Учебник для обучения грамоте, в названии которого впервые появилось слово «Букварь» («Букварь языка славенска писанiй чтенiя учитися хотящим в полезное руковожение»), вышел почти 400 лет назад, в 1618 году.
Помню, отец рассказывал выученное ещё в школе стихотворение:
Климу Ворошилову
Письмо я написал:
«Товарищ Ворошилов,
Народный комиссар!
В Красную Армию
Нынешний год,
В Красную Армию
Брат мой идёт…
Товарищ Ворошилов,
Я быстро подрасту
И стану вместо брата
С винтовкой на посту».
Но лишь недавно попал мне в руки букварь 1938 года, и мне стало ясно, в каком классе дети читали про Ворошилова. В военный 42-й в букваре стало ещё больше танков и красных звёзд, но на самой первой странице всё те же дети шли в школу с транспарантом, а на нём – откровение для нас сегодняшних: «Нам 8 лет. Мы идём в школу». Вот это новость – раньше в СССР в школу брали с восьми лет!
Или вот, полвека назад дети читали по слогам (букварь 1962–1965 гг.):
На-ша Ма-ша ум-на.
На-ша Ма-ра ум-на.
Что наша Маша умница, мы давно догадывались, а вот насчёт Мары сомнения всё же были. Потому что… кто это такая, позвольте спросить, Мара? Не Мария точно. Марфа? Маргарита? Или, судя по распространённым в конце 50-х – начале 60-х именам, всё-таки Марина?
А вот, к примеру говоря, знаете ли вы такого человека, который бы сегодня утверждал, что слово тополь во множественном числе надо писать тополи? Почему я задаю такой почти глупый вопрос? Просто в букваре 1953 года читаем под картинкой деревьев: «тополь – тополи».
Многие помнят вышедшую в 1962 году книгу Корнея Чуковского «Живой как жизнь», где автор, вспоминая о временах своей гимназической юности (не вполне удачной) и, как бы посмеиваясь, писал: «Прошло лет восемьдесят, а пожалуй и больше, с тех пор, как русские люди перестали говорить и писать: “домы, докторы, учители, профессоры, слесари, юнкеры, пекари, писари, флигели, и охотно заменили их формами: дома, учителя, профессора, слесаря, флигеля, юнкера, пекаря и т. д.” Мало того. Следующее поколение придало ту же залихватскую форму новым десяткам слов, таким, как: бухгалтеры, томы, катеры, тополи, лагери, дизели. Стали говорить и писать: бухгалтера, тома, катера, тополя, лагеря, дизеля и т. д. Еще Чехов не признавал этих форм…» Как подтверждение в букваре, вышедшем как раз в 1962-м, вновь найдём «тополь – тополи».
Ну и куда ж мы без мамы, моющей раму? «Мама мыла раму», – кажется, ставшая хрестоматийной фраза из школьного букваря, была всегда. Более того, выражение стало настолько привычным, что никто уж и не задумывается, почему мама моет не стёкла, а именно раму? Сегодня даже не все жители села смогут пояснить, что раньше весной, с приходом тепла, с окон снимали внутренние рамы. Накопившуюся за зиму пыль и смывала букварная мама. В поисках первых упоминаний этой, не побоюсь сказать, великой букварной фразы, нам придётся перелистать несколько букварей самых разных годов издания и параллельно сделать много любопытнейших «открытий».
Итак, начнём. В конце 1940-х – 1950-х годах параллельно выпускалось два букваря – С.П. Редозубова и А.И. Воскресенской. Если полистать их, сразу бросится в глаза преобладание сельской тематики – утки, козы, куры, гуси, хаты и сараи. Но если букварь Воскресенской был прямо рассчитан на сельских школьников, на что указывало даже изображение на обложке, то учебник, разработанный Редозубовым, уже своими цветными иллюстрациями (это в 1946 году-то! Похоже, столица, «жировала» и в те годы. Шутка, конечно, просто оборудование для качественной цветной печати тогда было только у москвичей) и, значит, более высокой ценой, вроде бы предназначался для юных горожан. Впрочем, гусей и уток предостаточно было и у Редозубова, не был им забыт и «великий преобразователь природы» Иван Владимирович Мичурин – обязательный персонаж всех букварей, начиная с 30-х годов.
На практике всё гораздо сложнее. В те годы и купить-то учебник не всегда было просто. Тем более что из массовых изданий букваря Редозубова (т.е. в последующие годы) цветные картинки исчезли. В 1953-м основательно переработанный учебник Редозубова вышел уже под редакцией И.Ф. Свадковского. Зато букварь Воскресенской практически без изменений переиздавался до конца 1950-х. Интересно отметить, что в 1956 году её книга стала цветной – полиграфия смогла осилить миллионные тиражи. Тогда же из её букваря исчез портрет И. Сталина, хотя официально всякое упоминание о вожде попало под запрет только через пять лет. Что касается политики, то негласное состязание с Редозубовым Воскресенская выиграла. Но с исчезновением Сталина и появлением цвета совпал и приход новой орфографии. Откроем страницу 84 букваря Воскресенской 1953 года издания:
Мой весёлый, звонкий мяч,
Ты куда понёсся вскачь?
Поросёнка – хлоп!
Собачёнку – в лоб!
– так было правильно до реформы (сегодня о ней если и вспомнят, то только по слову чорт, превратившемуся в чёрт). Плоды дуба же на страницах 49, 51 и 52 у Воскресенской преподносятся как «жолуди». А вот Редозубов к беличьей пище относил только орехи, и, стало быть, грамматических недоразумений в дореформенных изданиях у него нет. Из чего, впрочем, только и следует, что реформа грамматики середины 1950-х проходила не без участия Сергея Поликарповича. Либо его соратников.
Традиция не указывать в букварях имени автора может подтолкнуть нас к любопытным исследованиям. Строки про мяч принадлежат, ясное дело, Самуилу Маршаку (кстати, про товарища Ворошилова: написанное на идиш стихотворение Льва Квитко перевёл на русский он же – Маршак). Но нас учили без поросёнка и собачонки. И тем более без такого:
Я и сам с тобой в беду,
глупый мячик, попаду.
Разобьёшь стекло в окне,
а влетит за это мне!
«Фу, как не педагогично!» – возмутитесь вы. Трудно понять, почему для букваря взята первая редакция стихотворения – 1926 года. Ведь уже в 33-м появились хорошо нам знакомые слова: «Жёлтый, красный, голубой – не угнаться за тобой». И куда смотрели товарищи из АПН – Академии педагогических наук?
Или вот такая леденящая душу история: «Скачет заяц по лесу. Видит: бежит лисица. Заяц бросается в кусты. Лисица чует добычу. Она тихонько подкралась к зайцу. Цап! И унесла зайчика» (букварь под ред. С.П. Свадковского. 1953 год). И, видимо, для полноты впечатления, дальше следует загадка как раз о том, кого цапнула лисичка-сестричка: «Летом серый, зимой белый». Зато в букваре 62-го заяц благополучно скрывался.
Впрочем, мы залезли в букварные дебри, потому вернёмся к нашим… маме и раме. И «мама» и «рама» стоят рядом во всех изданиях советских букварей годов с 20-х, более того, в каждом из них есть картинка на тему «мама моет раму». Тем не менее, в каноническом виде фраза «мама мыла раму» впервые появилась, судя по всему, только в букваре 1953 года под редакцией С.П. Свадковского.
Позже «мама моет раму» повторяется в «Азбуке» 1959-го. Шикарное издание, изобилующее великолепными рисунками, согласно пояснению на титуле, предназначалось «для обучения детей в семье». Соответственно, и цена на книгу была не как для учебников – 7 рублей 20 копеек (букварь Воскресенской в том году стоил 2 рубля 15 копеек). Самое любопытное, что именно в этой книге имена Воскресенской и Редозубова в списке авторов впервые (?) оказались рядом. И именно в «Азбуке» инициалы наших героев, наконец, расшифрованы. Сделаю это и я, добавив к именам ещё и небольшой послужной список авторов букварей.
Редозубов Сергей Поликарпович (1891–1957), преподаватель, кандидат педагогических наук, автор работ по русскому языку и методике его преподавания. Среди них «Орфографический словарик», «Наша Родина» (материалы для чтения в 4-м классе). Преподавая в 1915–1925 гг. в педтехникуме русский язык, задумал создать новый букварь, работу над которым завершил в Москве.
Есипова-Воскресенская Александра Ильинична (1890–1966), педагог, член-корреспондент АПН РСФСР, заслуженный учитель школы РСФСР. Работала земским учителем, затем в женской гимназии Барнаула. В 1922–1951 гг. преподавала в школах и педагогическом училище в Москве. Автор пособий для обучения 6-летних детей в семье.
Свадковский Иван Фомич (1895–1977), педагог, академик АПН РСФСР, доктор педагогических наук и профессор. В 1914 г. – учитель приходской школы. С 1927 г. работал в НИИ планирования и организации народного образования Наркомпроса РСФСР, в Институте научной педагогики в Ленинграде, НИИ теории и истории педагогики АПН РСФСР, МГПИ имени В.И. Ленина. В 1946–1950 гг. – президент АПН РСФСР.
***
А теперь немного букварно-новогоднего.
Те, кто учился в 1940 – 1950-е годы, отмеченных выше забавных моментов и даже недоразумений (с каланчи нынешнего дня, разумеется) в своих учебниках не помнят. И потому они искренне удивятся, узнав, что во времена их детства снежных баб не было. А были куклы. Снежные. Вот, например, чудный рассказ из учебника для первого класса 1949 года издания: «Была зима, но было тепло. Было много снегу. Дети были на пруду. Взяли снегу, клали куклу. Руки зябли. Зато кукла вышла славно. Во рту куклы была трубка, глаза куклы были угли».
Ничего не изменилось и к концу 1950-х, правда, в букваре для тувинской школы, видимо, для того, чтобы детки не подумали чего плохого, да и для более наглядного представления слова баба на рисунке изображена именно снежная баба.
– Ну и что тут такого, – скажете вы. Снежная баба – что ж в ней загадочного: нос – морковка, шляпа – ведро. Да морковка, да ведро, а чем, например, снежная баба отличается от Снегурки (Снегурочки) или снеговика – все ж из снега? Судя по названию хотя бы.
В ожидании разъяснений обратимся к старому и надёжному источнику – Словарю В.И. Даля. Изучим статью «снег» (если быть точным, то «снѣгъ»). И вот что обнаружим: «Снежник и снегурка – складенный из снега болван, подобие человека, снеговик».
И ничего такого, что имело бы отношение к нашей героине. Впрочем, поискать можно и в статье «баба». Какая радость – «бабе» посвящены почти три страницы. Чего тут только нет: и Баба-яга, и Бабариха, и даже баболюб. Вот только ни слова о том, что иногда бабы бывают и снежными. Как будто их в середине XIX века и не лепили вовсе. А может, и в самом деле не лепили?
Приведу фрагмент воспоминаний одного художника, детство которого прошло в Уфе в 1860–1870-е годы: «Я, в длинной шубке с барашковым воротником, в цветном поясе, в валенках и серой каракулевой шапке и варежках, катался с горы и делал снежных баб». Как же так: Михаил Нестеров баб из снега лепил, а В.И. Даль это развлечение как бы игнорирует? Правда, следует отметить, что писал Нестеров свои воспоминания в конце 1920-х годов, когда снежная баба уже «засветилась» в литературе, например, так:
Ещё немножко!
Брови – два пучка овса...
Глазки – угли, нос – картошка,
А из ёлки – волоса.
Вот так баба! Восхищенье!
Гриша пляшет: «Ай-да-да!».
Воробьи от удивленья
Разлетелись кто куда.
Это Саша Чёрный.
А вот более современный образ снежной бабы – в изображении Агнии Барто:
Мы не ели, мы не пили,
Бабу снежную лепили...
Улыбаясь, как живая,
В парке, в тишине,
Встала баба снеговая
В белом зипуне.
Вероника Долина наделяет снежную бабу чувствами:
Вот и вся любовь, вот и нос – морковь,
И колпак из ведра, и метла у бедра.
Что-то в этом описании настораживает, смущает что ли. Так, а где у снежной бабы бёдра? Наверное, это первый, нижний шар. А есть ли у снежной бабы в таком случае ещё и грудь? Да уж, это вам не Барби – грудь, так грудь! Может именно эти выпирающие антропометрические характеристики и подвигли моралистов от педагогики на запрет сочетания «снежная баба»? Да и само слово «баба» (согласно В.И. Далю – «замужняя женщина низших сословий») не могло оставаться в учебниках бесклассового общества.
Кстати, о метле. Для чего метла снежной бабе, разве она идёт у нас по дворницкой части? Или, может, это помело? Вот и у Бабы-яги всем видится метла, несмотря на то, что она «в ступе идёт, пестом упирает, помелом след заметает». «Какая разница», – скажете вы? Но, видимо, есть, иначе, как расшифровать такое старинное выражение: «Ноги колесом, голова помелом, руки веником»? Почти всем понятно, что веник, надетый на палку, становится метлой, но вы, должно быть, удивитесь, узнав, что помело – это «пук мочала или тряпья, ветоши или хвойнику на помелище для обмёту печного поду под посадку хлебов» (словарь В.И. Даля). Так что хотя и метла, и веник, и помело предназначены были (или есть?) для того, чтобы мести, но помело – это нечто гораздо более нежное, поварское, домашнее что ли. Вряд ли снежная баба как-то связана с выпечкой хлеба, так что метлу мы ей оставим. Хотя бы в качестве украшения – не ведьма же она. Даже с учётом того, что на Руси снеговиков в языческие времена почитали как духов зимы. Кстати, наши предки верили, что зимними природными явлениями (снегами да метелями) повелевают духи женского пола. Вот и лепили снежных баб, чтобы задобрить духов. Впрочем, это, скорее, предположение. Если же подойти к вопросу не слишком серьёзно, то можно и вовсе предположить такое: дворницкую метлу снежной бабе вручили для того, чтобы её не приняли за обычную уличную женщину, хоть и из снега – стоит во дворе, так пусть двор охраняет. А какое главное оружие у дворничихи? Метла, ясное дело!
И ещё одна цитата: «Ребятишки бегали, резвились и стали лепить бабу из снега. Иван с Марьей глядели молча, призадумавшись. Вдруг Иван усмехнулся и говорит:
– Пойти бы и нам, жена, да слепить себе бабу!
На Марью, видно, тоже нашёл весёлый час.
– Что ж, – говорит она, – пойдём, разгуляемся на старости! Только на что тебе бабу лепить: будет с тебя и меня одной. Слепим лучше себе дитя из снегу, коли Бог не дал живого!
– Что правда, то правда... – сказал Иван, взял шапку и пошёл в огород со старухою. Они и вправду принялись лепить куклу из снегу: скатали туловище с ручками и ножками, наложили сверху круглый ком снегу и обгладили из него головку», – так ещё в середине XIX века пересказывал русскую народную сказку «Снегурка» Александр Николаевич Афанасьев. Так вот, оказывается, откуда в советских учебниках взялась снежная кукла. Хорошо ещё, что до «Заветных сказок» (эротических) всё того же Афанасьева дело не дошло.
Но кукла – она и есть кукла, недаром так частенько называют глупую и самовлюблённую женщину. А «баба» – это слово прямо-таки кричит о жизнерадостности. Вот и пошла снежная баба в народ: с сотен открыток на нас смотрит образец веселья, жизни, здоровья и удачи. С лёгкой руки художников снежная баба стала спортсменкой, почтальоном, модницей... И вместе с Дедом Морозом и Снегурочкой уже давно превратилась в символ Нового года.
***
В 1962-м вышло десятое издание букваря под редакцией И.Ф. Свадковского – с обложкой, оформленной художником Наталией Гембицкой. Правда, с пометкой «переработанное» – с новыми картинками, главной из которых стал, конечно, великолепный портрет Юрия Гагарина в скафандре. Никита Хрущёв, уверенно взгромоздившийся в этом букваре на место Сталина, «боролся за мир» всего три издания. В сентябре 64-го с ним и вовсе вышла промашка, правда невольная. Когда первоклашки листали свои новенькие учебники и видели лидера Советского Союза всего лишь с тремя звездами Героя Социалистического Труда, Хрущёв был уже четырёхзвёздным: 15 апреля лично Л.И. Брежнев прицепил на грудь «дорогого Никиты Сергеевича» в честь 70-летия очередную высшую награду. Но тираж учебника печатался заранее, начиная с осени 63-го, заменить снимок при всём желании не смогли бы. Разве только, следуя тогдашней главлитовской традиции, перепечатать и вклеить новую страницу. По каким-то причинам не стали, скорее всего из-за немыслимых затрат: тираж в советских букварях обычно не указывался, но ясно, что речь шла о миллионах экземпляров (в военном 1944 году букварь С.П. Редозубова вышел полумиллионным тиражом).
У самых любопытных в связи с этим тут же родится ехидный вопрос: «А как обстояли дела в этом плане с букварём на следующий год?» Точного ответа я не нашёл, но… Открываем букварь 1965 года, читаем выходные данные: «Подписано к печати с матриц 27/VI 1964 г.». Прошло больше двух месяцев с тех пор, как «весь советский народ» отметил юбилей Хрущёва. Интересно, появилась ли очередная награда на портрете Первого секретаря в букваре? Судя по прошлогодней «промашке», скорее всего да. Но уже 14 октября 64-го Хрущёв круто изменил свой статус, можно сказать, следуя логике слов «Интернационала», только в обратную сторону: «Кто был всем, тот стал ничем». Короче говоря, спровадили «горячего пропагандиста кукурузы» на пенсию. Но вопрос, отпечатан ли был тираж букваря с Хрущёвым, пока остаётся без ответа. Известно только, что в сентябре детишки-семилетки получили учебник уже без Никиты Сергеевича на 94 странице, зато с новыми сведениями о космосе и Антарктиде.
А сам букварь в 1966-м уступил место новому, выходившему без заметных изменений целых шестнадцать лет. Иллюстративный материал нового учебника составили произведения великолепных художников – Аминадава Каневского, Алексея Пахомова, Аркадия Пластова, Евгения Чарушина и других. Консультантом же был академик АПН СССР Сергей Владимирович Михалков:
Беру букварь в последний раз,
Несу букварь в просторный класс,
И дорогому букварю
Я говорю: «Благодарю!
Ты книга первая моя,
Теперь читать умею я,
На свете много книжек есть,
Все книги я смогу прочесть!»
Букварь ведь тоже книга, и, как выясняется, иногда очень полезно перечитать её заново, вновь рассмотреть картинки лучших советских иллюстраторов детской литературы. Чтобы хоть на часок возвратиться в великую державу под названием СССР и вновь окунуться в то волшебное состояние, которое называется «Первый раз в первый класс».
Оригинал публикации находится на сайте журнала "Бельские просторы"
Автор: Анатолий Чечуха
Журнал "Бельские просторы" приглашает посетить наш сайт, где Вы найдете много интересного и нового, а также хорошо забытого старого.
