Семнадцатая часть второй главы автобиографичной книги "Восточный фронт". Ссылки на предыдущие части после статьи.
Школа подминалась верно, но потихоньку. Хотелось бы быстрее, но это был именно тот случай, когда наши желания не совпадают с желаниями объекта наших желаний. Школа полностью: все дети, их родители, учителя, их мнение по различным вопросам и жизненные позиции – все это вместе напоминало огромный сгусток тумана. Любым внешним воздействиям он не сопротивлялся осознанно, но поддавался трансформации очень неохотно. Тут же заполняя любое освобожденное заботливой рукой место, перетекая так, как ему удобно, не считаясь с чьими-то там стремлениями и «хотелками». У него была своя жизнь, закономерности, которым он подчинялся, излюбленные места скопления, где он ложился особенно густо. Одним из таких мест были туалеты.
Тарика Дмитрий встретил в туалете на третьем этаже.
– О! На ловца и зверь бежит.
– Зарасти Дмитрий Николаевич! – Парень почти всегда широко улыбался и немного гундосил, что, впрочем, только добавляло ему обаяния. Высокий и стройный, с черными блестящими глазами и такими же черными, вьющимися волосами, он пользовался высокой популярностью у девочек. Да и среди мальчиков в классе был серьезным авторитетом. Поспорить с ним в этом вопросе мог только младший чеченец – Борец. Тарик делал вид, что дружит с ним, но не пресмыкался и не вступал в его свиту. Держался независимо и по-настоящему дружил с ребятами из десятого класса – русским Гошей и осетином Аликом. Оба они серьезно занимались классической борьбой и ребятами были крепкими, что только добавляло веса Тарику. Ну а самым младшим в их компании был Руслан, частенько менявший общество Саида на более взрослых товарищей.
– У меня к тебе дело, дорогой! – Громко сказал учитель.
– Говорите! – Тарик поправил джинсы перед дверью, смачно собрал сопли и плюнул так, как умеют и любят делать подростки. Светло-желтый сгусток со шлепком размазался по кафельной плитке, сопровождаемый взглядом Дмитрия.
– У тебя кем мама работает?
– В магазине. – Ответил парень, не понимая направления разговора, но продолжая широко улыбаться.
– А отца нет у вас, верно?
– Ну да. – Улыбка пропала.
– Живете втроем? – У Тарика был младший брат.
– Нет, с нами еще бабушка.
– Ага. Как с деньгами?
– Да так… Деньги лишними не бывают! – Парень опять заулыбался. – А что такое Дмитрий Николаевич?
– Мама продавщицей работает, наверное? Нравится работа? – Продолжал сыпать вопросами учитель.
– Нет, но больше нет работы.
– А прикинь, что ей повезло бы еще меньше и даже продавщицей она не смогла устроиться.
– Ну?
– Кем бы она работала? Ей же вас надо кормить, правильно? Бабушкиной пенсии точно не хватит на четверых.
– Ну, не знаю… – Теперь улыбка Тарика скрывала его растерянность. – К чему вы спрашиваете, Дмитрий Николаевич?
– Да мне хочется, чтобы ты понял, что ради вас мама будет работать даже уборщицей. Ты любишь маму?
– Да я убью за нее любого! – Дмитрий видел, правда убьет. Довести, конечно, надо. Но если довести, то убьет.
– Ну вот и прикинь, что у кого-то есть мамы, которым повезло меньше чем твоей. И они работают не в магазине, а уборщицами. Скажем, в школах. А там учатся в общем-то хорошие пацаны, которые по глупости плюют соплями на пол. И их мамы эти сопли убирают. Как тебе?
– Я понял Дмитрий Николаевич, больше не повторится.
Дмитрий не сомневался в его словах. Тарик был вымирающим видом хулиганов. Из тех, для кого «слово пацана» и мальчишечьи законы значили очень много (кстати, Дмитрию нравилось, что Руслан дружит именно с ним). А кроме того, при этом разговоре не было свидетелей, значит и держать свое слово Тарику будет просто. Никто не скажет, что он «прогнулся» под учителя.
– Вы об этом хотели поговорить?
– Нет, это к слову пришлось. Помнишь мы говорили про твоего братана?
– Помню. Что достает вас? Надо пошеям ему дать? – Уточнил Тарик, ставя ударение на «Я».
– Нет, меня не достает. Кишка тонка. – Дмитрий улыбнулся, вспоминая, как мелкий хулиган не пускал к себе на этаж физика, удерживая дверную ручку. – Тут другая проблема. Он ведь у тебя авторитет по всем седьмым классам…
История началась с совершенно постороннего Тарику семиклассника Сани. С ним Дмитрий познакомился не самостоятельно. Впервые ему рассказала о нем подруга и чуть ли не личный духовник директора Наталья Васильевна. Была она женщиной тихой, лет пятидесяти пяти, хотя от директора внешне отличалась очень сильно. Почти никогда не ругалась. Если и приходилось, то делала это тоже шепотом, правда громким. Этакий божий одуванчик. На работу всегда ходила в русском платке, длинных и широких платьях на церковный манер. С самых первых дней работы Дмитрия она рассказала ему о своей любви и вере в Бога. И даже показала много оформленных рамкой фотографий, на которых вместе с директором, Татьяной Борисовной и каким-то священником улыбалась ясным и прямым взглядом.
Вообще большинство икон, крестов и церковных книг, находящихся в кабинете главного эффективного управленца тем или иным образом ссудила Наталья Васильевна. Она всех любила, никогда не говорила ни про кого злого слова. В отношениях с директором играла слабо выраженную подчиненную роль. По всему было видно, что Татьяна Егоровна дорожила этой связью. Каждый день несколько дружных коллег обедали в столовой, где Наталья Васильевна смешила всех забавными историями.
Кроме всего, она заведовала музеем «Нормандия Неман», собранным в школе. И, по рассказам директора и самой Натальи Васильевны, львиную долю в его организации взяла на себя она. Более того, школа имела и очень гордилась связями с ветеранами полка «Нормандия Неман» во Франции и французским посольством в России. Даже Дмитрий однажды был приглашен в посольство по случаю какой-то годовщины и по желанию директора. Это было еще до того, как на отношения с директрисой повеял прохладный северный ветерок.
Очень часто и много все рассказывали про когда-то выигранный регбийной командой Петра Петровича турнир во Франции. Понятное дело, что поездка туда стала возможной благодаря связям с ветеранами полка. Ну и еще бюджетным деньгам, конечно же, но об этом распространялись мало.
В общем и целом у Дмитрия сложилось о ней двоякое впечатление. На первый взгляд была она божьим одуванчиком. Но с другой стороны дружила-то с директором. И дружила весьма крепко. Та же Ольга Анатольевна как раз таки на первый взгляд была человеком колючим и ершистым, требовательным. Но, несмотря на более способствующую должность и авторитет, имела с директором чисто деловые отношения. По крайней мере, со стороны виделось именно так. А в случае с Натальей Васильевной все обстояло иначе. Кроме того, она являлась классным руководителем самого сложного седьмого класса. Этот класс, будучи младше на год, по мнению Дмитрия был тяжелее восьмого «Б» – он вообще предпочитал самых отъявленных, но взрослых хулиганов. На ту же Ольгу Анатольевну, превосходно управляющуюся с младшими классами, смотрел как на героиню. Сидя рабочими вечерами у нее в кабинете, частенько слушал, как она с ними управляется и что в этой работе главное. Что касается седьмого «Б», то от него плакали и выли все учителя. И Дмитрий как-то не замечал, чтобы классный руководитель особенно им занималась.
Сама Татьяна Егоровна на частых педагогических советах очень много и долго любила распекать учителей, взывая к их совести, профессиональной гордости и просто самым светлым человеческим качествам. Призывала их больше и чаще возить детей по театрам и кино, адресно критиковала самых ленивых, вообще не бывающих на экскурсиях.
Дмитрий знал только один случай, когда с экскурсией… в монастырь «божий одуванчик» возила свой класс. Да и то, не организовывала ее самостоятельно, а присоединилась к Татьяне Борисовне, которой все это было необходимо для того, чтобы получить огромную премию. Не идущую ни в какое сравнение с учительскими премиями за аналогичные дела. Дмитрий знал все это из рассказов одиннадцатиклассников. Из них на экскурсию поехали только девочки в количестве пяти человек. Ну и четверо самых тихих и послушных «питомцев» Натальи Васильевны. Но не только от ребят знал об организованной заместителем директора по учебно-воспитательной работе экскурсии Дмитрий. Татьяна Борисовна обговаривала размер своей премии с директором, и Дмитрий не имея никакого умысла слышал все это, стоя у секретаря и переглядываясь с Сашей.
Так вот, эта насыщенная событиями история началась именно с показательно верующей женщины. Она встретила Дмитрия в школьных коридорах и позвала на разговор. В красивом и тихом школьном музее Дмитрий рассматривал фотографии давно погибших французских героев. Летчиков-истребителей, прикрывавших наших советских «ночных ведьм» – пилотов бомбардировщиков, наводивших по ночам ужас на фашистскую сволочь.
Рассматривал и слушал.
– Дмитрий Николаевич, я как-то заметила, что вы сделали замечание моему Саше за то, что он ходит в спортивном костюме. Ой, вы такой молодец! Как хорошо, что мы вас нашли… понимаете, он меня не слушается, я сколько раз ему говорила, чтобы он прекратил носить эту мешковину. У него же и костюмы есть замечательные… Я с родителями разговаривала, но они не могут его заставить. Мама оденет его в костюм и уйдет. А он паршивец тут же переодевается обратно и в таком виде идет в школу. Там отец очень строгий. Он отца-то боится. Тот может отлупить так, что синяки на заднице останутся. Когда отец следит, он в костюме ходит. Но знаете что делает? Берет с собой спортивку и переодевается в раздевалке! Ума не приложу, что с ним делать!
– Ну, вообще-то тут процентов восемьдесят не носят формы.
– Все так, Дмитрий Николаевич! Но вы видели этот его костюм? Это же бандит какой-то с подворотни. Пусть не костюм, так хоть нормальные джинсы со свитером носил бы…
Пообещав содействие – как откажешь «божьему одуванчику»? – Дмитрий попрощался и ушел по своим делам. Но вскоре еще раз увидел Санька в неизменной мешковатой спортивной форме. Может быть, он не попался бы в ловушку своего слова, если бы не этот раз. Дело в том, что помня данное Наталье Васильевне обещание, Дмитрий второй раз обратился к пацану. Спросил, почему тот вновь не надел хорошей одежды. И увидел, как засмеялись, начали переглядываться стоящие рядом пацаны. Поняв, что эта встреча приковала к себе их внимание, Дмитрий понял и то, что выйти проигравшим из новой дуэли нельзя. По заинтересованным глазам можно было сделать несколько предположений. Первое – пацаны понимали и знали, как относится к выполнению своих требований дружный с их тренером Дмитрий Николаевич. Второе – не доведи он своей линии до конца в этот раз и авторитет в их глазах упадет. А они, между прочим, будут задавать тон школьной жизни уже через год-два. Третье – почему-то они думали, что на этот раз Дмитрию придется непросто. Сам он объяснил это тем, что Санек один из самых авторитетных в классе пацанов и просто так не уступит. Других объяснений у него не было, слишком поверхностно пока он их знал.
Следующая встреча с Саней состоялась уже утром. Он опять пришел в спортивной форме. Дмитрий специально стоял на входе и ждал. И на этот раз не ограничился только словами. Взяв парнишку в охапку, утащил к себе в кабинет. Узнал номер телефона мамы и позвонил, несмотря на просьбы самого Александра этого не делать.
Оказалось, что пацан уговорил родителей на разрешение носить с собой форму в школу. Переодеваться в раздевалке. Зачем ему это нужно мама не вникала. Она посетовала на то, что форма помнется в дороге, но, не понимая ситуации, настаивать не стала.
– Ну и почему ты не переоделся? – Поинтересовался Дмитрий.
Парень молчал, не сориентировавшись, и не соврав, что «вот-вот собирался»
– Переодевайся сейчас.
– Тут? – С обиженным видом удивился Саня.
– Конечно. Если ты меня стесняешься, то я выйду.
– Да нет… – Вроде бы все было ясно, но белобрысый не спешил переодеваться. И эта его нерешительность была непонятна. С одной стороны он боялся родительского гнева. Это было совершенно точно. Иначе так легко бы не согласился. С этой же стороны на него давил сам Дмитрий и парень понял, что просто так от него не отстанут.
С другой стороны что-то ему явно мешало. Принципы? Какие? Пацаны из класса? Так сказать общественное мнение? Вряд ли. Он сам его должен задавать… Он, да еще один парнишка – высокий и крепкий. Они оба, насколько знал Дмитрий, ходят к Петру Петровичу на тренировки.
Что-то в этой мысли зацепило, что-то мешало пройти мимо, но размышления на эту тему не показались перспективными.
– Ну и что ты сидишь тогда? Начинай!
Через несколько минут парень имел другой вид. Он стоял, очень уж нерешительно переминаясь в спортивных, ядовито-желтых кроссовках и костюме. Брюки, белая рубаха и жилет. Все очень мятое. Глядя на него, Дмитрий вспомнил выражение морды котенка, которого он однажды купал. Странно…
– Мдя… Ну что, если дурак, то… Захочешь нормально выглядеть, будешь одеваться дома. И не будешь страдать херней. Иди, чё.
Чуть только парнишка вышел за дверь, как оттуда донесся взрыв хохота. Одноклассники ждали развязки в коридоре и реагировали бурно. Ну что, он и сам бы смеялся, попади в такую ситуацию. Ничего, зато уже завтра придет в нормальном виде.
Но ни завтра, ни послезавтра Дмитрий мальчика не встретил.
Наступившие выходные увлекли своими делами. Утром в субботу Дмитрий ходил играть в волейбол с товарищами по общественному движению. Остальное время – домашние дела, книги и мелкие развлечения. Спортивная тренировка в воскресенье и вечер подготовки к работе. А в понедельник, уже на работе, его «огорошила» позвонившая жена. Она сходу спросила, ничего ли с ним не случилось? Оказалось, что на той ветке метро, по которой добирался до работы Дмитрий, произошла авария. Убедившись, что с мужем все в порядке, Вика положила трубку. А сам Дмитрий полез в интернет читать новости. Подробности случившегося появились в сети нехарактерно быстро. Высказывалась версия о халатности и технических причинах аварии. Теракт фактически отрицался, что привлекало подозрительное внимание. Что там случилось на самом деле – об этом особенно задумываться не хотелось, поскольку оно не имело никаких перспектив. Фактами, уликами, информацией Дмитрий не обладал. «По умолчанию» он просто не поверил официальной версии. Такое количество жертв, раненых, все это на фоне постоянной угрозы терактов, попыток их совершить… И, авария?
Удивило Дмитрия странное совпадение, из тех, которые он периодически подмечал за жизнью. Не более чем пару часов назад он шел по затененной высокими деревьями алее и слушал плеер. И надо же так совпасть, чтобы неизвестная ранее – что само по себе было странно – песня любимого исполнителя попалась ему сегодня. Так совпасть, что настроенный на случайное воспроизведение плеер, именно утром, а не скажем вечером, проиграл её. Отметив странность подобного рода совпадений, Дмитрий решил прослушать текст еще раз.
Песня еще не закончилась, оставался речитатив куплетов, но в дверь постучали. Сбросив оцепенение проникающих в душу слов, Дмитрий отвлекся на решение незначительных вопросов. Уже через десяток минут он ходил по коридорам. На четвертом этаже слышались голоса и громкий смех. Поднявшись туда, он увидел хорошо знакомую компанию одиннадцатиклассников. Четыре человека, все выше самого Дмитрия, с густыми басами голосов ребята были выгнаны с урока алгебры. Вообще, с ними это случалось часто. Так-то директриса строго настрого запрещала выгонять с уроков. Боялась, что оставшиеся без присмотра пацаны могут подраться или каким-то другим способом подвести ее под удар. Но учитель алгебры и геометрии к большинству не относилась. Дмитрий хорошо знал ее по урокам в своем восьмом «Б». Это был очень крепкий профессионал и душой болеющий за дело человек. Она старалась научить алгебре всех, до кого могла дотянуться. С помощью Дмитрия заставляла восьмиклашек учиться и даже делать уроки. Ну как, «делать»? Хотя бы списывать. Это именно из-за нее Костя раньше имел проблемы с Саидом, которому почти жизненно необходимо было списывать домашние и самостоятельные работы. Именно она приносила школе и директору вожделенные балы за математические конкурсы. Ее стараниями общий школьный уровень по ЕГЭ и ГИА не проседал ниже среднестатистического по городу. К ней хотели определить своих детей самые сознательные родители.
В общем, «математичка» имела заслуженный авторитет. И трусоватая директриса это чувствовала, пасовала перед ней в тех мелких вопросах, которые иногда возникали. Пользуясь этим, Татьяна Васильевна – так ее звали – шла на мелкие нарушения «заветов директора». Исключительно ради дела. Например, постоянно выгоняла одну и ту же группу здоровых лбов. И Дмитрий ее понимал и уважал за такое решение проблемы. Дело в том, что эти ребята в силу определенных причин, а не воспитания, не прогуливали уроков. Другими словами, ходить-то они ходили, но вот что происходило на тех уроках – вопрос отдельный и болезненный.
Это они играли в карты, когда Дмитрий привел старшего чеченца на урок физики. Это одного из них толпой пинали братья, когда в драку второй раз вмешалась учитель литературы. Это они, по словам физрука Алексея, объявили войну школе после того, как школа их сдала…
Не желая терпеть того бардака, который пацаны быстро разводили на уроках, Татьяна Васильевна практически сразу выгоняла «фантастическую четверку» за двери. Вообще была она женщиной достаточно железной и даже современное большинство этой не самой благополучной школы могла удержать в руках. Особенно «не забалуешь» – такое мнение относительно ее уроков бытовало в школе. Но, как со временем понял Дмитрий, не все было так гладко. Взять хотя бы этих четверых. На них ее приемы уже не действовали. Что это были за приемы? Один раз Дмитрий пришел к Татьяне Васильевне с прямым разговором на интересующую тему. Для этого пришлось смирить гордыню, чего уж душей кривить, перебороть чувство социальной разобщенности и какого-то бредового стыда. Он вообще, объективно рассуждая, не мог существовать. Но пойди же ты! Стыд от… радения за общее дело!
В обществе, большая часть которого полностью увлечена машинами и квартирами, телефонами и компьютерными играми, в обществе, где люди только и занимаются, что сплетнями и «вконтактовскими» интернет-посиделками и тому подобным «саморазвитием». В таком обществе, оказывается, человек мог стыдиться практического воплощения знаменитого четверостишья:
«Пока свободою горим,
Пока сердца для чести живы,
Мой друг, отчизне посвятим
Души прекрасные порывы!»
Какие «порывы»?! Какая «честь»?! Что такое эта «отчизна»? В мире, которым правят низменные стремления, человек говорящий на таком языке будет изгоем.
Родись и начти творить Пушкин в наше время, и он сразу бы утонул в океане сотен тысяч виртуальных плевков. «Аффтар жёт», «фтопку», «многабукф», «кремлевская пропаганда» – да на любой вкус можно было бы найти «авторитетные» комментарии лучших представителей диванного воинства. Вообще, чуть ли ни с каждым годом мир превращался в топь, в болото, способное сожрать любого масштаба и размаха деяние.
Дмитрий зашел к Татьяне Васильевне после уроков и просто поинтересовался, есть ли у нее время для разговора. Женщина не отказала и разговор получился действительно интересным. И даже душевным. Как и в случае с Ольгой Анатольевной, встретились два человека, для которых слова «смысл», «общее дело» и им подобные не были пустым звуком.
Начался разговор с непростого вопроса о том, при помощи каких приемов Татьяна Васильевна умудряется удерживать детей в «ежовых рукавицах» и «ломать их личность», заставляя, буквально вбивая в неокрепшие умы «ненужные» им и даже «вредные» знания. Ничего конкретного Дмитрий не услышал, но понял многое. Дело в том, что никаких «педагогических» методов Татьяна Васильевна не предложила. На такое замечание отреагировала улыбкой и приподнятым настроением. По ее мнению в педагогических книжках не было практически ничего такого, что помогало бы работать с детьми в реальности. Поэтому и пользовалась она собственными наработками и приемами. Следила за тем, чтобы слабые, не приученные к серьезной умственной работе дети не переутомлялись. Как только появлялись первые признаки, она тут же переставала вести урок и начинала разговаривать на отвлеченные темы, шутить. Да, терялось драгоценное время, отведенное на урок. Да, потом приходилось «занимать» уроки. В том числе и у самого Дмитрия. Она просто приходила к тем учителям, которые рады были не проводить своих занятий или понимали серьезность просьбы и уступали. Когда она приходила к Дмитрию, то всегда действовала одинаково. Стучала, просила выйти на минутку и прикрывала дверь, ожидая учителя в коридоре. Всякий раз, понимая, чем дело пахнет, дети слезно умоляли не отдавать их на математику. Это было очень смешно и действительно не хотелось их, таких, отдавать. Но, понимая, что ОБЖ и рядом с алгеброй не стоял, классный руководитель каждый раз уступал уважаемой учительнице, за что на него потом долго дулись ребята. В общем, Татьяна Васильевна была «больной» учительницей, по мнению школьного коллектива – тратила свое личное время на дополнительные занятия. И считала, что по-другому было невозможно работать от слова «вообще».
Где-то она «включала мужика», используя свой богатый, насколько Дмитрий понял, жизненный опыт. Ту его часть, которая отвечает за формирование стального стержня характера. Если вдруг этого не хватало, она вызывала родителей на личный разговор, дожидаясь их вечерами. Если не помогало и это, то она просто выгоняла ребят из класса. Предпочитая дать хоть какие-то знания большинству, чем кривляться и изображать процесс по сути испорченный меньшинством. В случае с восьмым «Б» у нее появился еще один механизм давления в лице Дмитрия.
Дальше разговор зашел на тему ЕГЭ.
Вообще на эту тему Дмитрий разговаривал не только с Татьяной Васильевной. Как-то он задал такой же вопрос пьющим чай Ольге Анатольевне и учителю литературы, боевой Ирине Игоревне, с которой с момента первой ссоры успел наладить отношения. Дмитрий специально не спрашивал на эту тему кого попало, выбирал только тех учителей, на счет которых точно знал – это люди дела.
Но что удивительно, все они высказались отрицательно… Вернее, именно это и не удивительно. Удивительно другое. Никто из них не смог обосновать своего отрицательного отношения к ЕГЭ. Все они заканчивали рассуждения общей для всех, расхожей фразой о том, что с приходом ЕГЭ перестали учить, а стали дрессировать. Слыша такой аргумент, Дмитрий задавал один и тот же вопрос: а что, до ЕГЭ алгебра преподавалась с лучшим результатом? Или, может быть, сочинения дети писали лучше? Что вы говорите, вообще не писали? А почему? Потому что книг не читали… Интересно. А как вы им оценки ставили? Натягивали? С потолка?! Интересно…
Из всех этих разговоров на тему ЕГЭ Дмитрий сделал субъективные, но значимые для себя выводы.
Вывод первый. ЕГЭ – разрушительно. Так думают все работающие, а не играющие в прятки с учениками профессионалы с которыми он встречался. В сам механизм его разрушительности он не вникал. Технические детали не интересовали, хватало вывода.
Второй. Не ЕГЭ довел образование «до ручки». ЕГЭ лишь перехватил эстафету во-первых, и позволил массе бездарностей и лентяев чувствовать себя более комфортно во-вторых. Что это значит? Значит, что еще до ЕГЭ и именно до ЕГЭ образование упало на уровень плинтуса. Продолжил ли его понижать ЕГЭ? В тех редких местах, где оно оставалось на приличной высоте, не продолжил. Он его там обрушил. Было высоким? С введением ЕГЭ упало до уровня плинтуса. В других местах, которых по мнению Дмитрия было большинство, ЕГЭ ничего не ухудшал. Там и так фактически никакого образования не было. Что же он сделал? А он легитимировал и закрепил такое положение вещей, сделал значительно комфортнее работу многих бездельников.
Дело в том, что дети до ЕГЭ перестали читать книги. Не может никто заставить их читать. Поэтому и писать сочинения они не умеют. Более того! Много где они даже вид не делают, что пишут. Просто сидят и играют в телефонах. Или спят. Или вообще не приходят. При чем тут ЕГЭ? Та же алгебра. Уровень знаний по этому предмету с советских времен упал катастрофически. И по глубокому убеждению Дмитрия дело тут было в двух моментах: техника преподавания, включая программы, учебники, задачи и тому подобное и дисциплина. А вернее ее отсутствие. Эти два предмета – два из наиболее показательных примеров.
А в чем комфортность ЕГЭ? Все просто! Больше не нужно врать, натягивая оценки. Все делается централизовано. Результаты по ЕГЭ собираются, обрабатываются. Сравниваются с придуманными кем-то показателями. Ну, скажем тридцать баллов — это «три». Большинство не дотянуло до тридцатки? Ну ладно, давайте понизим тройку до 25 баллов. Что теперь? Теперь процент неуспевающих незначителен. Ну и само собой отпала масса таких затруднительных для учителей экзаменов.
Ведь для классического экзамена нужно всего две вещи: серьезное отношение учителя и примерно такое же отношение учащегося. Ну и что прикажете делать, если второй компонент пропал? Если учителю, который ставит двойку, желая отыграться на «забившем» на предмет ученике, бьют по рукам и зарплате? Запрещая такие действия.
А как иначе, как не запрещать? Ведь это значит уронить статистику и честно признаться, что образование разрушено. Тем более, что прошло несколько лет и учителя, видя «пофигистическое» отношение учеников, и методы руководства, тоже стали изменяться! Что делать со «стоявшими», а вернее сказать «встрявшими», на таких «столпах» классическими экзаменами? Как-то гонять учеников. Как-то рисовать оценки. Все это сложно, очень заметно общественностью… Зачем? Если ЕГЭ все решит?
Вывод третий. Во всей этой «егэшной катавасии» прослеживается две руки. Одна – из собственных бездарей, лентяев и мздоимцев. И другая – откровенно вражеская, вредительская, желающая сломать все на подведомственной территории.
В общем был разговор с Татьяной Васильевной… А сейчас Дмитрий подходил к гогочущим ребятам.
– Ну что, опять?
– Да Дмитрий Николаевич, она совсем о…фигела! – Громким возмущенным шёпотом ответили ребята. – Ну что, телефон нельзя достать? Может у меня важный звонок? Достала совсем на!
Дмитрий не стал спорить. И даже ничего не сказал. Не то чтобы «уже все равно». Нет. Просто никакие серьезные изменения в устоявшейся личности обычным словом не делаются. А в том, что эти четверо личности практически устоявшиеся он не сомневался… Хотя слово «личности» тут надо было использовать в кавычках. Кто личность? Сталин – личность. И Кошкин. И Мересьев. Ломоносов, Петр Первый, Иван Поддубный, Макаренко… Тысячи и тысячи Личностей! Ему могли возразить. Что, мол, личностью можно называть только того, кто сделал что-то значительное? А он бы поправил, во-первых: да, сделал что-то значительное для людей. А во-вторых, никто не оговаривает их количество. Человек может сделать что-то значительное, сознательно и целенаправленно для одного единственного, другого человека. И тогда он тоже будет Личностью. А если человек стал олигархом, ограбив этих людей, то разве это Личность? Он недоличность. Так на эту тему Дмитрий думал тогда, только начиная пробовать данный вопрос.
А эти ребята? Однозначно нет. Но в структуре их возможной будущей личности уже практически все устоялось, сложилось. Сложилось все в мировоззрении, сознании. В том, что может быть послужит фундаментом. И цели, и задачи, и то чего они от жизни хотят и то, чем они готовы для этого пожертвовать. И вот так просто, сходу, одним словом… Разве только Христос смог бы что-то поменять. Да и в том были сомнения.
Начни Дмитрий сейчас и ребята конечно промолчат. Может быть, даже покивают головами. Может быть даже, что согласятся. Но это будет согласие «на поверхности». Такое, про которое они скоро забудут, как про страшный сон. Но при этом та тонкая связь, которая успела завязаться между ними и учителем надорвется. Оно нужно? Оно не нужно.
– А пойдемте поиграем в мента?! – Предложил Санёк, единственный парень одного роста с Дмитрием. Все остальные бурно подхватили.
– Блин! Я бы с удовольствием, но у меня там Елена Сергеевна работает. – Задумался учитель, прикидывая, на сколько ему придется задержаться после рабочего дня, чтобы доделать бумаги, если игра все же состоится.
– Да х…р с ней!
– Я тебе сейчас твой х…р узлом морским вокруг шее завяжу! – Выделил слово «твой» интонацией Дмитрий.
– Да ладно-ладно! – Заулыбался пацан. – Я же шучу…
–А пойдем в спортзал! Алексей Владимирович не будет против, если мы у них в комнате поиграем! – Довольный своей догадкой засиял Дмитрий.
– Точняк! Дмитрий Николаевич, пойдем к ним! – Присоединился здоровенный Андрей. Его отец – это в него парень уродился комплекцией и ростом – занимал должность председателя управляющего совета из родителей.
Дмитрий немного подумал. С одной стороны это нарушение режима. Брать школьников, тащить их в тренерскую физруков и играть с ними в игры. Но с другой стороны их уже выгнали с урока, физрук точно не будет против, у него самого есть время, а такие «глупые игры» позволяют наладить крепкую связь с пацанами.
– Пойдем! Только тихо, чтобы не одна мышь не услышала!
– Да х…й кто… – Начал кто-то громким шёпотом, но его тут же осекли свои же.
Пацаны матерились, как сапожники. И не только наедине, но и в классах, на уроках, при учителях. Одним словом – везде. Матерились они и при Дмитрии. Единственно что, он старался пресекать матерщину на своих уроках. Но стараться и достигать результата это разные вещи. Все равно у пацанов выскакивало то одно, то другое словечко. За что они тут же критиковались и искренне извинялись. И если кто-то придет в ужас от такого положения вещей, то нужно уточнить: обычно пацанам даже замечаний не делали. А если кто и делал, то извинений не ждал. Тут же все пошло гораздо дальше. Используя собственные качества для подавления «личности», Дмитрий начинал «стебать» того из ребят, который к своим извинениям относился несерьезно. И делал это достаточно изощренно, чтобы парень чувствовал себя в роли объекта для насмешек. Серьезной обиды не было, поскольку такие ребята относились к «основе». Никто не мог их стебать, кроме друзей, которым это не нужно и такого вот нехарактерного учителя. Даже старший горец старался держать с ними вооруженный нейтралитет после приснопамятного массового избиения.
Более того, общаясь с ними наедине, Дмитрий и сам матерился. У него имелась целая теория относительно этого вопроса. Можно было конечно «включить» интеллигента и не идти «на поводу» пацанского общества и принятых в нем норм. Он мог себе это позволить. И многие недалекие и нечестные педагоги сказали бы, что так и надо. Что надо подавать пример.
Другие, чуть почестнее и поумнее, сказали бы, что сразу никакого результата ждать нельзя. Но вот потом, может быть, кто-то из них… вспомнит. И возьмет пример.
Если же быть честным и дальновидным до конца, то следует признать, что подавляющее большинство обычных ребят матерится на протяжении всей своей жизни. И количество мата никак не меняется класса как раз с одиннадцатого и до самой старости. Единственное что можно сделать с этой проблемой в одиночку и в имеющейся – подчеркнем еще раз – в имеющейся ситуации и реальности — это несколько скорректировать манеру их разговора. Сделать так, чтобы мат не вплетался через слово, чтобы он не был крайне неуместным, чтобы его можно было контролировать. И вот для этой цели как раз таки и нужен был пример. А Дмитрий старался его подавать.
До необходимости решать данную проблему он сам использовал только два типа разговора. Либо крайне агрессивный и засоренный матом, в городских подворотнях, забросанных окурками и шприцами. Либо другой тип – среди людей образованных и интеллигентных, без мата. Несколько раз в жизни он встречал людей, которые использовали мат виртуозно. Они могли вставлять нецензурные слова редко, а могли часто. Но делали это к месту, «с огоньком». И теперь учителю приходилось вспоминать их манеру говорить и… учиться. Даже этому странному умению. Для того чтобы подавать пример. Но кроме этого он старался, выписывал и запоминал различные фразеологизмы, интересные выражения и крылатые фразы. Зачастую ими можно было передать смысл намного полнее и «смачнее», чем матом. И пацанам это нравилось. Дмитрий видел, как они перенимали некоторые его фразы. А значит и сам стиль общения. Следовательно, надежда на корректировку их речи не умирала и имела под собой какие-то основания.
«Благими намерениями…»? Может быть. Дмитрий не горел желанием переубеждать возможного скептика и критика такой методики. Во-первых, пусть скептик сам попробует реально перевоспитать старшеклассника, привив ему культурную речь. А во-вторых, внутри себя Дмитрий имел уверенность, что ни в какой ад, в данном случае социальный, его методика не приведет. Он просто видел ее маленькие, но достижения. И напротив, регулярно смотря селекторы департамента образования и слушая тамошних «специалистов», он подмечал, как детей ведут в социальный ад их дела и те слова, которыми они их маскируют.
Коуч-сеты, старт-аппы, флеш-мобы, консалтинги, тьюторы... Этот бред нескончаемым потоком лился… из совокупной зловонной пасти – такое ощущение складывалось лично у Дмитрия. Почему? Да потому что, судя по результату, субъект их использующий тянул будущее его Родины в топь. А как мог выглядеть такой субъект? Тут уж все зависит от воображения отдельного человека.
Однажды он услышал откуда-то знакомое слово – «ментор». Спросив у сидящих рядом с ним заместителей директора, ответа не получил. Сама директриса отвлеклась от своих дум – селектор она не слушала и контекста разговора не знала – и тоже не смогла ответить точно. Сказала только, что «ментор» помогает ей выполнять теоретическую работу, заданную департаментом. Ну, как она ее выполняет, это отдельный вопрос. А вот ответом Дмитрий не удовлетворился. Полез в телефон, вышел в Интернет. И понял, откуда ему знакомо это слово. Учился он не вчера и, чего уж греха таить, плохо. Ведь тоже учился не в советские времена, а в перестроечные.
Ментор оказался персонажем древнегреческой мифологии. Он упоминался в одной из самых популярных ее частей, той, которая рассказывает об Одиссее. Кроме того, «Википедия» утверждала: «…часто употребляется, как имя нарицательное, в смысле наставника или руководителя юношества». Дмитрий поднял голову и внимательнее заглянул в монитор компьютера. Сидящие там люди, – мужчины и женщины, молодые и в возрасте, русские, татары, евреи – очень разные люди, были заняты своими делами. Кто-то ковырял ноготь. Другой водил пальцем по сенсорному экрану «девайса». Еще один пропадал где-то в стене затерявшимся в иных пространствах взглядом, а двое женщин тихо переговаривались между собой. Дмитрий не был уверен даже в том, что они просто отслеживают нить разговора в тех случаях, когда он так или иначе их не касается. И тем более не был уверен, что они отличаются от него и сидящих рядом с ним… «коллег». Не знают они точного смысла этого слова, не знают почти наверняка.
Вот тут-то и вспомнились учителю прокрученные перед ним когда-то в далеком детстве диафильмы. Там, на рисованных красочных картинках был изображен голый толстяк отталкивающего вида. Был он королем. А сказка называлась, наверное, «Голый король». Дмитрий помнил кульминацию диафильма, когда один единственный из всей толпы ребенок крикнул: «А король–то голый!».
Если Вы заметили "смешную" или очень глупую ошибку, то пишите. Я не претендую на звание учителя словесности и даже на звание шибко грамотного писаки, – не обижусь. Большое спасибо за помощь!
Содержание:
Первая глава: 1 часть, 2 часть, 3 часть, 4 часть, 5 часть
Вторая глава: 1 часть , 2 часть, 3 часть, 4 часть, 5 часть, 6 часть, 7 часть, 8 часть, 9 часть, 10 часть, 11 часть, 12 часть, 13 часть, 14 часть, 15 часть, 16 часть, перед Вами 17 часть, 18 часть.
Все в одной подборке – тут.
