Они приходили сюда каждый день. Это было, как ритуал. Последняя ниточка, соединяющая их с… С прошлым? С жизнью, проскочившей так стремительно, что и не заметили, как, когда? Странное то было чувство, но только здесь – на кладбище, среди могильных камней и увядших букетов они ощущали себя живыми.
Шли сюда каждое утро, как только спадал туман и косые лучи солнца обнимали маленькую планету. Две одинокие ссутулившиеся фигурки неторопливо взбирались на холм. По настоянию Антона кладбище разбили на возвышенности – отсюда открывался чудесный вид на реку, да и затопление в случае разлива реки не грозило. В бледно-розовом небе мелькали тёмные силуэты птиц. Их громкие, плачущие крики будоражили пространство. Птицам сверху казалось будто на склон карабкаются два огромных жука.
Мужчина прихрамывал на правую ногу, однако при этом он старался помочь своей спутнице – она опиралась на его согнутую в локте руку. Женщина была высока и костиста. Ветер трепал её длинный балахон и седые пряди. Добравшись до кладбища пожилая пара некоторое время усмиряла дыхание и пульс. Потом начинался обход. Над каждым холмиком надлежало склониться, превозмогая ноющую боль в пояснице, тронуть ладонью глинистые комочки и помолчать, обращаясь мысленно к тому, чьё имя значилось на камне в изголовье могилы.
Десять имён – десять холмиков, иные уж успели обрасти зелёной щетиной. Жизнь, как известно, не признаёт пустоты. В рассоле океанов и на голых камнях, в кипящих сероводородных источниках, в ледяных пластах, в телах планет и астероидов – всюду зреет жизнь. Таится сдавленной пружиной, дожидаясь подходящего момента, чтобы выстрелить, расправляя спираль эволюции.
- Ну, привет, Гари, дружище! Анна, сестричка, как ты? Ваши девочки уж совсем невесты. Вчера все вместе смотрели снимки – те самые первые снимки, что сделал ты, Гари, на второй день нашего прибытия. Всё так ярко, словно вчера… Теперь-то всё изменилось. Всё совсем не так, как раньше! Ты, Гари, был прав, когда говорил, что надо успеть зафиксировать историю.
- Цзедын, твои сыночки все в тебя! Такие же молчуны, зато сила! Даром, что меньше ростом. Крепкие ребята получились – каждый работает за троих!
- Лили, я вчера наконец-то довязала тот носок, что ты не успела…
- Паола, дорогая, не обижайся на меня. Я бывала резка с тобой, да ведь и ты, сестрёнка, не сахар… Но это всё пустяки, всё неважно. А важно то, что мы прошли с тобой трудный путь вместе. И, знаешь, должна признаться, я всегда немножко завидовала тебе. Ну, совсем чуть-чуть… Ты была слишком красивой, Паола. Слишком любила жизнь. И ты была матерью Ники…
- Антон, братик, спи спокойно…
- Вайолет, если б ты знала, как нам тебя не хватает.
- Дзен Су, ну, кто бы мог подумать, что и ты смертен. Ты, который легко разбивал о макушку кирпичи… Мы были уверены, что уж кто-кто, но ты-то точно будешь жить вечно.
У последних могил – самых свежих, ещё и сорока дней не минуло задерживались дольше, чем у прочих. Топтались, кряхтели, подбирая мысли и слова. Груз собственной вины и горечь утраты перед нелюбимыми, но такими дорогими супругами не отпускал.
- Нома, милая, посмотри, что я тебе принёс, - Эмиль достал из кармана кусочек сырной лепёшки и два яичка, - вот, кушай пожалуйста! Всё как ты просила…
Пристроив гостинцы, он по привычке начинал нервно дёргать носом. Супруга стояла перед ним, как живая и в глазах Номы ясно читался упрёк. Ведь она так мечтала родить! Хотя бы одного единственного ребёночка! Природа снабдила Ному великолепными грудями, чтоб выкормить не одного, а с десяток малышей! А он, Эмиль… В нём всё дело. Он один виноват в том, что Нома, такая неунывающая на людях Нома, ночами рыдала и кусала себя за руку, точно больное животное. Невольно он отнял у неё право данное самой природой. И он не любил её… Это правда. Жалел, но не любил.
- Прости, - без конца повторял Эмиль, обращаясь к могильному холму, - прости меня, если сможешь…
Его спутница в это время обнимала соседний холмик. Гульзар казалось, что она просто обязана согреть Кая. Согреть, согреть, согреть… Каю и при жизни не хватало тепла. Вечно он мёрз, кутался и ностальгировал по знаменитым финским саунам. А она, Гульзар так и не сумела зажечь в его сердце огонёк. Ему бы Паолу… Ты сумела бы…
Наплакавшись вволю, Эмиль и Гульзар отступали от дорогих могил, робко пятились назад и цеплялись друг за друга так, словно через минуту-другую ожидался ураган невиданной силы.
- Гуля, родная моя, милая, - приговаривал Эмиль, поднося к губам её пальцы. Гульзар прятала лицо не его груди и обоим казалось, что они снова, там на крыше – между небом и землёй. Времени у них оставалось немного, оба понимали это, однако торопиться не хотели, смакуя каждый миг близости.
- Знаешь, - решился Эмиль, - я должен рассказать тебе одну вещь. Это очень личное. Моя личная тайна, понимаешь?
- Может быть не стоит…, - испугалась Гульзар. Именно теперь её страшили любые изменения. Пусть и самые незначительные. Не надо больше никаких тайн. Достаточно. Хотелось покоя и тишины. Больше ничего.
- П-почему н-не стоит. Н-надо. П-понимаешь, - от волнения Эмиль стал заикаться. Он испытывал настоятельную потребность, самую естественную для человека на склоне лет – рассказывать о себе и судить себя. И потребность эта была больше, чем он сам.
К счастью, Гульзар, почувствовала это и тихонько пожала ему руку – рассказывай.
- Как ты относишься к трансгендерам?
- Не знаю…Никогда не задумывалась об этом. А что?
- Я родился девочкой. И мне дали имя - Эмма, - осторожна начал Эмиль. Выдержав небольшую паузу, он искоса взглянул на Гульзар. Она не перебивала и даже не нахмурилась – уже хорошо.
- К трём годам понял, что я – ошибка природы. Глядя на отца, я представлял себя на его месте. Мне нравилась его походка и низкий голос, его запах и манера общаться. Я сказал родителям, что стану мужчиной, когда вырасту. Они посмеялись надо мной и пообещали, что "это" со временем пройдёт. Но "это" не проходило. Я говорил о себе в мужском роде, играл в мальчиковые игрушки и отказывался даже примерять девичьи шмотки. В конце концов меня отвели к врачу. Десять лет я получал психологический интенсив, сменил несколько специалистов и школ, но проку от лечения было ноль. А когда пришли первые месячные и вовсе решил покончить с собой. Я прочитал, что проще всего решить этот вопрос по-римски.
- Как это?
- Помнишь ли историю Сенеки?
Гульзар покачала головой. В последнее время она стала забывать и более важные вещи – куда и что она кладёт, путала имена детей, а как-то целый час вспоминала лицо собственной матери и, к своему ужасу и стыду, так и не сумела этого сделать.
Луций Сенека – римский философ и воспитатель императора Нерона вынужден был покончить с собой по приказу своего царственного воспитанника. Сенека вскрыл себе вены, лёжа в тёплой ванне.
(Продолжение следует) - здесь!
Иллюстрация - Мариус ван Доккум добрый и весёлый голландский художник. Герои его картин - пожилые люди полные позитива.
Начало истории - тут! - 2 глава, 3 глава, 4 глава, 5 глава,6 глава, 7 глава, ,8 глава, 9 глава,10 глава, 11 глава, 12 глава, 13 глава, 14 глава,15 глава,16 глава., 17 глава, 18 глава, 19 глава, 20 глава, 21 глава, 22 глава, 23 глава, 24 глава, 25 глава, 26 глава, 27 глава, 28 глава, 29 глава, 30 глава, 31 глава, 32 глава, 33 глава, 34 глава, 35 глава, 36 глава, 37 глава.
Спасибо за внимание, уважаемый читатель!