Аудит не выявил никаких нарушений в работе фирмы: всё было полностью "чисто". Впрочем, это Илья знал и так, ему необходимо было лишь документальное подтверждение данного факта. Если бы присутствовали нарушения, Софья Дмитриевна давно подняла бы тревогу.
Знал Илья и о том, что в одиночку Моника никогда не смогла бы провернуть что-либо незаконное со средствами. К тому же, она явно не готовилась к разводу, надеясь на то, что Илья, вечно движимый чувством вины, простит ей всё.
Вообще, решимости и авантюризма у Моники хватило бы, но только на этих двух составляющих далеко не уедешь. Прохор бы помогать не стал: это прозвучит странно, но у парня существовали некоторые представления о профессиональной этике и чистоплотности. Только вот с человеческой чистоплотностью возникла напряжёнка...
Единственный человек, который при желании мог бы обнести фирму, - Софья Дмитриевна. Но, как показал аудит (и как был уверен Илья), она этого не сделала.
В то, что всё серьёзно, а Илья не "остынет" и не передумает, Моника поверила окончательно только тогда, когда началась оценка фирмы. А потом состоялось первое судебное заседание по поводу развода. Конечно, Моника теперь делала всё, от неё зависящее, чтобы затянуть процесс.
Илья, который никогда не стал бы обнародовать доказательства неверности супруги, был готов к такому повороту. Но он сознательно пошёл на более длительный процесс и не предоставил в суде имеющуюся видеозапись.
Моника же, зная о благородстве, присущем мужу, и о том, что он никогда её не "опозорит", на всю катушку использовала актёрские способности, пытаясь убедить суд в своей горячей любви к Илье и в желании сохранить ячейку общества.
Если в плане раздела имущества всё было более-менее понятно, да и покупателя на свою половину фирмы Илья нашёл (тот ждал лишь момента, когда решение суда будет вынесено и вступит в законную силу), то с вопросом "примирения супругов" вышла загвоздка.
Судьёй оказалась женщина, и она прониклась состраданием к Монике. Илья, который надеялся, что получит в июле постановление о разводе, получил ещё месяц для примирения с супругой. Пришлось ждать августа. К счастью, покупатель тоже согласился ждать, а судье дальше крыть будет нечем.
Несколько раз Моника делала попытки встретиться и поговорить с Ильёй лично, но он их неизменно и твёрдо пресекал.
Поскольку оценка была произведена, а сделка пока не началась, Илья дал Софье Дмитриевне неделю отпуска, чтобы она съездила к дочери, а потом, когда она вернулась, решил сам поехать к родителям дней на десять. Ему необходимо было немного отдохнуть и набраться сил перед последним рывком.
Но и этот рывок - только начало новой жизни, которая пока представлялась Илье весьма туманной и неопределённой. Он даже примерно не знал, чем станет заниматься в своей новой реальности, где и как жить...
... К тому времени, когда Софья Дмитриевна приехала к дочери, Юлия почти совсем оправилась от первоначального шока и свыклась с новыми условиями жизни. Конечно, родители Ильи Евгеньевича оказались прекрасными людьми, тактичными и добрыми, однако сначала Юле было очень тяжело.
Тяжело от мыслей, которые никак не желали уходить. Тяжело от непривычной жизни в новом месте. Тяжело от осознания того факта, что Прохора больше никогда не будет в её жизни. Единственное, что утешало хоть немного: тут никто не знал обстоятельств, из-за которых Юлия покинула Москву, а следовательно, никто не жалел Юлию. Не жалел той жалостью, которой непременно остро жалела бы мама, и тогда Юле было бы ещё тяжелее.
Есть люди, которым становится легче, когда их пожалеют, посочувствуют им, но Юля была не из их числа. От сторонней жалости ей становилось только хуже и тяжелее.
На первых порах настоящим спасением для Юлии стало общение с Верой, невесткой Ильи Евгеньевича, и с её детьми, особенно, с малышкой, которой не было ещё и года.
Помогала и собственная беременность, поскольку сын, которого Юля носила, теперь проявлял себя намного чаще и энергичнее.
Юлия сразу по приезде "прикрепилась" к поликлинике и заново встала на учёт по беременности в женской консультации. Вере удалось устроить всё так, чтобы Юлию прикрепили к тому участку, где наблюдалась она сама.
Доктор, Ольга Вячеславовна, очень понравилась Юлии, оказавшись намного более внимательным и компетентным специалистом, чем предыдущий врач Юлии, и просто душевным, добрым человеком.
Так получилось, что именно Ольга Вячеславовна стала первым человеком в этом городе (Илья Евгеньевич не в счёт), узнавшим подробности Юлиной истории.
Это произошло в самом начале августа, вскоре после отъезда Софьи Дмитриевны. Мать категорически отказалась стеснять семью Ильи Евгеньевича и остановилась в гостинице, сняв номер на двоих. Юлия провела неделю с мамой, а потом вернулась в дом к родителям Ильи Евгеньевича.
Софья Дмитриевна вынуждена была признать абсолютную правоту босса: дочь выглядела намного лучше, чем в момент отъезда, и чувствовала себя хорошо.
На следующий после отъезда матери день у Юлии был вечерний приём в женской консультации. Она была последняя по записи в этот день, и когда уходила, видела, как Ольга Вячеславовна и медсестра с приёма начали собираться домой.
... Ольга уже шла к выходу из консультации, когда заметила молодую пациентку, только что покинувшую её кабинет. Юлия миновала турникет и стояла у окна, напряжённо вглядываясь в стоянку, расположенную неподалёку от здания консультации.
- Ждёте кого-то? - бодро спросила Ольга. - За вами должны приехать?
Реакция Юлии удивила доктора: девушка (несмотря на положение Юлии, у Ольги язык не поворачивался назвать её женщиной) вздрогнула от неожиданности всем телом, едва не подпрыгнув. Лицо её было бледным, глаза расширены.
- Что случилось, Юлия Борисовна? - Ольга старалась не выдать волнения, охватившего её саму при виде реакции пациентки.
- Там, - Юлия, проглотив комок в горле, кивнула в сторону стоянки. - Там его машина. Я точно знаю, я уверена. Это его машина.
Продолжение здесь:
