Расшифровка выпуска программы «Не так» от 29.12.2022. Ведущие — Алексей Кузнецов и Сергей Бунтман.
C. БУНТМАН: Добрый вечер! Начинаем на канале «Дилетант» очередную и последнюю в этом году, 2022-м, передачу об одном из дел исторических.
А. КУЗНЕЦОВ: Добрый вечер!
C. БУНТМАН: Это уже 20-й век у нас. Алексей Кузнецов нам предлагает. Уже.
А. КУЗНЕЦОВ: Для нас всегда была проблемой последняя предновогодняя передача, потому что, ну, не хотелось крови, да, не хотелось каких-нибудь там ужасов, не хотелось какого-нибудь там, прочей, так сказать, злодейства и мерзости, а хотелось чего-нибудь лёгкого, новогоднего.
C. БУНТМАН: Ну да, расстрела Деда Мороза.
А. КУЗНЕЦОВ: Да, например, да. И поэтому всегда было трудно, нужно, хотелось найти или что-то там дурашливое, или что-то, помнишь, у нас кража вокзала была?
C. БУНТМАН: Да-да-да.
А. КУЗНЕЦОВ: В Англии, там, и так далее. Но вокзалы-то не так часто крадут, как Новый год приходит, поэтому каждый раз всё сложнее и сложнее было что-то найти, а тут, что называется, тема нашлась сама, и она действительно новогодне-рождественская такая, потому что — уж сразу я заспойлерю — это будет в конечном итоге победа правильного над неправильным. Я не скажу даже — добра над злом, тут немножко другая ипостась. Но это будет победа правосудия в том классическом смысле, как мы его понимаем, и человек, которому на самом деле посвящена сегодняшняя передача, потому что дело — это только пример одного из сотен дел, проведённых этим человеком, вчера, 28 декабря двадцать второго года, исполнилось ровно сто лет со дня рождения Семёна Львовича Ария, сейчас Константин нам даст одну из его фотографий, здесь Семён Львович уже достаточно пожилой человек, он прожил долгую жизнь, умер за девяносто и успел побыть и советским адвокатом, начиная с 1948 года, и в российское уже, постсоветское время много громких дел было, он, там, в частности, в нескольких делах представлял Бориса Березовского, там, да?
Семён Ария. (commons.wikimedia.org)
Ну, это был адвокат такого калибра, которого дела находят сами, ему не надо их, так сказать, выискивать. Вот советский адвокат в силу предлагаемых обстоятельств, по Станиславскому, он мог относиться к одной из трёх профессионально-нравственных категорий. Были замечательные адвокаты, великие адвокаты, мастера своего дела, которые при этом были абсолютно лояльными конформистами, да? В тридцатые годы они, так сказать, не отличались от пейзажа, в шестидесятые в отдельных делах могли себе позволить лёгкую фронду, но ни в коем случае не политическую, да? Вот могли сказать что-то такое острое, но это острое было умеренно острым, да? Как на отжиге.
C. БУНТМАН: Их задача при этом была?
А. КУЗНЕЦОВ: При этом там, где можно было, они добивались. Но они прекрасно понимали — а вот здесь нельзя. Я имею в виду, из старшего поколения, Брауде, Комодова, тех, кто на московских процессах тридцатых годов вставал и начинал: «Уважаемый суд, меня как гражданина глубоко возмущает, но советские адвокаты должны», там, даже, какого бы там чувства омерзения ни вызывала у них, там, троцкистская враждебная деятельность, и так далее. Они понимали — по-другому нельзя, да? Когда можно было что-то делать — о том же Брауде есть воспоминания Тихона Николаевича Хренникова, чьего брата Брауде вытащил из тюрьмы. Там политическое, разумеется, было дело, не уголовное, другое дело, что он был уже болен настолько от условий содержания, что он недолго после этого прожил. Но вот можно было — Брауде смог. А когда нельзя — он даже не трепыхался. Он понимал — а вот здесь нет.
C. БУНТМАН: И даже в узком коридорчике, как-нибудь смягчить, или что-нибудь такое, переквалифицировать, да.
А. КУЗНЕЦОВ: Нет, ну если это можно было, тогда конечно, да.
C. БУНТМАН: А это было понятно, в принципе, можно или нет?
А. КУЗНЕЦОВ: А вот там, где нельзя, он понимал — здесь он статист. Там, из следующего поколения — Коган, Кисинижский, они тоже, вот, там, где можно было — ну вот здесь нельзя, здесь мы даже бодаться не будем. Была противоположная ситуация: Каминская, Каллистратова, другие замечательные советские адвокаты шестидесятых-семидесятых годов, которые, даже понимая как юристы, что в рамках советского правосудия в этом деле сделать практически ничего нельзя, но они считали для себя невозможным промолчать. И — да, соблюдая, разумеется, там, положенные, так сказать, рамки, но тем не менее более чем остро ставили вопрос — нет состава преступления, там, нет того-сего-пятого-десятого. А была третья категория. И вот Семён Львович Ария относился к третьей категории. Он не боролся с ветряными мельницами, но в определённых ситуациях он считал невозможным для себя изображать необходимую, так сказать, такой замок с лебедями на театральном сукне, холсте, да?
То есть он оставался адвокатом даже тогда, когда более благоразумные коллеги говорили: «Семён, ты что, что ты делаешь, у тебя семья, у тебя ребёнок», да? «Подумай», и так далее. При этом — в отличие, скажем, от тех же Дины Каминской и Софьи Каллистратовой Брауде был человеком достаточно лояльным к советской власти, несмотря на то что…
С. БУНТМАН: Брауде?
А. КУЗНЕЦОВ: То есть — Брауде? Прошу прощения, Ария, конечно. Несмотря на то, что если — а я чрезвычайно рекомендую всем интересующимся этой тематикой прочитать — в открытом доступе в интернете без труда найдёте сборник разных лет его фрагментов, записанных им самим, документов, им составленных, под общим названием «Жизнь адвоката». Там есть совершенно потрясающая часть, посвящённая его приключениям на войне. Это, по сути, тоже юридический материал, потому что, как он сам пишет, с войны возвращаются либо глубоко верующими людьми, либо мистиками. Он вернулся мистиком. Потому что он прекрасно понимал, что судьба провела его вот между жизнью и смертью, иногда принимая совершенно неожиданные обличья.
Ну, например, в двух словах для того, чтобы, что называется, представить эту книгу: он к моменту, когда началась Великая Отечественная война, он учился в военном институте инженеров железнодорожного транспорта, он объясняет свой выбор там, в книжке, и, значит, поскольку он только-только начал учиться, то он был призван в рядовом качестве, закончил в Нижнем Тагиле школу механиков — водителей танков и оказался на фронте, соответственно, в этом качестве. Ну, механик-водитель… танкисты вообще живут не очень долго, да? А механик-водитель, в силу того, что он расположен в нижней части танка, в некоторых ситуациях они ещё через башню могут выбраться, а он через свой низ уже нет. То есть это ещё более рискованное.
И вот так получилось, что в начале 1943 года он из танковых войск выбыл. Каким образом? Их танк, значит, вынужден был догонять, значит, он, там, по техническим причинам отстал от своей части, они вынуждены были догонять, в результате, там, некоторые поломки — у них стуканул двигатель, потому что масло утекало из повреждённого маслопровода, и они остались ждать, пока приедет техничка, потому что нужна была замена двигателя, исправить это на месте было невозможно. Значит, по закону танк, то есть по уставу танк нужно было охранять, его как самого уставшего поставили первым в охранение, типа ты отстоишь свои два часа, а дальше остаток ночи будешь спать в тепле, потому что рядом там какие-то были сараи, куда они ушли. Он отстоял — естественно, никто на смену к нему не пришёл, он дошёл, растолкал своего товарища, а тот, не дойдя до танка, опять заснул. А на рассвете приехали ремонтники: никого нет, и да ладно, ну понятно, что они вот там спят, потому что это единственный сарай во всей степи, ну, подшутим над ними, как они, так сказать, видимо, решили, да? Ничего не скажем, и утянули танк на, там, на тросе, на чём… Пропал танк! И вот этот человек, который должен был заступать на пост, сказал — а я пришёл на пост, а танка уже не было. А чего ж ты никого не разбудил? Ну, вы спали мертвецки, я не смог вас разбудить. То есть он всё свалил на Арию. Дескать, в момент, когда тот был часовым, танк пропал. Его и командира танка, лейтенанта — под трибунал. Им дали семь лет, дальше он описывает свою… Заменили штрафной ротой. Дальше он описывает своё трёхнедельное пребывание в штрафной роте, дальше, значит, не погиб — восстановили за героизм и так далее, почитайте, там множество драматических деталей. Но это я к чему? Это я про судьбу. После этого он уже танкистом не будет, он попадёт к миномётчикам — тоже, прямо скажем, не самое, значит, надёжное место на войне. Но тем не менее — дважды ранен — но вот он добредёт своими ногами до Германии. Выйдет приказ, значит, о присвоении ему — ну, тут приказ на многих людей, а я зачитаю, это уже конец апреля 1945 года, за отвагу: «Старшего топографиста первого дивизиона, гвардии младшего сержанта Арию Семёна Львовича за то, что быстро и точно в районе Шутцен под непрерывным обстрелом противника произвёл топопри… топопри…» — тут очень плохо читается — «топопривязку! Огневой позиции дивизиона, что дало возможность своевременно дать залп», там, так сказать, это содействовало освобождению вот этого самого Шутцена.
То есть война, война по полной программе. К тому, что вот это самое, вот этот трибунал, вот эта штрафная рота увели его из танковых войск, где — ну, не стопроцентно, но с большой долей вероятности — он либо погиб, либо получил бы такие увечья, что до конца жизни был бы инвалидом, да? И вот этот фатализм, как мне представляется, в сочетании, конечно, с высочайшим профессионализмом, он иногда делал Арию героем-адвокатом, но при этом таким вот естественным образом. А почему нет?
И когда приходил член партии Семён Ария, с колодками боевых орденов, да? — ни у кого не возникало даже подозрения, что это может быть не советский адвокат, что это может быть какой-то там диссидент, так сказать, в адвокатском обличии. Да? А почему нет? Он задавал этот вопрос там, где другим даже не приходило в голову его задать, как будет ясно из того дела, которое мы сегодня разбираем. Читайте эту книгу.
C. БУНТМАН: Это замечательная книга.
А. КУЗНЕЦОВ: Адвокаты довольно часто — ну, у них всё-таки немножко больше свободного времени, чем у следователей или оперативных работников — адвокаты нередко пишут мемуары. И некоторые невероятно интересные — той же Дины Каминской, совершенно фантастические мемуары. Но бывает и так, что эти образованные, владеющие слогом люди пишут гладко, но не интересно. Бывает так. Вот, там, скажем, во Владимирской области был такой замечательный совершенно адвокат Атабеков. Прекрасная, интересная жизнь, наполненная кучей каких-то невероятных совершенно — его коллеги помоложе рассказывали — фантастических совершенно побед, там, да? Но вот получилось неинтересно. Про это время не пришло сказать, а это, там, то, а это сё… И в результате получается гладенько так, ну вот как-то… Вот у Арии!
C. БУНТМАН: Нет, это совсем другое.
А. КУЗНЕЦОВ: У Арии совершенно другая, другая ситуация.
Теперь вторая часть. У нас сегодня передача из трёх частей. Вторая часть нашей сегодняшней передачи — это повесть о советской стоматологии. Пока мы не поговорим о ней вообще — я понимаю, что для многих это очень травматичные воспоминания. В том числе и для меня. Ничего не скрою.
C. БУНТМАН: Да. Моя жизнь в советской травмато… стоматологии — это эпопея. Это очень страшно.
А. КУЗНЕЦОВ: Вот. И я думаю, что многие сейчас могут начать вспоминать самые различные, так сказать, вещи в диапазоне от… вплоть до самого настоящего садизма. Вот. Но мы возьмём узконаправленную часть, а именно то, что связано с золотыми коронками. «Дней через двадцать дядя Сандро появился у меня в редакции. Он был уже вполне здоров, и я несколько раз мельком встречал его в кофейнях. Сейчас он выглядел взволнованно. — Что случилось? — спросил я, вставая и показывая ему на стул. — Над женой надругались, — сказал он, продолжая стоять. — Кто, где? — спросил я, ничего не понимая. — Директор поликлиники в поликлинике, — сказал он и выложил подробности. Оказывается, в новооткрытой коммерческой поликлинике, куда тётя Катя пришла лечить зубы, ей обещали вставить золотые коронки, а потом в последний момент отказали, ссылаясь на отсутствие золота. И главное, что сами же ей предложили вместо четырёх коронок вставить шесть, хотя дядя Сандро и тётя Катя просили насчёт четырёх зубов. И вот теперь, по его словам, заточив ей два лишних зуба, чтобы удобней было коронки вставлять, они говорят, золото в этом квартале кончилось, пусть подождёт ещё месяц, тогда, может, дадут золото. А как ждать бедной женщине, когда она говорить не может и кушать не может. Ну, то, что она говорить не может, это даже неплохо, но то, что кушать не может — это слишком. — Да что же там могло случиться? — Вот пойдём, узнаешь, — сказал он, и я, закрыв дверь кабинета, вышел вместе с ним из редакции. — Я думаю, — продолжал он по дороге, — они ждали ревизию и, чтобы показать, что золото не только продают спекулянтам, но и вставляют населению, дали обещание, да ещё два лишних зуба прихватили, для плана. А теперь — или с ревизией нашли общий язык, или ревизию отменили». Ну, вы, конечно, узнали — это Фазиль Искандер, «Сандро из Чегема».
И как будто это написано специально для нашей передачи, потому что дядя Сандро в своём кратком рассказе обозначил практически все узловые нервные моменты взаимоотношений между населением, стоматологией и золотом.
Значит, дело в том, что Советский Союз был первой страной в мире, которая стоматологические услуги внесла в бесплатную медицинскую помощь. Это медицинский факт, и этой заслуги никто у советского здравоохранения не отнимет. Но. Внести-то внесла, но сделать так, чтобы эти услуги оказывались массово и качественно, в общем не сумела до самого своего конца, я имею в виду конец советского здравоохранения. Поэтому в разные периоды разными способами выкручивались те люди, которые хотели, чтобы у них были зубы.
Во времена НЭПа всё было просто — это один из таких вполне понятных видов частной практики. Естественно, что люди, имевшие соответствующее медицинское образование, открывали частную практику и получали, кто сколько может, но, в общем, достаточно хорошо. Тем более, что с золотом тоже особенных проблем не было. И, кстати говоря, у меня сложилось впечатление, когда я к этой передаче готовился, что мода именно на золотые коронки — она постнэповская. Потому что на самом деле, с точки зрения санитарной, коронки из нержавеющей стали ничуть не хуже. Ну, эстетически, конечно. Но. Когда наступают времена, опять наступают голодные времена, золотые коронки начинают восприниматься не только в стоматологическом смысле слова…
C. БУНТМАН: Как вложение.
А. КУЗНЕЦОВ: Во-первых, конечно, как инвестиция. И у меня даже, у грешного человека, есть ощущение, что это начинается с блатных. Потому что это ценнейшее вложение, которое не отберут при обыске, да? Потому что это часть тебя, часть твоего организма. Ария в своей, значит, надзорной жалобе будет и это тоже растолковывать. А понятно, что если, опять же, ставил мастер, то короночка быстренько свинчивается и служит в лагерях, так сказать, полезным расходным материалом — и на кон можно поставить, и обменять, там, на что-то, и, так сказать, важному человеку поклониться, и так далее, и так далее. Вполне возможно, что — то есть не вполне возможно, а наверняка, — те же самые соображения были не только у уголовников, но и у обычных людей, да? Вот.
Но, кроме того, поскольку у советского человека было не так много возможностей подчеркнуть свой статус, со временем золотые коронки становятся ещё и статусными, особенно в определённых регионах. Они везде были модны, да, и в, так сказать, районах центральной европейской части СССР тоже. Но, конечно, чем ближе к национальным республикам Средней Азии, Кавказа и Молдавии, тем, так сказать, рот становился всё более и более сверкающим, опять-таки у уважаемых людей. Хотя считается, что советская власть частную предпринимательскую деятельность перекрыла полностью, это не так. Это не так, и об этом уже книжки написаны серьёзными историками. Были кое-какие небольшие, надо признать, области, где официально или полуофициально допускалось частное предпринимательство. Например, мелкое ремесло, к которому, например… из того, что я застал и что я помню: в арке на углу Плотникова и Арбата — той арке, к которой сейчас обращён один из боков Булата Шалвовича Окуджавы, регулярно, примерно три раза в неделю, днём стоял точильщик и точил ножницы…
C. БУНТМАН: Точить ножи, ножницы…
А. КУЗНЕЦОВ: Да, ножи, ножницы и так далее… Он работал на себя, он вёл отчётность, он платил в фининспекцию, как бы она, там, в разное время ни называлась, да? Он был такой вот самозанятый. Были другие формы, особенно групповой — всякие артели инвалидов и так далее, и так далее, и так далее.
C. БУНТМАН: Нет, ну да. Ну и починка обуви и так далее, всё это.
А. КУЗНЕЦОВ: В принципе, допускалась — хотя это так не называлось, но по сути так было — частная деятельность адвокатов. Правда, ты обязательно должен был быть членом коллегии, ты обязательно должен был вести дела по назначению, и так далее. Но ты мог заключать договоры — да? — точно так же, как и сейчас. Ты мог выступать по назначению, а мог выступать по, так сказать, приглашению своего клиента. В этом случае подписывался договор, существовал так называемый максимум оплаты. А там, где максимум, там появлялись так называемые миксты, то есть смеси — вот здесь мы платим по договору, а это, так сказать, наша благодарность в карман, и так далее. Все, кто надо, про это знали, но поди поймай.
И существовала легальная возможность заниматься частной медицинской практикой. Правда, она была очень сильно ограничена, эта возможность. Чем? Значит, во-первых, нужно было получить разрешение — разрешение давала местная советская власть, но местная советская власть исходила из того, что лучше не дать, чем дать. И с этой точки зрения получить разрешение на частную медицинскую практику можно было или по блату, — да, вот, у тебя, так сказать, ты уважаемый человек… Или ты уже настолько состоялся в профессии, ты заслуженный врач, ты ветеран труда и так далее — ну и тогда неудобно тебе не дать, особенно если ты продолжаешь совмещать с государственной службой, являешься, там, консультантом какой-нибудь клиники и так далее, и так далее — ну и тогда с тобой связываться не будут.
Если ты ветеран, а ещё лучше герой войны, тоже, скорее всего, ты получишь. А вот молодому человеку, значит, закончившему медицинский институт и поработавшему, там, несколько лет, получить такое официальное разрешение было практически невозможно. Для того, чтобы представлять себе, насколько это явление было редким, вот у стоматологов вот эти частные кабинеты — официальные частные кабинеты — встречались, пожалуй, чаще, чем у врачей какой-либо другой специальности.
И вот в начале 1960-х годов в СССР побывала делегация, как официально это называлось, стоматологической общественности США. Приехали американские стоматологи, которые потом, мерзавцы, у себя дома опубликовали, значит, воспоминания об этом визите. И, в частности, они отметили, что им беседовавшие с ними официальные советские лица сказали, что в Советском Союзе легальной частной практикой на весь СССР занимается около пятисот человек, всего-навсего. Из которых сто пятьдесят — двести в Москве. То есть были регионы, где частных врачей либо не было вообще, либо их были, там, считанные единицы в крупных городах.
В чём вторая проблема? Предположим, вы получили разрешение. Но дело в том, что вы не можете получить разрешение, если у вас нет условий для такой частной практики. Условия заключаются в том, что у вас должен быть отдельный кабинет для приёма посетителей не менее десяти квадратных метров — то есть он не может быть комнатой двойного назначения. Ну, то есть, конечно, вы можете спать на этой кушетке — кто ж проверит — но вообще-то сотрудники ОБХСС под видом посетителей являлись и вполне могли, так сказать, потом сказать: а это вот явно не отдельный кабинет, вот явно совершенно там стоит диванчик, на котором в свободное время спят. То есть, значит, тебе нужно показать, что у тебя это помещение действительно отдельное. То есть если у тебя всего-навсего однокомнатная квартира, ты не можешь там устроить, да? Значит, у тебя должно быть две, а лучше три комнаты. Более того, в определённые периоды времени было ещё требование, чтобы перед этим кабинетом было некое пространство, где могут ожидать.
Одним словом, в тогдашних условиях, особенно до того, как начали появляться хоть как-то кооперативные квартиры, соответствовать вот этому требованию было очень непросто. А требований было безумное количество — там, столько-то халатов, там, на квадратный метр, то да сё, да пятое-десятое… Одним словом, большинство советских стоматологов выбирали, согласно конфуцианской, а особенно даосской философии, выбирали срединный путь. Они занимались частной практикой, но никаким образом это не афишировали.
C. БУНТМАН: Ну, при этом они могли работать где-то ещё ведь, действительно.
А. КУЗНЕЦОВ: Только так, иначе никак. А где они возьмут зубопротезный… зубоврачебный кабинет? Конечно, они где-то работали. Значит, большинство советских врачей искали возможность найти такое трудоустройство в системе государственной медицины, которое позволяло бы работать и на себя тоже. В поликлиниках это было сложно — я имею в виду и обычные поликлиники, где бывали зубоврачебные кабинеты, в крупных городах бывали отдельные стоматологические государственные поликлиники. Это было трудно, потому что, ну, коллеги тоже по-разному, да? Это ж не договоришься, там, всем коллективом — граждане, давайте не мешать друг другу. Кто-то понимает, а кто-то не понимает, а кто-то вообще, не дай бог, идейный, да? Поэтому люди старались устроиться. А, в свою очередь, многие организации, — особенно после начала косыгинских реформ, когда хоть каким-то хозрасчётом чуть-чуть запахло, да? — многие организации, не имевшие никакого отношения к здравоохранению, старались у себя открыть официальные зубоврачебные кабинеты.
Я, например, очень хорошо помню, что великолепный врач — мама моего одноклассника и многолетнего друга — работала в научно-исследовательском институте чего-то там, какой-то то ли лёгкой, то ли средней, то ли тяжёлой промышленности, и вот я к ней приходил, как и другие мои одноклассники, значит. Там уж наши мамы решали между собой, значит, остальные вопросы, а мы просто знали, что к тёте Наташе во столько-то туда-то. И вот там, где-то на задворках этого здания, значит, находился нормально по советским меркам оборудованный кабинет, где она, так сказать, наряду с сотрудниками уважаемого учреждения немножечко принимала и других людей тоже. И здесь возникает, значит, сюжет, из которого следует, что советские врачи вообще, но стоматологи в особенности, постоянно ходили по лезвию ножа. Назовём конкретные статьи Уголовного кодекса РСФСР, по которым они ходили. Надо сказать, что во всех союзных республиках были аналогичные статьи. Вот, дело, которое мы сегодня будем рассматривать, оно украинское, но статья абсолютно ничем не отличается от УК РСФСР. Самое распространённое, по чему они ходили, — это статья 92 УК РСФСР, это, значит, хищение социалистической собственности путём присвоения. Не кражи, кража — это ты тихонечко положил себе в карман. Что имеется в виду? Расходные материалы имеются в виду. Вы же делаете пломбу, да?
C. БУНТМАН: Да, а из чего?
А. КУЗНЕЦОВ: Какую-нибудь амальгаму на неё, ещё что-нибудь. Вы делаете из тех материалов, которые вы получаете от государства для того, чтобы бесплатно лечить, значит, трудящихся, как вам положено. А вы это делаете в порядке частной практики и берёте за это деньги, да? Если удавалось доказать… Это дело, эту статью применяли тогда, когда не удавалось доказать, что взяли деньги. Потому что если удавалось доказать, что взяли деньги, тогда другая статья появляется — статья 153, незаконное предпринимательство или оказание посреднических услуг. Потому что тут уже, так сказать, другие начинались и сроки, и всё прочее, потому что одно дело — вы просто утянули у государства немножко цемента, немножко амальгамы, немножко электроэнергии, там, немножко времени медсестры и всего прочего, а другое дело — вы на этом ещё и, так сказать, получили наживу, тем самым образуя состав незаконного предпринимательства.
Ну, а поскольку люди иногда хотели не только пломбу или удаление зуба, но и хотели мост, коронку или ещё что-то — тут появлялись две самые тяжёлые статьи: 154-я, спекуляция, либо так называемая «бабочка»: статья 88-я, нарушение правил о валютных операциях. Спекуляция — это там, где было не золото, или там, где было золото, но по каким-то причинам не захотела прокуратура применять 88-ю. Дело в том, что вопрос о том, может ли врач в частной практике применять золото, был вопросом не стоматологическим — это был вопрос юридический. Как следует из приведённого мной отрывка, глубоко возмутившего дядю Сандро, государственные стоматологи получали от государства золото. Но у дяди Сандро всё описано, да: план, шмлан, обещали, а потом сказали, кончилось, ждут ревизию, не ждут ревизию…
Существовали строжайшие нормы учёта: усушка, утруска, поскольку золото переплавлялось для того, чтобы изготавливать коронку, был определённый коэффициент испарения при переплавке, не более 7 процентов, и так далее. Вот чтобы вы понимали, в каких условиях это всё происходило — отрывочек из приказа, он уже более поздний, он из начала 1980-х годов, но ситуация-то остаётся всё такой же. Приказ минздравовский: «В поликлиниках № 4, № 5 города Одессы внеочередное протезирование проводилось в 1980—1981 годах лицам, которых при проверке выявить не удалось». Это, конечно, Одесса. Вот этот анекдот о памятнике неизвестному матросу Гришке Фёдорову, потому что неизвестно, был ли он матросом, да?
«Протезирование проводилось лицам, которых при проверке выявить не удалось. В поликлиниках города Еревана, Баку, Красноярска», — не, география, да? Я ничего не подбирал специально, я взял приказ, который нашёл, — «и других вопрос относительно протезирования золотом решался главным врачом без заключения медицинской комиссии и протезирование проводилось в ряде случаев при отсутствии истории болезни». Рот откройте быстро, пока комиссии нет, да? «Организация и учёт драгоценных металлов не обеспечивает надлежащего контроля за их движением в производстве, рациональным использованием и сохранностью. В нарушение постановления Совета министров от 28 июня 1977 года лимиты выдачи золота в работу зубным техникам не установлены. Количество единовременно выдаваемого золота техникам в поликлиниках Одессы, Горького, Москвы превышало месячную потребность». Вот она, месячная потребность, да? Её нельзя превышать, поэтому тётя Катя не то что говорить, но даже кушать не может.
Но самое страшное — это когда вот частнопрактикующий врач, и у него появлялось откуда-то золото. Дело в том, что ещё в 1921 году Совет народных комиссаров принял «Декрет о сделках с иностранной валютой и драгоценными металлами», по которому Государственному банку РСФСР представлялось монопольное право покупки и продажи на территории республики иностранной валюты и драгоценных металлов в монете и слитках. И вот это «в монете, слитках», и потом ещё добавится «в природном состоянии», то есть песок и самородки.
Самородки и песок. Вот это, на самом деле, по закону, на протяжении практически всего времени советской власти и будет приравниваться к иностранной валюте. Но дело в том, что суды эту норму традиционно трактовали расширительно: раз сказано — драгметаллы, форма не важна. При этом в бытовом потребительском обороте совершенно естественно и спокойно обращались ювелирные изделия, да? Какие-то там другие предметы хозяйственного назначения, о чём Ария будет отдельно писать в своей надзорной жалобе. Сейчас я прямо сразу процитирую, значит, этот кусочек… Ну ладно, сейчас, я чуть позже найду. Значит, смысл в том заключается, что есть совершенно обычные, всем понятные, законные купля-продажа, дарение, обмен, и более того, это является частью всем понятных ритуалов, например, кольца к свадьбе, да, когда, там, скажем, супруг будущий дарит супруге, и хотя это не фиксируется, как правило, на бумаге, но всем понятно, что это двухсторонняя сделка, договор дарения, и так далее, и так далее. Но как только дело доходило до зубного золота, суды тут же щетинились и начинали воспринимать любое золото как попадающее под категорию, значит, иных валютных ценностей.
C. БУНТМАН: Можно дурацкий вопрос?
А. КУЗНЕЦОВ: Пожалуйста!
C. БУНТМАН: Дурацкий вопрос такой: если есть, там, кольцо старое, бабушкино, обручальное кольцо, да. Два. И я хочу сделать себе золотой зуб — я могу из этого?
А. КУЗНЕЦОВ: Да. Дело в том, что, собственно, вот эта система официальной платной стоматологической помощи исходила из того, что поскольку частнопрактикующие врачи золота от государства не получают, то они могут изготавливать золотые коронки и мосты только из давальческого золота. Вот приходит пациент Бунтман, заключает договор на изготовление, приносит бабушкино кольцо, его положено взвесить, потому что врач должен потом отчитаться по той же самой норме, не более семи процентов вот этого самого…
C. БУНТМАН: А провенанс от меня должен быть? Откуда у меня кольцо?
А. КУЗНЕЦОВ: Ну, строго говоря, поскольку формально действует презумпция невиновности, нет. Но бабушкино кольцо да, а золотую десятку или пятёрку царской чеканки — упаси боже, в монетах всё, в монетах возможен только нумизматический обмен. Вот единичный экземпляр монеты другому коллекционеру на что-то аналогичное обменять можно. Если вы появляетесь с этой десяткой — они же у многих были.
C. БУНТМАН: Пятирублёвики.
А. КУЗНЕЦОВ: Они у многих были, на самом деле, да. Кто-то в войну потратил, а кто-то таки и накопил, а кто-то сумел сохранить.
И вот мы переходим к третьей части марлезонского балета. «Приговор от 17 апреля 1974 года. Журина, являясь зубным врачом, подыскивала клиентов в городе Никополе, подготавливала им полость рта к протезированию, договаривалась об оплате за каждую золотую единицу протезирования, изготавливала слепки и передавала их неустановленному следствием лицу, являвшемуся зубным техником. Из купленного в ювелирных магазинах золота в виде обручальных колец высоких проб, которые приобретали Журина и зубной техник, последний изготавливал золотые зубные протезы. Полученные от зубного техника протезы Журина ставила обращающимся к ней за протезированием зубов гражданам, по 50−60 рублей за единицу. Наживу от продажи зубопротезных изделий Журина делила с зубным техником. Итак, подсудимая Журина за указанный период, вопреки требованию правила о валютных операциях, реализовала золото 33 гражданам путём установки им 98 новых зубных протезов на 5360 рублей», — стоимость легкового автомобиля, напомним, начала 1970-х годов. «С учётом затрат на покупку золота подсудимая с неустановленным следствием лицом получила наживу в сумме 4236 рублей, которые были разделены между ними. Её действия квалифицированы по статье 2 части 80-й УК СССР, так как она ранее была судима (вторая часть — это для тех, кто не первый раз), была ранее судима за нарушения правила о валютных операциях и вновь совершила аналогичное преступление». Она получает за второй эпизод шесть лет, но поскольку она не отбыла — видимо, ей то ли условно-досрочное, то ли просто условно дали. Ей добавили то, что недогулялось от первого приговора. В первый раз она не скупала золотые кольца, в первый раз она использовала золото с золотого крестика, полученного ей по наследству от бабушки. Вот если бы ты, пациент, пришёл с золотым крестиком твоей бабушки — это можно, а она свой золотой крестик — нельзя, частное предпринимательство. Она своё золото не может предлагать. Не может.
И вот любой адвокат… Да, более того, были пропущены все сроки, потому что была подана апелляционная жалоба, приговор устоял, кассационная жалоба — приговор устоял. Всё! Всё, всё. И любой адвокат, к которому обратились бы родственники, потому что она, естественно, под стражей, на месте Арии сказал бы — ну граждане, ну, ну вы же видите, ну всё, ну что тут ещё можно сделать, да? Но это не случай Семёна Львовича.
Семён Львович ознакомился с делом и написал в прокуратуру, как он сам потом иронично в интервью вспоминал, жалобу, которая по объёму и уровню проработки правовых вопросов вообще тянула на кандидатскую диссертацию. Ну, по объёму не тянула, да, кандидатское требование сто, сто — сто пятьдесят, так сказать, машинописных страниц, жалоба поменьше, она полностью приводится у Арии в этой книге, «Жизнь адвоката», сейчас мы по ней пойдём. Но на самом деле это, конечно, пример выдающейся юридической работы.
Значит, во-первых, Ария напоминает, со ссылками на многочисленные достаточно, вот, начиная с декрета Совнаркома РСФСР и вплоть до пленумов Верховного суда… Пожалуйста, вот, например, конкретный пример, он пишет: «В 1972 году Пленум Верховного суда СССР при рассмотрении конкретного дела зубного врача Верещагиной признал ошибочность отнесения золотых зуботехнических изделий к числу запрещённых предметов гражданского оборота. Пленум, в частности, указал: не установлено нарушение правила о валютных операциях и при использовании золотых изделий для изготовления зубных протезов, а также при расчётах за работу, изложенное в приговоре понимание закона является неверным, в соответствии с указанным постановлением, как прямо в нём записано, исключительным правом Госбанка СССР являются лишь сделки с золотом в монетах, слитках, сыром виде и с ломом».
Причём с ломом не ювелирных изделий — с ним можно, а с ломом промышленных, например, каких-то изделий. Ну, там, бывают же золотые детали во всяких схемах и так далее. Вот это — они добываются, они считаются тоже ломом. Вот я сегодня утром, имея-таки интернет, имея платный доступ в некую юридическую библиотеку и так далее, я не смог. Я хотел найти это постановление Верховного суда 1972 года по делу Верещагиной. Его нет в интернете. Ария нашёл его. Ногами. Я допускаю, что он как практикующий адвокат имел у себя все книжечки пленумов Верховного суда, хотя это было совсем не так просто. Они не, их Госполитиздат не издавал. Они в общем издательстве… Они не были ДСП, естественно, но они издавались в первую очередь для работников прокуратуры и так далее, их надо было добывать. Значит, он их добывал. Он их собирал, понимая, что это его, значит, главный рабочий… один из главных рабочих инструментов.
Вот, дальше он пишет: «В известной степени представляет интерес практическое проявление в повседневной жизни общества отсутствия запрета на сделки. Известно, что дарение золотых ювелирных изделий свободно применяется в отношениях между людьми, а в некоторых случаях является традиционным». И дальше он начинает, значит, не просто доказывать, что Журиной дали много. Он доказывает, что Журиной вообще не должны были давать. При этом он пишет: ей спекуляция не вменялась, и я в этой строчке читаю, что адвокат Ария как бы говорит следствию: граждане, ну, спасибо вам, конечно, но вообще-то, будь я на вашем месте, я бы не стал морочить голову с этой самой «бабочкой», 88-й статьёй, а подтянул бы к спекуляции.
Ария, правда, здесь пишет, что спекуляции нет, но не очень уверенно, на самом деле, как мне кажется. Потому что спекуляция есть, на самом… То есть как? Её трудно доказать. Есть госрасценка. Двадцать рублей грамм. Вот те же самые золотые изделия, если они не имеют выдающейся художественной ценности, они оцениваются, та же ювелирка, да, обручальные кольца обычные, например, 20 рублей грамм в советское время. Значит, конечно, защита Журиной сказала бы: вот в стоимости вот этой самой зубной коронки, которую она поставила, да, 50−60 рублей она берёт, значит, грамм золота — это 20 рублей, а всё остальное — за работу, за установку.
C. БУНТМАН: Какая-то работа там, установка, да?
А. КУЗНЕЦОВ: Трудно доказать спекуляцию. Трудно доказать, ничего не скажешь. «Приобретение золота Журиной не вменялось», — пишет Ария. Да, ей не вменяли то, что она не могла. Из этого, видимо, делается, значит, вывод, что другие статьи — та же самая спекуляция, 154-я, ну, я не знаю, какая ей соответствует в украинском УК, а в российском, в РСФСР это была, значит, 154-я. «Суд в приговоре весьма туманно утверждает, — пишет Ария, — что Журина протезировала граждан с применением золота и таким путём продавала золото». То есть суд, по сути, ей вменяет, что она под видом протезирования гражданам сбывала золотые изделия. И вот к вопросу о юридической квалификации нашего сегодняшнего героя. «Допуская тем самым ошибочное отождествление двух разнородных сделок — подряда и купли-продажи». Ария вскрывает, что на самом деле что такое зубное протезирование? Это договор подряда, это договор на выполнение работы.
То есть аналог — это уже я, а не Ария, так сказать, говорю: представь себе, что ты с строительной организацией заключил бы договор подряда на строительство, например, загородного дома, а тебе бы прокуратура потом — не тебе, точнее, а твоему, значит, подрядчику, вменила бы, что под видом, значит, строительства дома они тебе продали какой-нибудь контрабандный итальянский ламинат.
И ради этого всё и затевалось, собственно говоря, да? Дом потом разобрали, остался только ламинат, что и, собственно, и являлось целью совершения преступления. «Это смещение понятий, — пишет Ария, — потребовалось только для того, чтобы именовать полученную Журиной плату за работу наживой от продажи». То есть искусственно отягчить её вину. Потому что по договору подряда не может быть наживы. Если стороны договорились о некой оплате — это их свободная воля, это гражданское право. Если, конечно, закон прямо не запрещает, там, какие-то, так сказать, вещи.
«Между тем вполне очевидно, что Журина не продавала золото в виде коронок, а занималась врачебной работой, используя золото в качестве материала для протезирования в лечебных целях так же, как в иных случаях ей использовался недрагоценный исходный материал», то есть та же самая нержавейка, да? «Характерно, — говорит Ария, — что вопрос об уголовной ответственности пациентов Журиной вообще не возникал по делу, хотя они, пользуясь терминологией суда, скупали золото». Как он суд-то поймал? Если в данном случае имеется, значит, незаконная…
C. БУНТМАН: Продажа?
А. КУЗНЕЦОВ: Сделка, да? А чего ж вы тогда даже не попытались, собственно, вторую сторону сделки-то привлечь? Это ж как с взяткой — что дача, что взяча, да, всё преступление? И здесь то же самое. Но вы же явно, собаки, он по сути это пишет в жалобе, вы же явно пытаетесь человеку примотать то, что у вас плохо приматывается по другим статьям. И дальше вот идёт теоретическое рассуждение, вот это действительно уже уровень диссертации: «В отличие от ювелирных и технических изделий из драгоценных металлов, зуботехнические протезы из золота, установленные в полости рта, не могут использоваться владельцами в качестве валютных ценностей, пока они используются по назначению, как суррогатная часть человеческого организма».
C. БУНТМАН: Красиво! Красиво сказал, да?
А. КУЗНЕЦОВ: На самом деле Ария нашёл бы о чём поговорить, да, так сказать, это кого надо зуб, да, это уже не твой зуб и не мой зуб, да? Вот, с какого момента начинается отчуждение суррогатной части человеческого… «Поэтому вызывает серьёзные сомнения, что работа врача по установке подобных протезов в лечебных целях могла вообще рассматриваться как сделка с валютными ценностями». Ну и ещё там был один кусок, там с правом на защиту были большие проблемы. У неё был адвокат, по соглашению, который честно предупредил суд, что вот в эти семь дней он не может, потому что он в другом деле занят, связан с командировкой и так далее. Абсолютно нормальная практика, семь дней — небольшой этот самый. Суд упёрся рогом, сказал — нет, судебное заседание состоится в этот день, когда он как раз не может, поэтому пожалуйста, вот вам защитник по назначению, а этот защитник по назначению, как это описывает… его фамилия Похил, значит, как пишет Ария: «При обжаловании приговора адвокат Похил признал основательность осуждения Журиной по статье 80 УК УССР, то есть по существу опроверг кассационную жалобу осуждённой, не выполнив тем самым функции защитника на этой стадии процесса».
Вот это к вопросу о профессиональной этике адвоката Арии: ты не можешь как адвокат признавать того, что идёт вразрез с интересами твоего клиента. Как ты мог признать, что суд принял правильное решение, если эта кассационная жалоба, которую ты, по идее, должен представлять, основана на том, что суд принял неправильное решение, да? Ты тогда должен был из дела устраниться. Ну там, к счастью, нашлось ещё и формальное, значит, основание: у него не было ордера, у этого адвоката Похила не было ордера юридической консультации, и поэтому он по идее вообще не имел права быть допущенным в процесс. И вот среди всех дел, а Ария, судя по другому его интервью, особенно гордился — он сам его приводит как пример адвокатского успеха — именно потому, что был создан прецедент, Верховный суд СССР отменил оба приговора. И это, конечно, для судов нижестоящих инстанций было очень мощным маяком, что ОК, всё, золото…
C. БУНТМАН: Я как раз хотел спросить. А это работало в советском законодательстве?
А. КУЗНЕЦОВ: Да, да, да. Это не могло работать строго формально, потому что прецедентного права не было, но на решения Верховного суда суды смотрели, конечно. Более того, в 1976 году будет новый указ. Мы не можем сегодня знать, в какой степени конкретно это дело повлияло на тех, кто указ будет делать, но дело в том, что на основании этого дела будет очередной пленум Верховного суда, а он уже не мог не повлиять на составителей указа, так что какая-то капля труда Семёна Львовича Арии в этом указе, который я сейчас зачитаю (ну фрагмент, конечно), безусловно, есть.
Указ от 30 ноября 1976 года, Президиум Верховного Совета СССР. «О сделках с валютными ценностями на территории СССР»: «В целях дальнейшего совершенствования порядка обращения валютных ценностей на территории СССР, Президиум Верховного совета постановляет:» установить то-то то-то, совершается Внешэкономбанком. Дальше: «Валютными ценностями являются: а) иностранная валюта (банкноты, казначейские билеты, монеты); б) платёжные документы (чеки, векселя, аккредитивы и фондовые ценности (акции, облигации и др.) в иностранной валюте; в) банковские платёжные документы в рублях (чеки и другие), приобретаемые за иностранную валюту, с правом обращения в такую же валюту», — ну это инвалютные рубли так называемые, они же чеки Внешпосылторга. И наконец: «г) драгоценные металлы (золото, серебро, платина и металлы платиновой группы (палладий, ридий, родий, рутений, осмий)) в любом виде и состоянии за исключением ювелирных и других бытовых изделий из этих металлов и лома таких изделий». Всё, можно.
C. БУНТМАН: Ой, замечательно. Ой, тут прекрасно. Аналогию Максим здесь у нас в чате говорит. Цитата из Тони Старка: «Это не оружие, это высокотехнологичный протез». Замечательно, цитата из Железного Человека, Тони Старка.
А. КУЗНЕЦОВ: А вот Семён Львович Ария, — подводя итог такой, в плане некоего юбилейного спича, — а вот Семён Львович Ария был оружием. Это был адвокат — оружие, которое, в отличие от обыкновенного оружия, которое было равнодушно тому, в чьих оно руках, которому было не всё равно, в чьих оно руках. Я не знаю, что за человек была зубной доктор Журина. Я ничего не смог найти, поэтому…
C. БУНТМАН: Ничего не известно, как она попалась? Кто-то там что-то, с проверками?
А. КУЗНЕЦОВ: Ничего, ничего. Всё, что… весь материал о деле взят из подробнейшей, к счастью, вот этой надзорной жалобы адвоката. Вот. Так что это некая реконструкция. Поэтому как он относился лично к ней, мы не знаем. Но Ария, и он об этом говорил не раз потом, понимал, что этот приговор очень важен для сотен, если не тысяч других, не только зубных, кстати говоря, врачей.
C. БУНТМАН: Да, всё верно. И здесь задают себе вопрос, в чате тоже, говоря о том, что вот, а как с этикой? Получилось, что он, в общем-то как-то набросился на другого адвоката.
А. КУЗНЕЦОВ: В случае, когда адвокат столь грубо сам нарушает этику… Ну, тогда не было кодекса профессиональной этики адвокатов, а сейчас он есть, но в случае, когда адвокат не выполняет свои прямые обязанности, это уже не работает.
C. БУНТМАН: Замечательно! Да, спасибо большое всем, кто слушал.
