Аля давно уже не удивлялась ни красоте Кракова, ни чистоте городских улиц, ни опрятности загородных деревень. Да, это был совсем другой мир: здесь не увидишь поваленных заборов, заколоченных избушек, провалившихся крыш и общей унылой запущенности. Обывателям в голову даже прийти не могло: выбросить из машины на ходу пустую бутылку из-под газировки, выплюнуть окурок мимо урны, а справить малую нужду на углу – Матка Боска, упаси!
Аля, побывавшая во многих странах, понимала: практичные европейцы умеют считать деньги. И умеют зарабатывать деньги. Не было у них ни алмазов, ни нефти, ни газа, ни леса. Но существовали веками древние, прекрасные города с величественными соборами, с потрясающей архитектурой, поражающей воображение. Миллионы туристов – вот основной хлеб. Поэтому европейские гостиницы, магазины, улицы манили, приглашая посидеть в уютном кафе, отведать вкуснейших пирожных, насладиться восхитительным кофе.
Смешно. Таким сервисом в России славились немногие заведения. Даже в «Метрополе» метрдотель дарил свою улыбку лишь избранным, уважаемым гостям или иностранцам. Простому смертному внимание халдеев не полагалось. Здесь же улыбка дарилась каждому посетителю.
И еще: нарядная одежда не считалась показателем богатства. Наоборот, любовь к вычурным платьям, обилию бриллиантов в ушах и на пальцах здесь считалась дурным тоном. Обеспеченные господа могли ездить на стареньких автомобилях и щеголять в простеньких джинсах. Местные официанты не смотрели на внешний вид: иной старичок в потертом пиджачке, оплатив скромный ужин, оставлял чаевые, равные месячному заработку официанта. И совсем наоборот: расфуфыренная дама, от которой за версту несло Шанелью, требовала «всего самого-самого» и уходила, не оставив ни одного злотого.
Але нравились узкие улочки, мощенные булыжником, Торговая площадь Кракова, таинственные Карпаты, в подножье которых стоял древний город, нравились малюсенькие магазинчики – лавочки с горячим хлебом. Нравились люди, расслабленные, улыбчивые, очень красивые. Местные пани и вправду отличались необычной внешностью: яркими чертами лица и пушистыми белокурыми волосами.
Алину, так похожую на хорошеньких панночек, коренные горожане принимали за свою. Ее русское происхождение выдавало неправильное произношение. Она старательно учила язык, но пока выходило не очень. В отличие от мелодичного английского, мурлыкающего французского и по-военному четкого и простого немецкого, польский был, мягко говоря, не совсем красивым. Казалось, что поляки не говорили, а шипели. Или чихали. Слова, будто кипящее масло на сковороде, скворчали и пшикали. Аля, измученная после многочасовых разговоров «на родном» наречии, потом невольно коверкала русскую речь. Ирина смеялась:
- Детка, ну что тут сложного? Польский язык с русским очень похожи. И нечего расстраиваться – ты успешно миксуешь оба языка!
Бабке все нипочем! Она быстренько обзавелась друзьями и подружками, придумав какую-то фантастическую легенду о предках в виде польских королей! Ее престарелые соседки выражали восхищение. Закружились вокруг дома подозрительные паны, внуки и сыны Ириных подружек, в надежде познакомиться с богатой наследницей и хоть одним глазком взглянуть на таинственную пани Елену, добровольно заточившую себя в имении. Говорили, что она владеет миллионными активами русского мужа!
- Но какой смысл тогда? Муж жив и здоров! – сокрушался какой-нибудь пан Грабовский.
- Я вас умоляю, пан Грабовский! В России богатые живут недолго! – убеждал собеседника его друг и соперник по совместительству, какой-нибудь Томаш или Мицлав.
Аля только посмеивалась. Она давно уже не участвовала в сценке «Цыганочка с выходом», где гости восхищались цветом волос и умением играть Листа. Алька коротко постриглась, покрасила волосы в радикально черный цвет. Сменила романтичные платьица на джинсы и косуху, а туфельки – на шнурованные тяжелые ботинки. Барышня из приличной семьи превратилась в отвязную Матильду, маленькую подружку киллера Леона. Альке очень нравился этот фильм.
И все равно она была прекрасна. Новый образ только прибавил ее внешности шарма. Елена, увидев Алькину косуху, раскрыла в удивлении свои прекрасные глаза:
- А ведь тебе идет, дочка! Нет, правда! – воскликнула она. (Ожила спящая красавица).
Ирина всплеснула наманикюренными ручками.
- О! Ужас ужасный, конечно! Но красоту ведь ничем не испортишь, детка!
Алька тряхнула головой и засмеялась, наконец-то, искренне и от души. Досадила глупой бабке-авантюритске, называется! Все получилось с точностью наоборот. Все в восхищении, даже их домашняя «Снежная королева»!
Ирина не успокаивалась. Надумала устроить светский раут и пригласить семьи подруг и друзей на вечер. Она много, чего хотела. Позвать, например, прессу из Кракова, чтобы осветили «историческое событие» - возвращение в родные пенаты пленницы Советского Строя. Журналисты, представители второй древнейшей профессии, позарившись на халявную жратву, с удовольствием расписали бы это в своих желтых газетенках. Ведь так модно поливать грязью СССР, империю зла. Ту самую империю, в которой Ирина жила и ни о чем не тужила. Альку даже передернуло: бабку несло, как тачанку...
Но вдруг из Питера поступил строгий сигнал: никакой шумихи, и Ирина сразу успокоилась, ограничившись званым вечером на именины в узком кругу друзей. С паршивой овцы хоть шерсти клок...
К этому готовились тщательно. Были вызваны работницы клининговой фирмы, чтобы навести порядок в доме. Флористы устанавливали многочисленные цветочные композиции. А лучшие повара обещали «косулю в брусничном соусе». Елена, глядевшая на суету маменьки, лишь иронично улыбалась.
А Альку все это безмерно раздражало. Хотелось вставить беззаботной бабке какую-нибудь шпильку. В конце концов, уличить ее во лжи. Спросить, например, где же настоящий фамильный замок, принадлежавший доморощенной принцессе, и понаблюдать за тем, как она будет выкручиваться, врушка. В России чер-те что творится, все катится в тартарары, а Ирина наслаждается жизнью, пьет хорошее вино, устраивает приемы на деньги отца...
Отец... А отец разве честно зарабатывает деньги? Заслуживают ли они этих денег? Алина знала о жизни обыкновенных соплеменников, которые не умели «крутиться», трудились на заводах, на фабриках, на фермах, в школах и больницах. Как им сейчас тяжело... Кто позаботится о них? И в это самое время Аля ни в чем не нуждалась. Мама строила из себя королеву «Марго», находясь в постоянной депрессии. От чего депрессия? Ей не надо убивать здоровье, пытаясь заработать копейку для семьи. Обыкновенное безделье, усугубленное пьянством. И нечего здесь придумывать драму. Противно.
Чем больше Аля находилась в этом райском месте, где все хорошо, тихо и стабильно, тем больше тянуло ее на родину, в сырой и мрачный Питер. Унылый в ноябре и величественный в мае. Не было гор, не баловала питерцев погода: лишь стылая Нева да серое небо с белым солнцем над головой.
Грязные вокзалы и мусор в подворотнях... Но это был родной город, любимый, единственный, проспекты которого, в отличие от узких европейских улочек, удивляли своей широтой и прямотой. Как русские люди, к которым можно прийти в любое время дня со своей бедой, не договариваясь о встрече заранее. Почему ей нельзя вернуться домой? Почему она не может поступить в какой-нибудь институт и учиться с удовольствием среди родных по духу людей?
Аля чувствовала себя пленницей. Жизнь вокруг казалась ей пустой и легкомысленной. Не было сил терпеть, мучили кошмары по ночам. Она всегда смеялась над ностальгией людей, живущих вдали от родины. Считала это глупым, сентиментальным слюнтяйством. И ведь сама же оказалась в такой ситуации, и тоска по России грызла сердце и днем, и ночью. Она злилась на мать, грубила бабке и ненавидела отца. Давно уже в голове Али созрело решение – убежать, уехать, улететь отсюда домой. И решение это еще больше укрепилось с появлением на Алином пути Игоря.
Она любовалась Вавельским замком. Строгие линии, стремящиеся ввысь, старинная кладка – совершенство архитектуры. Но, чем больше Аля смотрела на величественный замок, тем яснее в ее памяти отображался прекрасный золоченый купол Исаакиевского собора. Неподалеку какой-то молодой мужчина активно щелкал профессиональным фотоаппаратом.
- Пани, могу ли я обратиться к вам с просьбой? – вдруг сказал он Але по-польски.
Алина привыкла, что многие туристы просят сфотографировать их на фоне достопримечательностей.
- Ну, давайте, что уж с вами поделать, — она невольно произнесла эти слова на родном языке.
А мужчина улыбнулся широко и воскликнул:
- Да вы русская? Вот это да! А я смотрел на вас и думал, что нашел идеальную модель для рекламы нашей продукции! Специально в Европу приехал. И надо же, вы – россиянка!
- А что за продукция?
- Линия косметики. Мыло, духи, шампунь. Была такая идея – возродить старинный аромат, на основе которого фирма «Брокар» выпускала известную на всю Европу косметику. Еще до революции. Нашлись инвесторы, чтобы спонсировать работу парфюмеров. И у нас получилось. Но, чтобы завоевать рынок, нужна качественная реклама. А мы, к сожалению, не дотягиваем до уровня парижских концернов. И никак не найти подходящую модель. Все не то! И тут вы!
Аля засмеялась.
- Забавно! Мне кажется, я совершенно не похожа на девицу в кокошнике.
- Ну, это просто клюква. Стереотип! Кто-кто, а барышни в кокошнике в этом случае не подойдут. Я из Питера. А там – серое небо, белое солнце, золотой шпиль Петропавловки.
У меня давно в голове сложилась картина: ленинградская крыша, город на ладони, северный ветер, и девушка с синими глазами. Четкий овал лица. Правильная геометрия прически. Тонкая рука. И глубокий взгляд. Девушка не играет, не манит и не кокетничает. Она, как сама Нева, серьезна, холодна и невероятно красива. А это – вы!
Аля была сражена наповал. Он говорил то, о чем она думала постоянно в последнее время!
- А я родом из Петербурга.
- Да? Вот откуда эти синие питерские глаза! Да вы – душа города! Нет, нет! Я не имею никакого права вас отпускать! Разрешите вас угостить настоящим португальским кофе? И, да, представлюсь: Игорь.
Они сидели в небольшом кафе и лакомились чудесными пирожными.
- Это португальский десерт, «Паштел де ната». Попробуйте. Необычно.
Аля поднесла к губам тоненькую чашечку из теста, наполненную кремом. Пирожное оказалось хрустящим и легким, а потрясающий заварной крем таял на языке, оставляя сливочное послевкусие. Кофе был великолепным. Крепкий, с легкой кислинкой и тонкой ноткой черного перца.
- Интересно! – восхитилась Аля. — А я всегда косо посматривала на несочетаемые вещи. Ну, как лук с вареньем.
Мужчина прищурился и с легкой ехидцей произнес:
- Да? Не ожидал. А как же селедка с клубникой под манговым соусом?
- Бр-р-р-р, — Аля легонько скривила носик.
- Вы даже не пробовали это блюдо? Оно очень популярно в Кракове!
- Значит, поляки – редкостные извращенцы! – засмеялась Алина.
Они много смеялись в тот вечер. И много говорили. Обо всем и ни о чем. Беседа лилась легко, Игорь оказался весьма остроумным человеком.
Потом они гуляли по городу пешком. Пили вино в ресторанчике в Казимеже, где до сих пор висели старые вывески мелких лавчонок. Игорь рассказывал ей про Питер. Будто бы открывал его заново для Али. Сердце щемило то ли от тоски, то ли от радости, то ли от любви. Непонятно. Она смотрела в его лучистые глаза, она любовалась его белоснежной улыбкой, она внимала каждому его слову, и чувствовала, что летит куда-то...
Игорь жил в отеле «Полерра». Пригласил в гости. И Алина, вопреки всем своим принципам, наплевав на мораль и воспитание, приняла приглашение. Они пили шампанское, ели клубнику, крупную, удивительно сладкую и ароматную.
- Селедки там нет, не бойся, — Игорь скорчил такую уморительную рожицу, что Аля вновь не удержалась от смеха.
Он поднял бокал и сказал тост:
- За новую модель! За новую звезду! За тебя, Алина!
Она в первый раз в жизни почувствовала себя пьяной. Весь мир кружился перед ней. И вдруг – лицо Игоря. Его серые, с искорками, глаза. Его губы.
- Я не знаю, что со мной происходит, Аля, — сказал он.
- И я не знаю. У меня никогда еще такого не было, — согласилась она.
Они целовались, и Але казалось, что земля качается под ними. В первый раз в жизни Алина не пришла домой ночевать.
Ночь пролетела как один миг. А утром...
- Мне нужно уехать в Россию, — сказал Игорь, разбудив Алину поцелуем.
У Али оборвалось сердце.
- Ты вернешься? Вернешься, Игорь?
Тот молчал. Алины руки взлетели как птицы и повисли вдруг безвольно.
- Аля... Вот что... А давай уедем вместе? Ну что тебя тут держит? А я положу весь мир возле твоих ног. Ты слышишь меня, Аля? Поедем в Питер? Послезавтра – съемки! А нам нужно еще успеть подписать контракт.
Алю, словно жаркой волной обдало. Радость? Счастье? Тревога?
- Но... как же мама? Бабушка?
- Мы будем к ним приезжать.
- Но... Надо же как-то познакомиться?
- Нет времени, девочка моя. Нужно улетать. Рейс через восемь часов. А дома начнутся слезы. Бабушка раскапризничается... Мы им обязательно позвоним. Ты же знаешь: долгие проводы - лишние слезы. Ты со мной? – Игорь обнял ее и пристально заглянул ей в глаза.
Алю трясло как в лихорадке. Она ворвалась в дом вихрем, забыв поздороваться с бабушкой и матерью. Те, бледные, взволнованные, измученные.
- Аля, ты где была? – закричала Ирина.
Аля не ответила. Она взлетела по лестнице на второй этаж, распахнув дверь личной комнаты. Судорожно покидала в дорожную сумку необходимые вещи. Из ящика вынула документы, а кредитку положила в нагрудный карман куртки. Села на кровать. Огляделась. Нет. Ничего ее здесь не держит. Она хочет домой. В голову ударила мысль: «А как же мама, бабушка?». Да никак. Пусть живут, как хотят. А ей нет места в чужой стране.
В дверь постучали. В комнату вошла Елена.
- Аля, что с тобой? Ты такая... сама не своя, — сказала она.
Алины глаза метнули в мать пару острых молний.
- Я уезжаю. Я здесь жить не могу.
- Аля, прекрати. Мы здесь в безопасности, — Елена присела рядом с девушкой.
- В какой безопасности? Что за ерунда? Он просто отправил нас от себя подальше, чтобы не мешали. Вам нравится – сидите. Мне – нет.
- Алька, дурочка, не сходи с ума. Нам, действительно, угрожает опасность, — начала было Елена.
Алина вскочила. Закричала:
- Просто тебе это удобно, мама! Вы все уже решили. Все! Меня спрашивать необязательно? Вы хоть бы раз поинтересовались моим мнением? Я не хочу! Не могу! Ненавижу эту страну! Я уеду! Сегодня же! Горите вы огнем вместе со своим имением!
Елена вдруг подошла к разбушевавшейся дочери и влепила ей пощечину. Аля осеклась, пораженная поведением матери. По Алиным щекам побежали слезы.
Я хочу уехать! И я уеду! Вы не имеете никакого права держать меня здесь! Это невыносимо! Чего ты добиваешься, чтобы я выпрыгнула из окна?
- Когда ты улетаешь, дочь? – мать спросила упавшим голосом.
- Через шесть часов, мама.
- Разреши нам тебя проводить.
Аля вздохнула тяжело.
- Не надо, мама.
---
Анна Лебедева