В сухой пыли безысходно и горько покачивалась полынь. Такой же горечью отзывался ей цветущий вдоль дороги тысячелистник… Временами тяжёлые веки помимо воли опускались, и на какой-то миг я проваливался в полудрему. Сквозь полудрему эту видел, как колышутся над степью тоненькие свечечки жёлтого и белого донника – должно быть, и о здравии, и об упокоении…
Наша колонна двигалась в сторону Северского Донца. Пожилые женщины в простых ситцевых косынках крестили БМП, БТР-ы и танки. Загорелый мальчишка лет шести одной рукой держал ладошку светловолосой девчушки, а другой старательно махал нам вслед. Ещё несколько таких же пацанят тоже радостно махали нам загорелыми ручонками. Саня Иванихин чуть толкнул меня плечом:
- Остановиться бы надо, Андрюха.
Я оглянулся:
- Ты что, – колодец заметил? Или криницу?
К воде в бутылках Саня относился со скрытым презрением и давно мечтал хоть об одном глотке самой простой колодезной или криничной воды. Но сейчас он покачал головой, кивнул на обочину:
- Пацана вон заметил, – с девчонкой. И женщин. Людям спасибо сказать надо.
Мы остановились… За спинами этих ребятишек и женщин – не просто страшным, а совершенно неправдоподобным сном – виднелись чёрные от копоти дома с разбитыми крышами, без окон… Виднелось то, что недавно было городом…
Женщины загоревали:
- И угостить вас нечем, мальчишечки вы наши славные… Самих нас бойцы уж который день кормят на своих полевых кухнях.
Светловолосый пацанёнок, чуть постарше остальных ребят, победоносно оттеснил тётку в синенькой косыночке, стал доставать из-за пазухи яблоки «белый налив»:
-Вот!.. Берите. В саду у деда Мишки Колганова уже спеют. Сладкие!
Одна из женщин чуть укоризненно покачала головой, – из чего можно было догадаться, что пацан нарвал яблок явно без согласования с дедом Мишкой Колгановым… А пацан предерзко взглянул синими глазами:
- Дед Мишка разрешал рвать яблоки. И бойцам он сам бынарвал, – я знаю.
Женщина поднесла к глазам уголок косынки:
-Погиб дед Мишка, – весной, как раз яблони цвели… Его старшая дочка военврачом где-то в полевом госпитале, сынок этой зимой тоже для войны дорос, – едва восемнадцать исполнилось, добровольцем пошёл. А дом Колгановых – вон, с самого края был. Тогда же, весной, разбили.
Пацан сдержанно, со знанием дела, уточнил:
-«Ураганом». Прямо в дом деда Мишки приземлился.
Я проследил за взглядом женщины. Что-то у меня всколыхнулось перед глазами… и земля пошатнулась: то, что она назвала крайним домом, было грудой кирпичей, обгорелых деревянных балок и шифера… Груда эта ничем не отличалась от других – тех, что, по-видимому, были домами дедовых соседей.
Командир наш, Валерка Грядунов, устало бросил:
- Мужики, курим полчаса.
Пацаны окружили нашу бронетехнику. Посыпались вопросы. Грядунов кивнул Иванихину, распорядился:
-Из кузова крайней машины достань… Там ящик тушёнки. И пакеты с гречкой. Ещё – сгущёнку и конфеты ребятне. – Ласково потрепал по голове мальчишку, что держал за руку девчушку с большими неулыбчивыми серыми глазами: – Без конфет-то скучно. Уже и забыли, должно быть, какие они на вкус.
Санька притащил ящик с конфетами. Девчушке в кармашки платьица Грядунов сам насыпал конфет:
- Держи. У нас вкусные конфеты.
Девочка чуть слышно шмыгнула носом, подняла на Грядунова серьёзный взгляд:
- Спасибо.
Мальчишка краем своей футболки вытер ей нос.
- Сестра? – улыбнулся я.
- Сестра, – кивнул пацан. – Катюшка это, мамы моей крестница, а мне сестра, значит.
-В школе уже учишься?
Мальчишка головой покачал:
- Осенью в первый класс пойду. Только школу нашу и садик Катькин тоже «Градами» разбили.
Я секунду подумал: Грядунов сказал, – есть полчаса… Покурить и на ходу можно, а подремать всё равно не удастся, – мужики на полную громкость выражают своё отношение к действиям «воинив свиту» из всу, что за это время – с весны до начала лета – расстреляли один из самых старых луганских городов, расстреляли и разбомбили до полного уничтожения, до вот этих неправдоподобных груд камней и обугленных обломков…
Грядунов курил в глубокий затяг:
-Не только «Ураганами» и «Градами» били. Е…шили по городу фосфором.
Я положил ладонь на голову мальчишки:
- Тебя как зовут?
-Артём.
-Покажешь школу вашу?
Артём кивнул:
- Тут недалеко, идёмте.
Сказано: родной город, – невесело усмехнулся я. Шестилетний мальчишка так уверенно шёл по улицам бывшего города, что, казалось, всё, что надо, он найдёт с закрытыми глазами… Даже то, что всу-шники сравняли с землёй.
А глаза закрыть хотелось… Хотелось остановиться на одной из этих улиц, крепко-крепко зажмуриться, с силой встряхнуть головой… а потом ещё протереть глаза ладонью, – может, тогда исчезнет это немыслимое видение: чередой – разрушенные многоэтажки и частные дома, какие-то здания, – наверное, красивые и уютные, нужные горожанам… Вообще, даже сейчас чувствовалось, каким уютным был когда-то весь город: почерневшие от копоти стены разбитых домов проглядывали сквозь густую зелень садов и сквериков. Пятилетняя Катюшка приостановилась, оглянулась на искорёженные качели и детские горки. От растерянной беспомощности в её серьёзных серых глазах у меня вдруг перехватило дыхание. Артём объяснил:
- Это Катькин садик.
Мы прошли несколько шагов, и Артём показал на дом, от которого не только крыши, а и стен не осталось:
- Мы здесь жили. Это наш дом .А Катюшка с её мамой и папой вон в том доме жили, – через три дома от нашего.
Для Артёма эти бесформенные груды камней, разбитого стекла и шифера по-прежнему были домами… И он узнавал их, рассказывал мне, в каком доме жили бабушка с дедушкой, в каком – тётя Полина, крёстный… Максим Елагин, Вовчик Дубровин, Марк Ромашов – пацаны из подготовительной группы.
- Потом мы Катюшку к себе забрали, – когда её дом разбили. Папа Катюшкин, дядя Игорь Карунин, на войне погиб. Он за наших воевал, за русских, – объяснил мне Артём. – А мама её тоже погибла. Катькина Нюся, собачка такая, испугалась, когда всу-шники стали стрелять из американских гаубиц, и под скамейку спряталась. Тётя Марина искала её и не успела в подвал: тут снаряд от «Града» прилетел прямо во двор к ним.
По спине – колючий мороз: шестилетний пацан привычно говорит такие слова, которых и знать-то не должен…
- А Катюшка тогда у нас была. Наш дом на три дня позже разбили.
Артём помолчал. Потом поднял на меня глаза, сказал, должно быть, о самом сокровенном – для него, здешнего пацана:
- А у нас под крышей ласточки жили. Каждую весну гнездо лепили.
Мальчишка будто сам не верил, что совсем недавно можно было смотреть, как ласточки строят гнездо, а потом, когда появляются птенцы, с самой зари и дотемна приносят им корм в клювиках. И говорил мне об этом, чтобы удержаться на каком-то невидимом краю простого счастья, что стало безвозвратным прошедшим временем… Артёмкин голос вдруг задрожал:
- Этой весной ласточки тоже построили гнездо… Они же не знали, что дом разбомбят.
Я поспешил спросить:
- Где же вы сейчас живёте?
- А там, на Гагарина. В подвале: из «Градов» и «Ураганов» каждый день бьют… из гаубиц тоже стреляют. И белым фосфором ещё.
За восемь лет войны мне довелось увидеть не одну разбитую вооружёнными силами украины школу. И всегда первым чувством было недоумение: по школе-то… зачем?.. И сколько раз на украинских снарядах приходилось видеть написанный ответ на этот наивный вопрос: дитям Донбасу…
В Катюшкиных глазах всего на секунду просияла какая-то былая радость… скорее, – отсвет этой радости, воспоминание о ней. Артём показал на руины справа:
- Это Катькин любимый магазин был, – «Детский мир». Она бы каждый день сюда ходила, – на кукол смотреть. Была тут у неё любимая… Кукла Аня. Мы с мамой купили ей эту Аню на день рождения… А подарить не успели, – дом наш разбили, и кукла там осталась.
Что это была школа, – Артём не стал объяснять. Решил, что я и сам пойму: вперемешку с камнями – обгоревшие книги, тетради, обломки классной доски. На одном из обломков – полустёртая запись мелом…
Мы возвращались назад, к нашей колонне бронетехники. Я остановился у здания с осколочными повреждениями. Локомотивное депо… Весной и в начале лета здесь был укрепрайон всу.
- А тут до войны мой папа работал, – Артём тоже остановился. – И дедушка Павел. А другой дедушка – дедушка Андрей – на вагоноремонтном заводе работал. По этому заводу тоже стреляли.
...Оказывается, они все сейчас жили в подвале на Гагарина, – эти женщины, что крестили наши БТр-ы, ребята, что махали руками нашей колонне… Санька Иванихин погрузил в старенький «газик», что воюет с нами ещё с 2014-го, коробки с тушёнкой и сгущённым молоком, пачки с гречкой, пакеты с мукой. Алёшка Вергунов, синеглазый пацан, который угостил нас «белым наливом», уселся рядом с Саней, – дорогу на Гагарина показать.
Колонна двинулась. Я сжимал виски ладонями, а в ушах всё звенел мальчишеский голос:
- Этой весной ласточки тоже построили гнездо. Они же не знали, что дом разбомбят…
