…Он выбрался из колодца ближе к вечеру, когда по его расчетам Мурчин должна была остыть. К своему удовольствию он обнаружил, что ее нигде нет, да и помело ее не на месте. Не иначе полетела мстить лавочникам. Хоть бы она на этом попалась! Насколько сурово она обойдется с людьми, которые заслуживали меньшего наказания за мошенничество?
Как бы то ни было, надо было правильно использовать время ее отсутствия и обследовать те места в Кнее, где еще не был. Вдруг там ключ для побега?
Раэ поймал себя на том, что ему не по запрету, а самому не хочется идти к тому флигелю, затерянному в зарослях. Слишком уж зловещим оказался этот застарелый домишко, просевший в землю и заросший повиликой. А слазить надо, даже если ведьма его разыгрывала. Возможно, ничего, кроме нескольких пустых закрытых комнат он там не увидит, и зря он на что-то надеется, как и зря он чего-то опасается. Но он уж успел тут излазить все. Даже сплавлялся по ручью, что протекал около дома. Что еще ему оставалось делать?
Раэ пробрался ко входу во флигель через поросшее мхом и грибами полукруглое крыльцо. По пути через заросли он заметил следы недавно продравшейся сквозь кустарник Мурчин. В вечереющем свете Раэ успел углядеть зацепившиеся за ветки длинные волосы и кусок неопрятной нижней рубашки ведьмы, подпаленной по краям. Похоже, это от тех лохмотьев, в которых она была тогда, в день его первого пробуждения в Кнее.
Криво торчал ржавый засов. Это означало , что открыть дверь ведьма открыла, но закрыть не смогла: ее перекосило, доски на ней треснули, сверху рассохлись, снизу разбухли. Раэ сам с трудом отворил эту дверь, и она громко завизжала ржавыми петлями, гулким эхом отдаваясь внутри домика. Однако он вынужден был ее распахнуть пошире. Наверняка внутри должно быть темно.
Раэ ступил в затхлую сырую прихожую, заброшенную и давно опустошенную. Его глаз, ищущий личные вещи, тотчас зацепился за рваный изъеденный молью мужской плащ, забытый на вешалке. Собственно, это был уже не плащ, а так, тряпка, готовая разлезться под руками только прикоснись. Что ж, подобные вещи Раэ находил и раньше, исследуя пустые закрытые комнаты дома, из тех, что были ему доступны в той части, где жила ведьма – ничего особенного. Еще на полу лежала какая-то клетка с задранной дверцей. Ее прутья блестели розовым в предзакатном свету, прутья чистые, не ржавые, да и клетка целая. В ней торчали черные ворсинки кошачьей шерсти да и за версту несло кошачьей мочой. Зверя тут держали недавно.
Впереди чернел проем – вход в следующую комнату. Раэ понял, что у него не получится разглядеть в темноте, что там находится. Убиваться о старую мебель не хотелось. Он вышел на замшелое крыльцо и попытался поймать на рукав одного из альвов. Те обычно охотно составляли ему компанию, летели следом, когда ему надо было слазить в темный погреб или светили ему на ночь, облепив подоконник его спаленки. Но сейчас они сидели на ветке ближнего куста в рядок и настороженно посверкивали на него черными глазками-бусинками. Вид у них был недовольный. Им явно не нравилось, куда лез Раэ. Что ж, придется лезть без них. Что-что, а в ведьминском лесу были и другие способы освещения.
Раэ не надо было далеко отходить от крыльца, чтобы сорвать огромный уродливый гриб, который начал светиться в темноте, едва он занес его в прихожую. Конечно, в комнате должно быть душновато, а это означало, что света хватит ненадолго, но Раэ и не собирался задерживаться, раз уж ведьма не советовала. Он двинулся дальше и очутился в просторной комнате, занимавшей все пространство флигеля. Раэ обошел ее по кругу и убедился, что некогда здесь были перегородки для нескольких комнат, однако их как установили, так и убрали. Осталось только несколько несущих вертикальных балок, некстати торчащих среди залы, словно неровный круг. Большие напольные окна были заколочены уже рассохшимися досками, немного пропускавшими начинающий меркнуть дневной свет, а так же вечерний ветерок – вопреки предположениям Раэ в зале душно не было. Чего-то в этой запустелой комнате не хватало. Раэ не сразу догадался, но в зале не было ни паутины, ни вездесущих грибов, которые норовили захватить углы других заброшенных комнат, ни мха… Убраны, что ли? Тогда почему на полу застарелый мусор в виде черепков, щепы и приличного слоя пыли? Недавно, правда, нарушенного ведьмой. Вон-вон ее следы. Понятно, что этот дом – весь ее, где хочет, там и ходит, но что заставило ее оказаться в этом заброшенном углу? Раэ подошел к балкам, у которых были заметны отпечатки ног ведьмы, поднял гриб повыше… и осветил повешенного за хвост дохлого кота. Раэ отшатнулся. Да, судя по остаткам черной шерсти на иссушенном теле, это был фамилиар Ткачихи. А балка – вовсе не балка, а жертвенный столб, с ржавым железным кольцом наверху для привязывания человека стоймя и в растяжку.
Раэ не мог оторвать взгляда от иссушенной, словно мумия, тушки. Он глазам своим не верил. Тево рассказывал, что порой хозяйка предпочитала попасться сама, чем потерять фамилиара. Ведьмы зачастую делали все, чтобы в опасности помочь бежать своему коту или даже жабе. Бывали случаи, что и жизнью жертвовали – все-таки какая-то лампадка доброты теплилась даже в дочерна сожженной ведьминской душе, а фамилиары бывали их единственным друзьями. Впрочем, менее доброжелательно настроенные ведьмобойцы считали, что ведьмы ценят фамилиаров потому, что в них сохраняется кой-какая ведьминская сила, и у схваченной ведьмы она все еще остается, если ее зверек улетел, уполз или убежал на свободу…
Раэ снова собрался духом и глянул на повешенного за хвост мертвого кота и опознал в шнурке, которым был прикручен фамилиар, свой собственный, из наруча. Да, у него пропал один шнурок. И да, вот узелки на концах которые он завязывал собственноручно. Еще одно доказательство, что кота казнили в ту ночь, в которую сюда попал Раэ… Только зачем ему это знать? Чем это ему поможет?
Внезапно в комнате раздался тяжелый вздох, прямо под ногами, Раэ только тогда заметил, что стоит на каком-то люке, с нанесенным копотью знаком, и тотчас в его руках разом завял гриб. Волосы встали дыбом, сердце схватило, из носа брызнула кровь, а ноги сами вынесли его прочь из флигеля. Раэ не разбирая дороги слетел с крыльца и ринулся в ночной мертвеющий лес. Он не помнил, дышал ли во время своей краткой, но очень быстрой пробежки. Остановили его заросли, в которых он попросту застрял. Только после безуспешной попытки проломиться дальше, Раэ совладал с собой, сумел выдохнуть, расслабить скованное, как прихваченное рукой, горло, и прошептать слова молитвы. Стало легче. Ну как легче – Раэ отпустило, его забила крупная дрожь, он свалился на землю и застонал. Прояснившийся разум возмутился страшной догадкой.
Лич!
Вот оно что!
Лич! Маг-некромант, который сделал из себя нежить, пройдя через страшный леденящий кровь ритуал, после которого в нем не остается ничего человеческого!
Да лучше б Раэ в тот флигель не совался! Лучше б ему об этом было не знать! Как он будет жить дальше в этой Кнее! Он уже примирился с тем, что живет бок о бок со страшным существом в нечистом месте, но одно дело – ведьма, а другое – лич! Раэ услышал сквозь свое прерывистое дыхание свои же отчаянные всхлипы. Вдох… выдох… Раэ казалось, что он уходит под воду, тонет среди чащи и никак не может вынырнуть. Сердце колотилось так, словно хотело выбраться через горло, в глазах потемнело. Кровь из носа никак не могла остановиться. Вдох… выдох… Раэ ощупал влажные ветви, отерся ими, словно разделился на двух людей – на того, кто может помочь, и на того, кому надо помогать. Прикосновение холодной листвы успокоило.
-Так… ты сам знал, что ты здесь умрешь. Что твоя смерть легкой не будет, - проговорил Раэ, - вот если бы на твоем месте были бы Арнэ или Ксури, уж в тем более Ларс – это была бы для них недостойная участь. Даже Гайю, хоть он и вредный, а все равно был хороший охотник на саламандр. Они достойные люди, и их смерть – достойна. А ты… ты ведь виноват, в том, что они погибли? Ты же должен заплатить за это свою цену? Ну вот, пусть такой мучительной смертью ты все искупишь. Ну, не ведьма, так лич…
Раэ ощутил озноб, повел плечами, продолжил себя утешать:
-Лич здесь был всегда, так ведь? Вчера был, позавчера, поза-позавчера. И ты же как-то жил в двух шагах от него. Он там спал, спит и будет спать. Может, еще лет сто. Тебя за это время сто раз та же Мурчин убьет. Он встанет, и даже знать не будет, что ты тут жил. Если вообще встанет…
Из воспоминаний донесся бодрый голос Ларса: «оно тебя не бьет, и ты его не бей». Вон, те же упырятники рассказывали, что некоторые личи вообще рассчитывают не вставать до Страшного Суда. Как у них это получится, это уж другой разговор – не знаешь, что случится в этой жизни через час, и уж тем более неизвестно, что лича может потревожить через сто лет в его гробнице. Но упырятники в свою очередь привыкли при обнаружении лежки лича просто заносить ее на карту и держать под наблюдением. Старались предотвращать возможности потревожить покой могущественных мертвых магов. Решили спать – пускай себе спят. Убить лича невозможно, найти его заветный сосуд с сердцем - редчайшая удача, на которую не стоит рассчитывать. А на что бы там ни рассчитывал сам маг, когда проводит ритуал обращения в лича, на бессмертие или могущество - рано или поздно он захочет только одного: живьем лечь в могилу, и чтобы от него все отстали. То противоестественное бытие, которое получает живой мертвец, его очень сильно тяготит. Неизвестно, жалеют ли сознательно личи о том, что в обмен на могущество пожертвовали простой жизнью и простой смертью, но то, что рано или поздно они возжаждут небытия, это уж точно. Жить не живут, за гробом их тоже ничего хорошего не ждет. Смерти они боятся больше, чем самые отъявленные преступники из мира живых, у которых к обычному для всякого человека страха перед смертью примешивается страх того, что ждет его на том свете. Куда себя девать такого? Только и остается, что спать до Конца Света и не думать, что с тобой случится после него…
Что ж, страшно такое соседство, но пусть себе спит…
Да вот не давало окончательно взять себя в руки одно – это зачем Мурчин на днях его будила да еще подпитывала жертвой? Понятно, что она держала фамилиара побежденной Ткачихи в плену, в клетке, а воспользоваться решила в ту ночь, когда надо было спасать жизнь Раэ.
Даже в нынешней сумятице мыслей Раэ мог кое-что сопоставить и кое о чем догадаться.
Мурчин не была самостоятельной ведьмой. Она ходила под некромантом, который со временем возжелал сделать из себя лича. Возможно, она была одной из тех, кто помогал своему господину в этом страшном ритуале. Вряд ли эта взбалмошная особа это делала одна. Там нужны еще сноровистые помощники и не последние ведьмы в ковене. Может, та же более могущественная Ткачиха. Но теперь лишь Мурчин является хранительницей гробницы своего господина, как шишига является ее единственной прислугой. Хотя какой там еще хранительницей - лич-то без Мурчин прекрасно обойдется. Скорее даже, что она для него обуза. Может, это он, да, скорее он, а не ведьмы его ковена, замкнул пространство Кнеи, чтобы сюда никто не попал и не потревожил его. Опытные ведьмобойцы из-за него одного сюда не сунутся. Им тут делать нечего, если тут будет лишь глухой лес, заброшенный дом, да спящий лич. А вот ради этой ведьмы охотники могут сюда как раз и заявиться. Особенно после того, как она утащила сюда Раэ.
Лич должен опасаться Мурчин как нарушительницу его покоя. Чего только еще ни выкинет предоставленная самой себе ведьма. У нее для этого – целые столетия. К тому же Мурчин оказывалась едва ли не единственным существом, который мог зайти в схрон лича и не помереть. Пребывать рядом с ним ни одна живая душа не пожелает. Дохнут в его присутствии не одни только пауки и грибы. Задержись Раэ рядом с ним чуть дольше, кровотечением из носа и испугом он бы не отделался… Мурчин же могла запросто заявиться и привязать за хвост пленного фамилиара, провести ритуал пробуждения и о чем-то попросить… И это в ночь, когда Раэ уже был тут, в Кнее. Он лежал истекал кровью в доме, а в двух шагах от него выбрался из могилы этот... Наверное, он был очень недоволен пробуждением, а ведь оставил ее в живых. Сильна Мурчин! А он, Раэ, в глупейшей самонадеянности уповал, что может найти ее слабое место!...
Уж не за него ли она попросила? Какой неестественной ценой Раэ был исцелен? А если он не живой, а… глупости! Вон как у него кровь из носа хлещет и сердце рвет. Хоть в этом можно быть уверенным.
И все-таки с тобой что-то случилось, Мурчин, раз ты обратилась за помощью к своему господину. По мере роста могущества и самомнения ведьмы становятся такими, что никакого начала над собой не признают. Одна из причин, по которой маги становятся личами - чтобы их не прихлопнули ведьмы из собственного ковена. Это что ж такое с тобой случилось, что ты решила просить помощи у того, кого вряд ли хотела будить, того, кто вряд ли хотел бы быть тобой разбуженным? И цену-то заплатила соответствующую.
Постепенно самообладание полностью вернулось к Раэ, и он ощутил ночной холод. Огляделся. Уже совсем стемнело. По всему лесу зажглось разноцветное свечение от гнилушек и грибов. Красивее и приветливей от этого мрачный лес не стал.
Ну что ж, лича потревожили по случаю из ряда вон выдающегося. Вряд ли Мурчин еще раз проделает подобное. И за мальчишками личи не гоняются. Сильные мира сего отводят им другую роль - великих воевод армий некромантов. Только лич может управлять большими армиями умертвий. И Раэ ощутил холодок при мысли о были и небыли: о легендах и историях о том, как Ваграмон завоевывал с помощью личей и некромнатовых армий целые княжества. О да, лич - слишком великое создание, чтобы представлять угрозу для Раэ. За комаром не гоняются с топором. Зато понятно, что в том внутреннем кармане среди леса делают мертвецы. Наверное, это собственная охрана лича, который способен ими повелевать. Только вот сам лич спит и не подозревает, что какой-то мальчишка ее потревожил. Да и вспомнит ли про нее!
«Спать», - сказал сам себе Раэ. Чтобы иметь ясную голову, надо было еще и высыпаться. Ему было непросто напомнить Мурчин в первые дни своего пребывания, что ему, как человеку, да еще молодому, надо было ночью часов десять сна. Ведьме-то и двух в сутки хватало. Если Раэ задерживался со сном, ведьма могла его застать и подумать, что не очень-то ему надо спать и надо бы загрузить его какой-нибудь работой. Поэтому пленнику, едва начинало смеркаться, приходилось иногда напоказ зевать перед бездушной тюремщицей и заранее начинать проситься в кровать. Час настойчивых уговоров делал свое дело, но больше помогало постоянство – Мурчин постепенно привыкла, что на Раэ ночью рассчитывать не приходится. Надо поторопиться. А вдруг она уже сейчас вернулась домой и ждет в растущим раздражением, чтобы поручить ему какое-нибудь дело? Ах, раз не спишь…
Раэ двинулся к дому, запинаясь в темноте о корни деревьев, раздвигая на ощупь кусты. Вдруг среди листвы мелькнул слишком быстро плывущий яркий огонек, а над ним еще и еще. Альвы. Да, они помогут пройти по темноте. Раэ выбрался из зарослей и увидел, что через лес довольно бодро ковыляет шишига с вязанкой клеточек, в каждой из которой бились пойманные светлячки-альвы. Позади нее неслась стайка других альвов, цвирканьем оплакивая участь своих сородичей. Из-за этого шишига не услышала Раэ. Тот направился за ней, поднырнул под осыпающиеся лапы умирающей ели и оказался на вытоптанной пятачке-полянке, который явно облюбовала для себя эта болотная тварь. На деревьях висели клеточки с замученными альвами. В землю были вбиты колышки с насаженными на них малышами. Некоторые были еще живы и мучились. Гроздями на сучьях висели подожженные альвы. Над полянкой стоял запах разложения.
-Ах ты дрянь! – разъярился Раэ. Ловко схватил застанную врасплох шишигу за ногу и приложил ее оземь. Еще раз и еще раз. Она только хихикала, как хихикает нечисть, которую человек пытается убить обычным способом. Раэ понимал, что бьет эту тварь напрасно, но иначе не мог. Накопилось у него. Приложив дрянь пару раз о ствол дерева, он раскрутил ее и забросил в ночное небо, как это делал не раз. Затем принялся разламывать клетки с альвами. С теми, кто еще был жив. Стал снимать их сожженные трупики с дерева и собирать в подол туники. Посрывал умирающих с кольев. Нет, он не мог им помочь. Единственное – это он мог облегчить их мучение перед смертью: снятые с кольев альвы почти мгновенно погибали от кровотечения. Руки Раэ были по локоть в крови. Он не замечал. Лил слезы, не видя, что над ним так же плачут уцелевшие и спасенные альвы, сбившиеся над ним в одну стайку, освещавшую место преступления.
Умерших малышей Раэ предал земле, поискав им для этого более менее приличное место и постарался его замолить, чтобы шишига не полезла туда разорять могилку. Когда он окончил, стояла полночь. Над дрянным лесом взошла луна, но Раэ ее не заметил: светили альвы. В крови и земле, он пошел прочь от ведьминского дома и добрался до границы Кнеи. До той черты, где его ноги начинали топтаться на одном месте. Как он хотел ее переступить! Нет, не переступит. Тогда он заметил, с каким интересом и надеждой на него взирают малыши альвы, сгрудившиеся над ним цветным облаком.
-Нет, малыши, не могу я вас выпустить из этой тюрьмы. Сам в ней сижу.
Продолжение следует. Ведьма и охотник. 37 глава.
