою болезнью, по симптомам которой медики заключают о существовании нарыва в легких.
С.-Петербург, 20 мая 1727 г.
Честь имею всеподданнейше донести вашему величеству, что 17 сего месяца, вечером в 9 часов, накануне своей коронации, уснула на веки царица в полном разуме и, к общему сожалению всего царского дома и всей России.
Тотчас же удвоился караул у царского дворца и не выпускали из него никого; начальство же над крепостью (здесь петропавловской) было поручено генерал-лейтенанту Мамонову (Иван Ильич).
На другое утро в 5 часов оба гвардейских полка были поставлены под ружье пред царским дворцом. Прежде всего великий князь, императорское семейство, знатнейшие министры, генералитет, синод и сенат отправились в общую залу, где было распечатано и прочтено в присутствии слишком 300 человек извлечение из завещания покойной царицы, подписанное ею собственноручно; прилагаю копию с этого извлечения (отсутствует).
После этого вышел великий князь с некоторыми министрами на улицу к гвардейцам и принял от них присягу на верность, что выражалось целованием креста и руки царя, а также тремя пушечными залпами с крепости, адмиралтейства и яхт, стоящих на Неве; отсюда отправился только что воцарившийся Император к молебну, который продолжался час; при окончании его, он произвел генерал-лейтенанта Миниха в генералы, а вице-адмиралов: Гордона (Томас), Сиверса (Петр Иванович) и Змаевича (Матвей Христофорович) в адмиралы.
Далее пошёл император с герцогиней гольштейнской (Анна Петровна), великой княжной Елизаветой Петровной, герцогом (Карл-Фридрих), князем Меншиковым, генерал-адмиралом Апраксиным (Федор Матвеевич), великим канцлером, князем Дмитрием Голицыным и бароном Остерманом в зал тайного верховного совета, где царь поместился на троне под балдахином, и, имея по сторонам себя обеих дочерей царицы, образовал в первый раз, с вышеупомянутыми лицами, тайный верховный совет.
Потом было прочтено все завещание вместе с приложениями, (которых покойная императрица, по слабости, не была в состоянии подписать). По прочтению его, сказал старый Голицын: теперь остается только одно - подписаться; что и было исполнено беспрекословно царем и всеми членами тайного верховного совета.
После этого пошли его величество, императорское семейство, некоторые члены верховного тайного совета, граф Рабутин (Антон Игнац Амадеус де Бюсси-Рабютен) и Бассевич (глава правительства Карла-Фридриха) и генерал Миних к столу. Его Величеству прислуживали, стоя на коленях, и когда герцог пил за его здоровье, то он не хотел допустить, чтобы тот стоял, и назвал его своим опекуном.
Граф Рабутин был приглашен герцогом присутствовать при всем этом; всё, бывшие тут, не могли не удивляться поведению молодого царя, самоуверенности, снисходительности и достоинству в обращении; говорят, будто он выказал такую нежную любовь к герцогу и дочерям царицы, что великое единодушие их вызвало слезы радости на глазах зрителей.
17 и 18 сего месяца исполнены приговоры над арестованными, и затем они были сосланы. Граф Девиер лишен чести, публично бит кнутом и под сильною стражею навечно сослан в Сибирь, будучи предварительно лишен всех прав и преимуществ состояния; по ходатайству князя, его имения оставлены жене и детям.
Граф Толстой сослан, с оставлением за ним прав и преимуществ состояния, в вечное заключение на остров Соловецкий, в Белом море; его стража состоит из одного офицера и 12-ти рядовых, которые пожизненно останутся при нем.
Генерал Бутурлин и старший Нарышкин высланы в свои имения, с запрещением въезда в столицы, или где бы временно находился двор; генерал-майор Писарев был бит кнутом и пожизненно сослан в отдалённейший край Сибири.
Эти происшествие сильно подняли кредит герцога гольштейнского; значение же князя Меншикова упало до того, что он больше ничего не может сделать один по своей воле, как оно и весьма необходимо для блага государства.
Некоторое недоверие и сухость, существующие до сих пор в отношениях между членами Императорского семейства и верховного тайного совета между собой, совершенно исчезли, и можно ожидать спокойного и твёрдого правления. Это великое происшествие не может радовать не благожелателей этого государства (эта реляция не шифрована).
С.-Петербург, 24 мая 1727 г.
Вполне достоверно, что между обоими императорскими дворами существует полнейшее согласие; в государственных делах не предпринимается ничего важного без предшествовавшего сообщения о них. Это согласие, по всему вероятию, укрепится еще более после восшествия на русский престол великого князя.
Могущество князя Меншикова невообразимо возросло в несколько дней. Он вполне овладел как душой, так и личностью молодого царя. Он окружен одними креатурами князя, и, для предохранения себя от всяких случайностей, последний уговорил его жить у себя на острове, причем он уступил ему половину дворца и домик в саду.
Это отделение царя имеет следствием большое расстройство государственных дел и заседаний верховного тайного совета. Одним словом, все, что только пожелают князь Меншиков и барон Остерман, может считаться уже исполненным и правительственный совет, по всем вероятиям, в скором времени сделается только пустым украшением.
Этим однако князь вызовет одни лишь несогласия и навлечет на себя неугасаемую ненависть. Вчера князь, по своему настоянию, был объявлен генералиссимусом и легко понять, какие от этого произойдут столкновения между ним и герцогом гольштейнским.
Жительство царя на острове князя чрезвычайно затруднит иностранных министров в их негоциях. Остерман с утра до вечера при особе царя и останется теперь жить в своем доме на острове, чрез это он сделается почти недоступным.
С.-Петербург, 26 мая 1727 г.
Царь отдался теперь совершенно в руки князя Меншикова и живет у него в дом. Все, которых он когда либо любил и которые находились на его стороне, отстраняются от него и отправляются на службу в Сибирь, Казань и подобные места. Князь никому не дозволяет разговаривать с царем, если сам или кто-нибудь из его поверенных не присутствует при этом.
А также уверяют меня, будто он намерен обнести свой дом палисадом, что обращает на себя общее сильнейшее внимание и вызывает всеобщий ропот. Этим князь Меншиков навлекает на себя бесконечные подозрения и ненависть, которые ему угрожают пагубными для него последствиями.
Герцог гольштейнский решился не противодействовать князю, ни в чем и не вмешиваться ни в какие дела. Он удовлетворяется тем, в чем и все вельможи государства его уверяли, что во всякое время будут способствовать его шлезвигскому делу, и что он получит за своею супругой 100000 рублей годового дохода.
С.-Петербург, 7 июня 1727 г.
Важные происшествия, начавшиеся несколько дней тому назад, все еще продолжаются. В прошлый вторник состоял верховный тайный совет лишь из великого канцлера, генерал-адмирала и князя Голицына; так как герцог гольштейнский с супругою и великой княжной Елизаветой Петровной, посетив покойного епископа (Любского, брата герцога), страдавшего оспой, держали карантин в Екатериненгофе.
Тогда в совет явился Остерман и объявил тайному верховному совету от имени императора, что последний выбрал себе будущей супругой старшую дочь князя Меншикова; верховный тайный совет тотчас одобрил этот выбор и поздравил с ним императора.
На следующий день князь Меншиков велел пригласить всех иностранных министров, а также всех знатных русских, явиться на другой день в 3 часа в его дворец, в полной парадной форме. К этому времени находились уже там в полном облачении архиепископ Новгородский, вместе с знатнейшими представителями духовенства и всего клира.
Далее вошли в залу его величество царь и княжна и встали перед маленьким алтарем, на котором лежал образ; литургия, молитвы и чтение духовенства продолжались около получаса, после чего архиепископ надел обоим августейшим лицам их перстни. После того как они приложились к образу, был произведен пушечный салют, и они подошли под благословение.
Затем обратился царь сначала к присутствующим дамам, для принятия от них поздравлений, которые состояли в целовании его руки, а он целовал их в уста. После этого очередь дошла до мужчин, причем произошла сильнейшая давка, которую, как и все действие, царь однако выдержал с неизменным спокойствием и большим терпением, и после чего он удалился в свои покои.
Туда были позваны знатнейшие из русских министров и посланников, которым царь, по русскому обычаю, подносил на подносе венгерское вино. После этого царь переоделся в дорожное платье и отправился еще в тот же вечер в Петергоф, где он пробудет некоторое время.
Я всё-таки имел случай переговорить в общих чертах с бароном фон Остерманом о делах, всемилостиво порученных мне вашим величеством. Барон фон Остерман при всех случаях сильно и так настоятельно, как только можно, уверял меня в том, что ваше величество твердо можете полагаться на искреннюю и постоянную дружбу его величества российского императора и на честное и верное старание Остермана для пользы и в интересе вашего величества.
По моему скромному мнению, сочувствие здешнего двора к интересам вашего величества никогда не было столь благоприятное, как теперь. Управление (совет), по-видимому, в кратчайшем будущем само собою исчезнет, или сделается бессильным; тогда сделается неограниченным правителем князь Меншиков, а Остерман и Левенвольд (граф Рейнгольд Густав) фаворитами; все трое весьма сочувствуют интересам вашего величества.
С.-Петербург, 10 июня 1727 г.
P.S. А также был я вчера у его величества царя в Петергофе, где был приглашен к столу. Царь сел между своей сестрой и князем Меншиковым. Великая княжна приказала мне сесть рядом с ней, а барон фон Остерман сидел с левой стороны от меня. Я с удовольствием заметил, что делают всё возможное, чтобы дать царю лучшее воспитание, чем он получил до сих пор, так как последнее не могло быть особенно хорошим; при жизни его деда (Петр I), держали его как заключённого, и он был окружен лишь дурными людьми.
Напротив, мог я заметить теперь, что умная великая княжна, барон Остерман и граф Левенвольд словно сговорились воспитать его разумно.
С.-Петербург, 17 июня 1727 г.
Чем более выясняется система этого двора, тем более я укрепляюсь в том мнении, что не могло случиться более счастливой перемены, как для блага сего государства, так и для интересов вашего величества, да что эта перемена была даже крайне необходима. Хотя покойная императрица и обладала драгоценными качествами и питала к вашему величеству искреннюю дружбу, но она всё-таки была женщина и не обладала необходимым уразумением дел и, по возможности, уклонялась от них.
Напротив чрезвычайно любила она роскошь и пышность, которые были ни по нраву, ни по кошельку русским; и уверяют, будто она в последние годы употребила на это дело 800 тысяч рублей, уже не говоря о других расходах.
Престолонаследие же приняло исход к полной радости и успокоению этого государства, и нечего бояться никаких волнений ни в теперешнее, ни в будущем времени. Ибо если бы и сегодня умрет император (от чего Господи нас милостиво упаси), то всё-таки было бы и осталось бы все спокойно.
Хотя знать этого государства стала бы состязаться и интриговать между собою, и всякий захотел бы овладеть делами, но исход этих распрей всё-таки зависел бы вполне от воли царствующего императора или императрицы, как это и случилось в этот раз, и не последовали бы никакие значительные перемены в государстве.
Ибо после того, как покойный царь превратил необузданных и вольных стрельцов в регулярную и строго подчиняющуюся дисциплине милицию, которая обоготворяет царя, всякая мечта недоброжелателей России, о большой внутренней революции, должна вызвать улыбку знающих положение страны и способности русской нации.
Достоверно и бесспорно, что дружба и искреннее согласие между Римским и Российским императорами вполне укрепятся, и что обоюдные интересы этих дворов останутся неразрывными. А также нет ни малейшего сомнения, что ваше величество могут ожидать от этого двора столь искреннюю дружбу, как вам только может быть желательно, предполагая, что ваше величество ответить ему тем же.
Далее, должно быть весьма приятно союзникам этого государства, что барон фон Остерман, действуя благоразумно, прилагает с большим искусством до того превосходные меры к воспитанию императора, что граф Рабутин, после каждого своего возвращения из Петергофа, не может достаточно нахвалиться ими; а также и то, что упомянутый барон фон Остерман в настоящее время свое старание направляет на то, чтобы ввести разумное государственное хозяйство и тем наполнить государственную казну, для чего он уже прекратила ненужную пышность и безбожное пьянство и пирование, и принимает он лишь такие меры, которые направлены единственно на славу Государя его и к благу Империи; в чем должны ему сознаться даже враги его и выказался он в этих щекотливых происшествиях достойным министром.
То, что я доносил прежде вашему величеству касательно князя Меншикова, будто он играет игру, заставляющую многих роптать, и которая ему лично может сделаться весьма опасною, видоизменяется теперь тем, что, во-первых, князь низложил всех своих противников, и никто и двигаться не смеет и, во-вторых, тем, что и императорское семейство теперь пришло к тому мнению, будто между всеми вельможами Российской империи нет другого, который лучше занял бы место при особе Императора и был бы более способен на строгие решения и исполнение их.
Так как он, таким образом, имеет на своей стороне Императора, великую княжну (Наталью Алексеевну) и Императорское семейство, то можно рассчитывать, что настоящее правление продолжится без всякой перемены, и будут следовать планам Петра Великого, исключая слишком страстных и обширных.
продолжение следует