«К своему коллекционированию картин отец никогда не относился как к делу узко личному. Он видел в этом большое общественное значение — этим и объяснялось то, что он с «легким сердцем» расставался с большим количеством картин, передавая их в дар музеям и городам. В этом он видел основное назначение искусства — служить людям…
Собирание картин занимало у отца немало времени. Если ему сообщали, что где-то продается какая-то картина, он немедленно ехал туда и, если видел, что картина стоящая, покупал без особых колебаний. Важно было только, чтобы вещь была достойной, — цена в данном случае не играла особой роли. Бывало, что его приглашали в дом, где имелась картина, попавшая туда случайно. Владелец даже не знал, что она из себя представляет, а вещь оказывалась хорошей. В таких случаях отец, купив ее, считал, что он спас произведение искусства. А в других случаях, наоборот, владелец прекрасно знал и ценность и стоимость картины, но продавать ее не хотел, и отцу стоило больших трудов — уговорить его «уступить» ему эту вещь.
Вообще собирание такой коллекции требовало от отца большой, кропотливой работы. Приходилось много ездить по разным адресам, наводить справки, принимать у себя дома владельцев картин, и, что самое главное, надо было уметь разобраться в картине: определить автора, если картина не подписана, а если даже и подписана, то надо было еще определить подлинность ее… Ведь нередко попадались и подделки, так называемые «фальшаки». В этом отношении отца обмануть было невозможно, а потому в его коллекцию «фальшаки» попасть не могли. Он разбирался в живописи русских художников лучше многих экспертов и искусствоведов, и поэтому к нему часто обращались за помощью и советом сотрудники Русского музея и другие коллекционеры.
Отец, например, утверждал, что работы Репина он может определить с завязанными глазами, на ощупь, по характеру мазков красок, по фактуре поверхности. Однажды он это доказал, поспорив с друзьями: ему завязали глаза и разложили перед ним несколько работ разных авторов, но одинакового размера, и он действительно, проведя рукой по всем картинам, определил работу Репина!
Когда в конце 20-х годов в Русском музее открывалась выставка работ И. Левитана, я был с отцом на этом вернисаже. Осмотрев всю выставку, отец подозвал присутствующего здесь директора музея (кажется, это был Софронов, о котором я уже писал) и сказал ему: «Немного неудобно на выставке в Русском музее выставлять «фальшаки», — и указал на одну или две картины, которые он определил как фальшивые. Софронов стал спорить и утверждать, что «в Русском музее такого быть не может». По настоянию отца тут же были приглашены искусствоведы и эксперты. Они вначале тоже старались оспаривать заявление отца, но он все же доказал им свою правоту, и картины эти были тут же, на вернисаже, сняты.
Отец рассказывал, что, будучи как-то в Москве, он зашел в гости к своему старому другу, известному артисту Владимиру Яковлевичу Хенкину, который тоже понемногу собирал картины. И вот среди не столь уж большой коллекции картин Хенкина отец определил несколько подделок под Маковского, Айвазовского, Шишкина. Почему-то очень много подделок было в ходу именно под этих художников. Владимир Яковлевич, конечно, был очень расстроен таким заключением, но, будучи человеком веселым и остроумным, он сказал: «Твой приход Исаак, помимо ужина, стоил мне по меньшей мере 20 тысяч рублей».
Е. И. Бродский. Воспоминания об отце.
