Хроники Выборга от его основания до наших дней, роман для развлечения и роман о жизни, времени и глубине природы человеческой.
София Синицкая. «Хроника Горбатого». Роман. Издательство «Лимбус-Пресс», 2022
Пишут, что роман «Хроника Горбатого» — исторические хроники, конечно, но несерьезные; история — это когда строго и пристойно. Но не сама ли жизнь такова, как описана в книге, или же она правдиво описана лишь в бумагах из загса, милицейских протоколах и таблицах переписи населения. Плюс заповеди строителя коммунизма (и любые другие моральные прописи). Наверное, да, это гротеск и местами вообще стеб —роман не скучный, а у кого-то вызовет негодование. Предок героя, Фомы Горбатого, участника крестовых походов, тоже был вождем, но тут большая разница, он «…поклонялся дьяволу — одноглазому бродяге-пьянице — и множеству мелких бесов. Приносил им кровавые жертвы: ловил всех этих человечков, резал им глотки и развешивал на ёлке. Что ж, и я так делаю — но во имя чего? Во имя Святой Церкви. Дедушка ничего не знал о христианской любви и всепрощении, поэтому сейчас, конечно же, варится в котле. Господи, избави нас от адского огня и приведи в рай все души!». Потомок Фомы занят примерно тем же, сражается, но под другими лозунгами. Конечно, людей на елки не развешивает, все аккуратнее, гуманизм с каждым поколением усиливается. Да и сам офицер Тролле уже не такая цельная личность, как его пращуры, расщепляется, ведет беседы сам с собой, иногда даже сомневается. Есть ведущие и есть ведомые; часто это определяется генетикой — вот, в книге доминирует линия, несущая горб, но это только художественный маркер, противопоставление прямохождению; оглянемся и посмотрим по сторонам — некоторые харизматичные вожди заикались, какие-то безудержно чесались. Кто-то из великих выл на луну. В центре происходящего — Выборг (Виипури), от основания до наших дней. Действуют люди разных местных национальностей, колдуны, участники крестовых походов, поэты, националисты, художники, революционеры, советские люди, мистические сущности. Характеры неплохо схвачены и выписаны. Вообще, человек создан по чудесным лекалам, но вот, бывает, просыпается животное. А гуманизм — не мутация ли? Как и сам человек — мутация, случайно возникшая в биогеоценозе. Человеку нужны не только спокойствие, сытость и гарантированная безопасность, но и выплеск агрессии, и азарт, и их сумма, на выходе получающая какое-нибудь социологическое название. Однако, будем оптимистами.
«”Интересно, каким снадобьем Ингегерд лечила мои ушибы и что это за способ делать шерсть непромокаемой?”
От Говена чудесный плащ Кулотки перекочевал к Олафу — возможно, швед выиграл его в кости или просто взял поносить.
Отряд Фомы Горбатого Христа ради шатался по чужой земле. Здесь что-то купят или отнимут, там продадут. Фому торговые дела не интересовали — Пречистой нужна была кровь язычников и фальшивых христиан, и он проливал её при каждом удобном случае. Тела поверженных врагов, а заодно их псов поганых Фома велел развешивать на ёлках — в назидание тем, кто сомневается, что Господь нас любит бесконечно.
Весной шли дожди, промокшие до нитки рыцари утирали сопли, один Олаф был в сухе и тепле. У изделия нуольской мастерицы имелось ещё одно удивительное свойство — к нему не приставала грязь. То есть можно было в драке по земле кататься, пьяным под кустом валяться, а плащ оставался чистым. Также у Олафа возникло подозрение, что ткань эту сложно пробить оружием. Оно подтвердилось во время стычки с новгородцами: купчины везли пушнину и клетки с соколами, делиться с бедными рыцарями добром своим не захотели, пришлось их потрясти, побеспокоить. Олаф сцепился с двумя толстяками и завалил обоих, несмотря на то, что они одновременно молотили его булавой и хорошим таким аккуратным топориком.
Горбатый Фома видел, как оружие отскакивает от плаща, и глазам своим не верил. Когда всё улеглось, купцы расползлись, разбежались, а рыцари распихали по своим мешкам беличьи шкурки и поделили, не без драки, охотничьих птиц, Горбатый стянул с Олафа плащ и присмотрелся. Он был как новый — ни одной дырки, ни одной вытянутой ниточки!
Фома больше всего на свете любил жареную селёдку, святого Зигфрида и Деву Марию. Вернувшись на родину, он пообещал Небесной Царице снова пойти к северным нехристям, чтобы дальше вразумлять их словом Божиим, а Ей привезти в подарок наимоднейший плащ, можно дамский заказать, с розочками. Зигфриду же посулил бочку с отрубленными головами язычников».
Виктор Пелевин. KGBT+. Роман. Издательство «Эксмо», 2022
Начнем с цитаты из самого романа: «Про свои труды и дни рассказать просто. Про время сложнее». Вообще-то хорошо рассказать о чем-то всегда непросто, но согласимся с автором — про время сложнее всего. И Пелевин всегда был в этом мастером. В чем угодно можно упрекнуть его книги, но дух времени они передают всегда достаточно точно. И в этом отношении роман разочаровал. Пелевин всегда приходил к «формуле» времени, вычленял самое существенное, важное, фундаментальное. На этот раз роман выстроен в соответствии с рецептом, который автор приводит в книге, говоря о рэпе: «Он походил на ковровую бомбардировку с безопасной высоты. Рэпер сбрасывал на слушателя каскад триггерных терминов, залинкованных на последние культурные, политические и социальные события, как бы накрывая сознание клиента множеством зажигательных бомбочек, не нацеленных ни на кого конкретно». Вот вам в целом и общем описание романа. Прошит он при этом брендовыми нитками «от Пелевина»: «Ищите Бога не в храме. Ищите его в сознании…», «…на переливание из пустого в порожнее уходят все силы души», «перестань быть гребцом, а потом перестань «быть» и исчезни совсем. Пусть «будет» только бог и его воля. Позволь этому случиться и дай исчезнуть позволившему». И так далее. В остальном вся история про «вбойщика» Кея («вбойщик» — новая модификация прогрессивного музыканта, некий аналог рэперов) — чудовищное нагромождение подкрашенных желтым цветом современных реалий и намеков на будущее. Напоминает блог человека, сильно озабоченного различными теориями заговоров. Написан роман при этом «никак». Видно, что быстро написан. Торопливо. А жаль. И основной посыл — «летитбизм» — с которым герой обращается к читателю: «Забей на всё, дружок, мир не изменить» давно известен нам по реплике герцога из фильма «Тот самый Мюнхгаузен»: «Раз уж все так сложилось, так пусть уж идет как идет». Так мы, собственно, все эти годы и жили.
«Существу было хорошо за шестьдесят. Однако на шее у него висела грумерская кукуха со звездами в золотых венках. Почти такая же поколенческая фишка, как у меня самого. Из чего следовало, что существо желает числиться вечно юным.
Как вы, наверно, уже догадались, это был Люсефедор.
Я понимаю, что по нормам современного языка писать про него следует так:
Люсефедоре быле старыме толстыме евнухоме, перешедшиме на женские гормоны (свое прибор, или, как сплетничали столичные медиа, приборчик, оне давным-давно принесли в жертву Прекрасному Гольденштерну по принципу «на тебе, боже, что мне негоже» — и сделале из освободившихся тканей искусственную вагину-прайм с живыми нервными окончаниями, фотографии которой регулярно всплывали во всех светских медиа в разделе «Твое здоровье».
Но медицинские процедуры никак не повлияли на самоидентификацию Люсефедора. Он требовал, чтобы при общении с ним употребляли мужские местоимения, и считал себя не обычным крестострелом, а андрогиномстрелкой. Один из ассистентов постоянно носил за ним черный чемодан с разнокалиберными нейрострапонами. Близкие друзья амбивалентно называли его Люсиком.
«Мужчина, ставший женщиной, чтобы стать настоящим мужчиной — диалектическая спираль с гарантированной контрацепцией», — как отчеканил один обозреватель. Другие утверждали, будто изначально у Люсефедора был очень маленький пенис, за что он страшно отомстил природе.
Чего вы еще ждете от музыкальной критики? Легендарный продюсер был известен не меньше самых крутых вбойщиков, поэтому я узнал его сразу. Его небинарное имя помнили все, кто так или иначе крутился вокруг крэпа или вбойки. Встретиться с ним для прослушки было всеобщей мечтой».
Джон Максвелл Кутзее. «Жизнь и время Михаэла К.» Роман. Издательство «Амфора», 2004
За роман «Жизнь и время Михаэла К.» (1983) Джон Максвелл Кутзее получил Букеровскую премию, позже стал и нобелевским лауреатом. В стране (ЮАР неспокойных времен) идет гражданская война, Михаэл К., глубокий интроверт и человек, отгороженный от людей несовершенством тела (хотя кто совершенен), везет из разгромленного Кейптауна через блокпосты и облавы больную мать на ее сельскую родину. «А мать моей матери, в той тайной жизни, которая скрыта от нас, тоже была ребенком, девочкой. За мной стоит нескончаемая вереница детей. А в самом ее конце одинокая фигура в сером балахоне, женщина, не рожденная никакой другой женщиной». Мать-сыра земля, Великая Мать. Человек вышел из земли и туда вернется. После смерти матери Михаэл потерялся. И в этом, может быть, главная мысль романа, а не в выяснении соотношения человеческой единицы и человеческого множества, как указывается в аннотации. С детства ограждающий себя от мира людей, садовник по любимой профессии — и теперь хранит в пакетике семена тыквы как единственную ценность; как до этого пепел матери, умершей по дороге к месту рождения, но прах сохранить сложнее. Особенно в исправительном лагере. В романе мало говорят, передвижения не всегда целенаправленные, больше движений внутренних. С героем не происходит каких-то значимых, с точки зрения социального проживания, событий. Но для него значимо другое: «…он просто отдался во власть времени, а время медленно и вязко текло над землей от одного ее края до другого и омывало его тело, гладило грудь, живот, ласкало закрытые веки». Свобода — самое важное. И даже свобода от людей, и иногда свобода от самой жизни. Во вставной назидательной главе доктор в исправительном лагере пытается уловить странного Михаэла К. в систему своих интерпретаций, объяснить его для себя как человека социализированного на определенном этапе истории, хотя время показывает, что исторически мало что меняется, и куда, вообще, нам деться от человека-животного: «…когда наконец его время приходит, он сам роет себе могилу, тихо в нее ложится и заваливает себя тяжелыми комьями, закутывается в них, как в одеяло, улыбается последней улыбкой, поворачивается и засыпает, наконец-то обретя дом, а где-то далеко, как всегда незаметно, продолжают вращаться колеса истории». Это книга о дороге домой и, может быть, она слегка опередила свое время.
«Когда надо было сделать какую-нибудь работу, он не досадовал, но и не радовался: ему было все равно. Он мог целый день пролежать, разглядывая лист рифленого железа, служивший ему крышей, пятна ржавчины на нем; его мысли нигде не блуждали, он не видел ничего, кроме железа, фантазия не создавала никаких образов из сочетания цветов и линий: он был всего лишь он сам, ржавчина, всего лишь ржавчина, единственное, что двигалось, — это время, и оно несло его своим течением. Раз или два о себе напомнило другое время, то, в котором шла война, — высоко над головой со свистом пронеслись реактивные истребители. Но только и всего. Он жил за пределами календаря и отсчета часов, в благословенном, забытом всеми краю, и то ли бодрствовал, то ли спал. Как трутень, думал он, или ящерица, прячущаяся под камнем.
Полицейский капитан так тогда их и назвал в Яккалсдрифе: трутни, кричал он, вы паразитируете на чистом благоустроенном городе, объедаете его и ничего не даете взамен. Но сейчас, вяло вспоминая об этом в своем убежище, где он лежал без движения (что мне в конце концов до всего этого?), он уже и сам не мог бы сказать, кто на ком паразитирует — лагерь на городе или город на лагере? Эхинококк пожирает овцу, но зачем овца глотает его личинку? А что, если нас миллионы, много миллионов, никто даже не знает сколько, нас согнали в лагеря, мы живем подаянием, тем, что дает земля, мы ловчим и изворачиваемся, забиваемся в щели, чтобы спрятаться от времени, мы таимся и не вывешиваем флаги: пусть нас никто не заметит — сколько же нас? Что, если паразитов гораздо больше, чем организмов, за счет которых они живут, это те, кто не трудится, и другие, тайные, паразиты в армии, в полиции, в школах, в конторах, на заводах, в сердце? Можно ли их называть паразитами? У этих паразитов тоже есть плоть и кровь, на них тоже можно паразитировать.
Лагерь ли паразитирует на городе или город на лагере — наверное, все зависит от того, кто громче кричит».
Подготовили Михаил Квадратов и Егор Фетисов
#чточитать #рецензиянакнигу #проза #формаслов
