Всего за 25 октябрьских дней создан «Медный всадник» — одно из самых многослойных, ёмких, загадочных и сложных сочинений Пушкина, общепринято считающееся одним из ключевых в его творчестве. Почему именно тогда пришло время для написания петербургской повести? Соглашусь с мнением, что открытия, к каким он пришёл в процессе работы над пугачёвской темой, послужили толчком и основой новых замыслов, подсказали темы, формы и проблемы новых произведений, подобрали ключик к их художественному решению.
Главным, пожалуй, стало то, что круг уже давно волновавших Пушкина проблем получил новое освещение. Среди них и относящихся к теме Петра I. Произошёл пересмотр Пушкиным прежних представлений о спасительности для России в современных ему условиях «старинного дворянства» как народного защитника народа перед самодержцем и одновременно им был сделан решительный шаг, названный Достоевским «поворотом его к народу». Оба эти процесса обусловили эволюцию убеждений поэта, отход его с позиций откровенной и безудержной идеализации Петра I. Именно в Болдине началась драма Пушкина, связанная с поиском ответов на острые вопросы о будущем России, о путях к свободе.
Споры о «Медном всаднике» начались с момента его выхода из печати, не утихают по сей день, и им суждено продолжаться в будущем. Одни толкователи делают акцент на «государственном» аспекте петербургской повести. Идя первым этим руслом, знакомый всем со школьных лет «неистовый Виссарион», революционный демократ Белинский, выдвинул версию о том, что Пушкин в «Медном всаднике» обосновал трагическое право империи со всей её государственной мощью совершать судьбоносные для страны дела, жертвуя интересами и самой жизнью частного (простого) человека.
Большинство советских литературоведов предпочло вослед поэту Валерию Брюсову утверждать, что Пушкин находится на стороне Евгения, достойного уважения и сочувствия. С их точки зрения, в основу сюжета «Медного всадника» положена трагедия «маленького» человека, которую нельзя оправдать никакими великими свершениями: человек, даже самый, позволю себе такое определение, ничтожный, не должен страдать от результатов волевого решения власти.
Существует «параллельное» мнение, что изображённый Пушкиным конфликт между «строителем чудотворным» властелином Петром Великим и заурядным горожанином «бедным» Евгением — с его скромными запросами и мечтами, трагически неразрешим. Сторонники этой точки зрения считают, что Пушкин представил объективную картину: есть две правды — простого человека и государственного деятеля — они равновелики, и ни одна не уступает другой.
Критическая полемика, если вдуматься, является только отзвуком борьбы, идущей каждый раз, когда тот или иной период отечественной истории раздувает вечно тлеющий огонёк споров о месте личности в истории и влиянии великих преобразований на судьбы обычных людей. Впрочем, и само рождение «Медного всадника», безусловно, прочно вписывается в культурно-исторический контекст того времени, когда Пушкин задумал представить в своей повести две совершенно реалистичные фигуры.
Первая — Пётр I, с его достоверными деяниями и мечтой «ногою твёрдою стать при море», чей мир в немалой мере близок поэту. Саму повесть предваряет вступление — гимн созидательной силе Петра I, который в финских болотах устанавливает некий священный город.
Другая — Евгений, чьи страдания свидетельствуют, как дорого обошлись «простым людям» эти деяния, какой ценой был куплен стройный вид новой столицы.
На конфликте между бедным дворянином и всадником-победителем с царскими чертами, то есть героем «величественным», построено пушкинское произведение. В центре его бунт сошедшего с ума Евгения, грозящего кумиру на бронзовом коне, бунт бессмысленный и беспощадный. Как оказывается, беспощадный не только с одной стороны, но и с другой, со стороны «маленького человека».
Два героя: «Медный всадник», император, восседающий на поднятом на дыбы коне, который олицетворяет империю и народ. Но уже в первой главе другой герой из народа, Евгений, вышедший на улицу, наводнением загнан на сторожевого льва, который стоит «на площади Петровой». Вода подступает к его подошвам: «С подъятой лапой, как живые, // Стоят два льва сторожевые, // На звере мраморном верхом, // Без шляпы, руки сжав крестом» сидел Евгений.
И здесь одна пронзительная деталь — «без шляпы». Ветер с залива срывает шляпу с Евгения. Этот, казалось бы, не очень значительный эпизод как бы переводит его в другую жизнь, в другое сословие. Во второй части он будет носить картуз, а в черновике картузу предшествует колпак. То есть сначала Пушкин на место улетевшей шляпы примерял ему колпак, колпак юродивого. Тем самым он готовил главную картину следующей главы, где прозвучит реплика «Ужо тебе!» Она переходила из «Бориса Годунова» в «Медный всадник» через этого человека в колпаке, который, можно сказать, восстаёт против императора.
Два героя: эпический и прозаический, олицетворение государственной мощи и частный человек. На этих полюсах держится пушкинская повесть, на них же, если вдуматься, держится Россия. Тут возможны два прочтения. Первое предполагает постановку вопроса об ответственности. Кто же всё-таки виноват — великое государство, напрочь потерявшее интерес к частной личности, или «маленький человек», переставший интересоваться величием истории?
Но мне, должен сказать, ближе иное прочтение, по формуле Юрия Лотмана, который исходил из того, что для Пушкина правильный путь состоял в том, чтобы «приподняться над «жестоким веком», сохранив в себе гуманность, человеческое достоинство и уважение к жизни других людей».
Поэтому за Россию в петербургской повести Пушкина ответственность в равной мере несут и Пётр Великий, и «бедный» Евгений. Отсюда вывод: можно и нужно обвинять всю государственную машину (любимое занятие русских людей), но при этом всем сословиям следует помнить, что кланяющиеся кумирам всегда рано или поздно становятся их жертвами. И в этой двуплановости заключена истинная глубина, суровая правда и высокая человечность.
И тут хочется на миг обратиться к повести, написанной тремя годами ранее опять же в Болдино, — к «Станционному смотрителю», героем которой тоже был «маленький человек». Насколько важно было Пушкину его понимание образа «маленького человека», можно заключить из того, что в «Медном всаднике», он вновь создаст героя, похожего на Самсона Вырина:
…Наш герой
Живёт в Коломне; где-то служит,
Дичится знатных…
Я прекрасно сознаю, что понятие «толерантность», включающее в себя человеческую терпимость к иному образу жизни, поведению, обычаям, чувствам, мнениям, идеям, верованиям, возникло много позже появления повестей «Станционный смотритель» и «Медный всадник». Но в моём восприятии, Пушкин писал не о пробуждении и в Вырине, и в Евгении чувства протеста, он писал в надежде на пробуждение терпимости, согласия между людьми. Пушкин, не стану говорить, что первым, но одним из первых в литературе вслух сказал, что согласие между людьми — это самое драгоценное и необходимое для человечества.
Его повесть наполнена смыслом, основанным на изначальной сути данного понятия, что в обществе моделью взаимоотношений людей должны стать уважение и признание равенства, отказ от насилия. Такое может произойти в будущем, если содержание этой модели вытеснит из лексикона современного школьного учителя протестные формулировки.
Разумеется, смысл повести этим не исчерпывается. Суждений тут великое множество.
Не исключено, что «бунт» Евгения содержит скрытую параллель с судьбой декабристов. На это намекает трагическая картина в финале — «остров малый на взморье» и труп несчастного Евгения.
Замечена давно и неоднократно обсуждалась исследователями автобиографическая составляющая в «Медном всаднике». Мол, в петербургской повести присутствует прямой личный мотив: соотнесение судьбы родов, униженных в эпоху империи — рода Пушкиных и неназванного рода Евгения. Её кульминацию видят в преследование Петром «безумца бедного», чиновника. В хрестоматийных стихах «Куда стопы ни обращал, // За ним повсюду Всадник Медный // С тяжёлым топотом скакал» усматривали личные тревоги поэта, преследуемого непереносимой тяготой заданного труда о Петре. В просторечии версия выглядит так: «Даже в Болдине Пушкин слышал у себя за плечами звучание петербургской державной меди».
Уважаемые читатели, голосуйте и подписывайтесь на мой канал, чтобы не рвать логику повествования. Буду признателен за комментарии.
И читайте мои предыдущие эссе о жизни Пушкина (1—114) — самые первые, с 1 по 28, собраны в подборке «Как наше сердце своенравно!»
В жанре лирического отступления читателям моего опуса предлагаю взглянуть на одну из моих книжек, которую ещё можно приобрести.
Только в Буквоеде. Книжный декабрь. Петербург
ПРОчтение классики. Как нельзя и как надо жить в России
Разумихин А.
Издательство Русское слово
Твердая обложка, 184 страницы, 300 г
тираж 2000 экз.
Аннотация:
Книга писателя и литературного критика Ал. Разумихина даже при своём небольшом объёме способна, как показала практика, "причесать" имеющиеся школьные знания. "Наведение мостов" между созданными в разное время и разными писателями произведениями путём их сопоставления и сравнения непременно пригодится и при устных ответах старшеклассников на уроках, и при написании ими сочинений. Книга адресована тем, кто любит отечественную словесность, хочет больше о ней знать и глубже её понимать.
(«Литературная газета» в разделе «Шестикнижие» в рубрике «Золотой запас» минирецензия:
«Книга писателя и литературного критика Александра Разумихина представляет собой, если угодно, первый учебник по литературоведению для школьников, если бы таковой предмет наличествовал в школьной программе. Автор находит неожиданные сближения, проводит убедительные параллели между различными произведениями классической русской литературы, созданными разными писателями и в разное время. Путём их сопоставления и сравнения, а также тематической выделенности (например, поставив в центре внимания тему маленького человека) Разумихин пытается выстроить в представлении школьников целостную картину развития русской литературы.
Автор пытается снять коросту привычности с таких тем, как тема Родины, тема семьи в произведениях русской классики. А главное – транслирует неожиданный подход к задачам литературы как таковой: «Русская литература потому и стала классикой, что видела своё предназначение в стремлении сделать человека и человечество счастливыми».
