(книга «Больше, чем тире»)
4. В подвальных катакомбах факультета. (Мистический триллер).
Давно Калининград не испытывал такого снежного вторжения на свою территорию. Зима 1987 – 1988 годов была не просто снежной, а очень агрессивной и вьюжной! В течение нескольких недель ежедневно снегопад сменялся вьюгой, а вьюга – обильным снегопадом, и поэтому практически всему крусантско-личному составу Калининградского Высшего Военно-морского училища приходилось убирать снег вместо зарядки, вместо послеобеденного отдыха между парами и самоподготовкой, ну и конечно же - вместо просмотра программы «Время» и вечерней проверкой. Аврал в училище был тотальным, всеобъемлющим и морально изматывающим, потому как сколько ты не махай лопатой, сколь не сгребай широким скребком очередной сугроб в установленную начальством сторону, всё равно – назавтра тебя встретит такая же куча опостылевшего снега и белое безмолвие неприбранного плаца.
Так уж исторически получилось, что поступившие в 1987 году курсанты попали под новую экспериментальную военно-учебную программу высших учебных заведений. Тогда кто-то на самом учебно-военном верху решил увеличить продолжительность курса молодого бойца аж на целый месяц. Так что даже после принятия присяги мы, уже де юре числившись «всамделишными» военнослужащими, всё ещё «де факто» в реальности были простыми бойцами с панамками вместо долгожданных пилоток, которые служили горделивым отличительным знаком настоящего курсанта от недоросля-молодого-бойца. Так что все головастики ещё с месяц после принятия присяги до середины октября продолжали всё обучаться и тренироваться по программе КМБ, которая завершилась интересной катерной практикой в дивизионе учебных катеров в Балтийской военно-морской базе.
Ну и уже только после этого все первокурсники были окончательно приняты в курсантские ряды и приступили к интенсивной учебной программе по ранее утверждённым стандартам. Но в связи с некоторым «сползанием» учебного графика получилось так, что у первокурсников начало зимней сессии сдвинулось как раз на целый месяц позднее по сравнению с остальными курсантами училища со второго по пятый курс. Ну и так получилось, что когда у первокурсников началась первая экзаменационная сессия, то все младшие командиры с третьего и четвёртого курса уже убыли в свой законный отпуск после зимней сессии. Эти две недели старшинского отдыха от нас для самих первокурсников стал своего рода маленьким отпуском. Ни тебе уставной муштры, ни тебе излишней старшинской придирчивости и прочей уставной ерунды... Ну а когда старшие курсы вернулись из отпуска, то наступило благословенное время уходить в двухнедельный зимний отпуск самим первокурсникам. Но эта лафа предназначалась лишь успевающим курсантам. «Нам не нужен высший бал, лишь бы отпуск не пропал!» - вот главная заповедь младшекурсников.
И вот - первая «академия»! В неё тогда с перепугу попало немало первокурсников, которые получили свои первые трагичные бананы на экзаменах. И эта «академия», кроле моральных страданий добавляла ко всему ещё и кошмары со стороны старшекурсников – со стороны младших командиров. При этом количество командиров отделений и замкомвзводов со старшиной роты и его помощника точно соответствовало числу двоечников, и поэтому старшие во всю оттягивались на лопоухих «академиках». Конечно же только в плане несения дневальной службы и строгого соблюдения уставного распорядка и порядка в роте. К сожалению, именно после этой сессии среди многих академиков естественным образом произошёл массовый отсев на флот. Но это было вызвано не только моральным или иным эмоциональным истощением первокурсников. Отнюдь. Тогда первокурсники ещё по своей простоте и наивности не знали и не предполагали, что их может ожидать, а потому – не ведали ни страха, ни испуга, ни своей безрадостной перспективы, и поэтому не ведали, что творили. А первой и главной причиной этого массового отсева после вторично неудачной переэкзаменовки курсантов, как бы это не покажется это странным, были тяжёлые метеорологические условия в городе Калининграде в тот жутко снежный февраль 1988 года. Да, дорогой мой читатель, вместо того чтобы двоечники тихо и мирно сидели в своих аудиториях и готовились к пересдаче экзаменов, они заряжались по полной программе на уборку постоянно падающего с небес снега. Снег шёл практически не переставая. Постоянно. И днём и ночью. Ежедневно в течение нескольких недель. И на авралы по уборке снега в первую очередь бросали конечно же первокурсников-академиков. Бросали без жалости и сострадания, как котят за борт лодки посредине озера: выплывет – молодец, достоин учиться дальше, нет – значит сам виноват в своей неуспеваемости: ведь никто же ему не обещал, что в системе будет легко, ласково и небрежно. Я не оправдываю «академиков» - сами виноваты. Им ведь никто не мешал нормально учиться и вовремя сдавать экзамены на сессии. Но тот снегопад и постоянные авральные работы по его очистке стали судьбоносной неожиданностью для многих. И поэтому «академикам» приходилось даже идти на некоторые хитрости и уловки. Кто прикидывался смертельно больным, и укладывался в лазарет санчасти, чтобы в тиши больничной палаты спокойно подготовиться к пересдаче экзамена. Кто-то прятался в чужих пустующих аудиториях и как бомж-пилигрим кочевал так в течение всего учебного дня из одного помещения в другое. А кто-то сбегал в огромный читальный зал училищной библиотеки, откуда, кстати говоря, легко вылавливались дежурной службой и лёгким щелчком направлялись на борьбу со стихией. Но большинство законопослушных и наивных курсантов, конечно же после завтрака приходили в свои учебные классы на четвёртом этаже, и пытались там успеть хоть как-то подготовиться к переэкзаменовке. И вот в самый интимный и оттого беззащитный момент, как правило, в учебные классы прибегали командиры отделений или замы командиров взводов, и сообщали им радостную новость с объявлением очередного аврала по борьбе с этим гадским снегом. Хотя плановые стандартные уборки снега на закреплённых внешних объектах факультета проводились в период между подъёмом и завтраком, как раз вместо утренней физзарядки и утреннего осмотра, но они не всегда спасали положение и порой снег не был тщательно убран с главного плаца факультета. И вот почему. По утрам перед выходом на снежную битву курсанты сначала спускались в подвал, где располагались ротные шхеры и добывали себе приборочный инвентарь в виде самодельных антиснежных лопат, сделанных из фанеры и широких тяжёлых скребков из толстых половых досок, и которыми могли управлять как минимум четыре человека: двое толкали скребок перед собой, а двое тянули за верёвки закреплёнными внизу скребка за специальные отверстия. Технология управления скребком была отработана с ювелирной точностью и безотказно функционировала с КПД карьерного гусеничного бульдозера. Но как это и бывает в нормальной военной системе - всего приборочного инвентаря на всех не хватало, и тогда нескольким курсантам судьба улыбалась в виде лёгкого утреннего сна на тёплых трубах внутреннего центрального отопления. Разделение труда осуществлялось по справедливости и с придирчивой точностью. Двадцать минут «свободные» курсанты дремлют в подвале, а затем сменяют работавших, а те в свою очередь идут греть свои шинели и уши в пыльный и мрачный подвал. И всем «академикам» этот режим зачистки снега настолько пришёлся по душе, что уже через пару дней смена составов проводилась с такой же безупречностью, как смена пятерок на чемпионате мира по хоккею.
Сначала на этот подвох младшие командиры 31-й роты даже и не обратили внимания. Они уже заметно обленились на этой самой «академии». Ну конечно же, почти вся рота, а это добрая сотня человек, сейчас находилась в отпуске, а пара-тройка десятков двоечников теперь младшим командирам не представляли лакомой добычи, и им было очень лениво не то что персонально контролировать и, лично присутствуя на морозе, отслеживать действия своего подчинённого личного состава, но даже выглядывать в окно было западло, чтобы убедиться в наличии того самого состава на плацу. Куда приятнее было посидеть в тёплой прокуренной старшинской, заварить внепланового утреннего чайку и в качестве аперитива выпить тот самый сладкий бодрящий напиток перед казённым завтраком. Кто-то из командиров занимался своей формой, чистя «кивер свой избитый», но многие попросту спали и дремали в своих коечках одетыми прямо поверх синих одеял, пока подчинённые якобы интенсивно потели на заснеженном плацу. И в один из февральских дней уже дошло до того, что «академики», выскочив всей ватагой на плац, в течение десяти минут изображали активную деятельность, а потом всей толпой скрылись в теплом подвале для своего персонального релакса. Конечно же, такой саботаж не мог долго оставаться незамеченным. И однажды утром слегка заспанный дежурный по факультету случайно выглянул в окно и к своему удивлению обнаружил девственно белый плац, запорошенную снегом «Огайо» и несколько фонарей, пошло и нагло обнажавших отсутствие абсолютно всех приборщиков. Дежурный в слегка и неприхотливо поднял тревогу в 31-й роте. Нет конечно, он не стал орать и скандалить, а просто по общефакультетской громкоговорящей системе «Каштан» удивлённо справился у дежурного по роте, а почему без предупреждения и без доклада лично ему была так внезапно приостановлена очистка территории от снега?
В то памятное утро обязанности вялоисполняющего дежурного по роте изображал вечно злобствующий старшина второй статьи Славинский. Услышав наводящий вопрос из рубки дежурного по факультету, он тут же бросился к ближайшему окну и убедился в правоте слов и справедливости претензий офицера. Картина с высоты третьего этажа была тождественна той унылости, что и с высоты первого, где искренне грустил сейчас дежурный по факультету в чине капитана 2 ранга.
Поняв, что с подчинёнными произошло что-то непоправимое и вопиюще неуставное, Славинский стремглав бросился из роты на поиски «академиков». Пути интенсивных поисков завели его в мрачное и очень страшное место под названием «подвальное помещение третьего факультета». Сам старшина Славинский хоть и был не из робкого десятка и даже старался вести в разумных пределах здоровый образ жизни, и поэтому он никогда не курил трезвым, что сыграло с ним злую шутку, и что в конечном итоге спасло жизнь «академическим» хитрецам…
Знаете, что такое подвал факультета со множеством отгороженных небольших помещений под ротные шхеры? Если не знаете, то почитайте рассказ про собачку «Уксус». Там всё подробно описано. В дополнение стоит только рассказать об особенностях казематного освещения этой катакомбы. Весь подвал, который растянулся от стены до стены на целую полусотню метров, освещала всего лишь одна единственная лампа белого света пониженной мощности длиной не более метра. И само собой разумеется, что эта лампа не столько светила, сколько просто обозначала своё местонахождение, истерически гудя полудохлым дросселем и ежесекундно мигая. И понятное дело, что уже на расстоянии всего пары метров от этого нервно-зыбкого источника света тут же наступали тропические сумерки, плавно переходящие в глубокий беспробудный мрак. Так что многим шхерщикам и приборщикам приходилось добираться до своих шхер либо на ощупь, либо на запах с использованием высокомобильных, но малоэффективных средств кратковременного освещения в виде спичек или зажигалок. Мрак подвала был настолько густым и подавляющим, что даже спустя пять минут, находясь в одном из его дальних углов, глаза всё равно не могли окончательно привыкнуть к темноте и не различали предметов на удалении уже полуметра. Зато теперь лампа, источавшая призрачный холодный и постоянно мигающий свет издалека казалась теперь не просто прожектором, а самым настоящим гиперболоидом инженера Гарина, хотя местами и не совсем исправным. И вот в таких антисанитарных и демонически страшных условиях подвала с песчаным и вечно пыльным полом «академики» как-то случайно узрели, что вдоль обеих стен идёт по паре труб горячего отопления, обшитых рубероидом обладающих аппетитным и густым строительным ароматом гудрона. Именно из-за этих труб в подвале всегда было очень тепло и даже душно. И именно на них и придавались теперь тихим утехам совместно с богом Морфием наши активные игроки заснеженного плаца между сменами составов прямо не снимая шинелей и подложив под головы свои шапки-ушанки, сложенные пирожком…
Было тихое пыльное подвальное утро середины февраля тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года, когда сладкую и безмятежную дремоту всех обозревших лежащих на горячих трубах в мрачной духоте «академиков», вдруг разбудил жуткий визг открываемого кремальерного затвора тяжёлой бронированной двери подвала. Потом сама дверь с утробным стоном открылась и послышался угрожающий шелест чьих-то шагов по пыльному песчаному полу подвала. Академики насторожились и изо всех сил притихли. Вскоре под самым гиперболоидом показался суровый профиль невысокого комода Славинскиого. Его рыжеватые жиденькие усики грозно топорщились от злобы, и от поднятой им пыли неприятно по-тараканьи шевелились. Из жуткой черноты околотрубного пространства за эволюциями дежурного по роте, затаив дыхание следило несколько десятков пар коварных приборщиков. А тот молча прошёл немного дальше – в сторону ротной шхеры к противоположному торцу спального корпуса, внезапно наткнувшись на тёплую шершавую стенку, он подслеповато погладил её и негромко чертыхнулся. Затем обернувшись назад, прошёл к ротной шхере 31-й роты и, нащупав тёплый металл огромного амбарного замка на двери, для верности пару раз сильно дёрнул его вниз. Недовольно покачав головой, он опять прошёл к истерично моргающей под низким потолком лампе и слегка сощурив глаза стал вертеть головой то в сторону одной стены, то в сторону другой, пытаясь настроить свои органы зрения на инфракрасный диапазон обнаружения.
При этом каждый раз, когда он оборачивался то к одним, то к другим курсантам, те испуганно вжимали головы в плечи и от ужаса закрывали глаза, невольно задерживая дыхание. А тишина была настолько оглушающей и подавляющей, что в ушах притихших подпольщиков нестерпимо громко звенело, а в телах сердца стучали грозным погребальным набатом. И только горячая водичка радостно и предательски нет-нет, да и всплакнёт своим обиженным бульканьем в одной из труб отопления. Казалось, что ещё немного и Славянский услышит эту нервную дробь беспокойных неунывающих сердец будущих залётчиков. Но его глаза так и не настроились на инфракрасный диапазон ночного видения и теперь он немного пригнулся в позу древнего египтянина и даже сделал было пару шагов, всматриваясь в душную чёрную бездну. Какое-то время он ещё стоял, силясь и пыжась рассмотреть или учуять - что же находится в нескольких метрах от него у самых стен. Но мрак был настолько густой и пугающий, а лампа настолько предательски ослепляла, тревожно моргала да ещё и также пугающе гудела за спиной усталым дросселем, что Славинский так и замер в нерешительности что-либо предпринять. Теперь он только склонил свою голову набок и совсем по-собачьи навострил своё розовое ухо, пытаясь уловить хоть какое-то предательское движение, хруст или шмыганье носом. Ну или хотя бы неосторожный пук, страдающего метеоризмом курсанта… Но перепуганные насмерть курсанты в этот миг мужественно взяв себя в руки, даже задержали дыхание и накрепко сжали ягодицы…
По какой причине Славянский так и не решился дальше пройти к стене и дойти до труб отопления - это навсегда так и осталось загадкой. Ведь он мог сделать всего лишь несколько шагов вперёд и попросту впотьмах тупо и решительно наткнуться на лежащие тела. Вместо этого он, в досаде громко похлопав себя по карманам брюк, только тяжело вздохнул и произнёс самому себе с нескрываемой досадой в голосе:
- Иногда курение бывает очень полезным…
После этого он, отрешённо махнув рукой, развернулся, разгладил двумя пальцами свои топорщившиеся накрахмаленные пылью усики и, едва покашливая на ходу, решительно направился к выходу, слегка поднимая пыль. В наступившей полной тишине было слышно, как весело и призывно журчала вода в трубах, как дверь с тем же знакомым стоном легка прикрылась и по лестничной клетке послышались быстрые удаляющиеся шаги наверх.
Теперь ни у кого не осталось сомнений, что Славинский побежал за подмогой. Наконец-то «академики» тяжело выдохнули, перевели дыхание и тут же не сговариваясь соскочили с труб и, подхватив на руки своё приборочное имущество, быстрым таинственным гуськом побежали в сторону выхода. Уже прикрывая за собой дверь, самый последний курсант услышал, как кто-то ещё с кем-то сбегают по лестнице вниз. «Академики», не теряя ни секунды, разом выскочили на улицу и стали интенсивно бегать по территории с лопатами, мётлами и скребками под пристальным взглядом разом воспрянувшего духом дежурного по факультету. Буквально за пару минут вся территория перед крыльцом факультета уже зачернела, слегка раздражая своими белыми неуставными, словно подростковыми акне, оставшихся от следов ранее проходивших по снежной целине нетерпеливых прохожих.
- Отставить приборку! – громко крикнул дежурный по факультету через распахнутое окно, который остался очень довольным таким неожиданным результатом приборки, - всем сдать инвентарь в подвал и бегом - в роту!
Второй раз повторять офицеру не пришлось, и вся ватага заживо спасшихся академиков, радостно отряхивая испачканный в подвальной пыли тающий снег с ботинок, с озябших лопат и шершавых скребков, дружным гуськом спустилась в такой родной и уютный подвал.
И вот именно там их взорам предстала слегка необычная, но вполне ожидаемая картина. По дальним закоулкам подвала в полумраке и пыли бродило несколько тел со старшинскими лычками - их командиры их отделений - с зажигалками в руках, которые чертыхаясь осматривали места тайных лежбищ академиков.
Придав максимально равнодушные выражения своим лицам, «академики» ни говоря ни слова и подымая густые клубы пыли своими волочащимися по грунту широкими лопатами и тяжёлыми скребками, цинично проследовали мимо своих младшеньких командиров в ротную шхеру.
В подвале повеяло морозной свежестью, лёгким цинизмом и полнейшим абсурдом…
- Где вы были? – Славинский с досады сорвался на фальцет.
- Как где? – деланное изумление некоторых приборщиков оказалось уж больно экзальтированным, - так на плацу же!
- Вас там не было! – за истерившего Славинского заступился другой «комод» Третьяков из первого взвода, - Не делайте из нас дураков…
- А мы и не делаем! – цинизм «академиков» рос прямо пропорционально осознанию того, что их уж точно сегодня не уестествлят, - мы были на плацу и всё убрали! Не верите – сами проверьте!
- И проверим! – лениво и даже как-то вяло произнёс комод со второго взвода, вечно расслабленный старшина второй статьи Власов…
В то злосчастное утро всем «академикам» было особенно приятно, когда отфыркивавшимся и отряхивавшимся «комодам», едва выползшим из пыльного подвала аж сам дежурный по факультету в чине капитана 2 ранга выразил особую сердечную благодарность за умелое руководство столь эффективной уборкой снега на вверенной ему территории…
Так и окончилась эта история. Но с той поры лафа для приборщиков закончилась тоже. И отныне каждое утро вместе с ними в подвал спускался какой-нибудь командир отделения одного из четырёх взводов, который обязательно имел в своём арсенале либо зажигалку, либо коробку спичек и, выгнав всех приборщиков на свежий воздух, он на всякий казематный случай тщательно обходил все потаённые и затемнённые уголки подвала, то и дело злобно чиркая зажигалкой, в тщетной надежде найти какого-нибудь злобного хитреца на теплых трубах центрального отопления…
© Алексей Сафронкин 2022
Если Вам понравилась история, то не забывайте ставить лайки и делиться ссылкой с друзьями. Подписывайтесь на мой канал, чтобы узнать ещё много интересного.
Описание всех книг канала находится здесь.
Текст в публикации является интеллектуальной собственностью автора (ст.1229 ГК РФ). Любое копирование, перепечатка или размещение в различных соцсетях этого текста разрешены только с личного согласия автора.
