Вот и всё, прекратил господин Ноябрь прикидываться добреньким. Ещё вчера были относительно комфортные плюс семь, а сегодня теплее минус четырех не станет. Да и не только сегодня, а во все последующие дни. Из-за резкой смены погоды, ветер, как заправский дебошир, с деревьев веток наломал, разбросал мусор, пешеходов так и норовил с ног сбить, да головные уборы сорвать. Если что, это я себя имел в виду. Ведь чего, гад такой, наделал-то? Взял и кепку мою аккурат в грязную лужу бросил! Ладно, я мужичонка не гордый, выловил её, жалкую, грязную и мокрую.
Только вошёл и прямо с порога стал очевидцем разгорающегося конфликта. Главный фельдшер Андрей Ильич вместе со старшим фельдшером Еленой Караваевой, проверяли укладки выездных бригад. Проще говоря, те самые общеизвестные оранжевые чемоданы. Не реже двух раз в месяц они должны это делать.
Процедура эта неновая, даже можно сказать рутинная. И возмущаться тут совершенно нечему. Если, к примеру, в нашем бригадном чемодане нет ни срача, ни просрочки, то почему же мы должны скандальничать и людям нервы трепать?
Но, некоторые коллеги так не считали. Фельдшер Антонова, высокая дородная дама лет пятидесяти, была оппозиционна всем и всему. Представляется, что дай ей пятьсот тысяч премии, то она и тут проявит бурю недовольства. «Ха, каких-то несчастных полмиллиона кинули! Видать остальные-то пятьсот себе по карманам распихали!».
– Так, знаете что, Андрей Ильич, не надо меня тут козлом отпущения выставлять! – гневно сказала она. – Проверять должны не мы, а те, кто на пункте работают! Тем более, что им за это доплачивают!
– Галина Владимировна, а вот это говорит о том, что свою должностную инструкцию вы вообще не читали. Проверять должны не только на пункте, но и сами бригады! – парировал Андрей Ильич.
– Нет, а почему так-то? Значит они будут деньги получать, а спрос с нас?
– Слушайте, да какая доплата? Ничего они не получают!
– Ну конечно, ага! Я вот прям наивная девочка! Надо же, преступницу нашли, просрочку обнаружили! А ничего, что этот <Название общеизвестного антигистаминного препарата> мы вообще не используем? Да и не только мы, вообще никто!
– Галина Владимировна, он, по минздравовскому приказу, должен быть. И не играет роли, пользуетесь вы им или нет. Да ладно бы одна ампулка случайно оказалась. Но у вас же семь штук! А потом, вы с чего так-то расстроились? Замените их, да и всё, какие проблемы-то?
– А такие, что меня стимулирующих лишат!
– Да никто ничего вас не лишит! Что вы сами себя накручиваете? Всё, расписывайтесь в акте и расходимся!
– Дааа? Ага, щас, разбежалась! Я дура, что ли, приговор-то себе подписывать?
– Какой приговор, Галина Владимировна, ведь дело-то выеденного яйца не стоит!
– Всё, Андрей Ильич, хватит! Я сказала, что ничего подписывать не буду!
И после этих слов, Антонова величественно удалилась.
Как ни стараюсь, не могу понять людей, которым протест нужен исключительно ради протеста. Ведь Галина Владимировна и сама-то знает прекрасно, что пока ещё ни одного работника не наказали за такие нарушения. Да и за что наказывать, если устранить все эти, в общем-то, мелкие безобразия, можно за считанные минуты? Вполне возможно, что «протестуны» от всего этого получают внутреннее удовлетворение. Любой конфликт для них, как бальзам на душу. Вот только не понимают они, что сами же себе топор на ногу роняют. Да, препарат с истекшим сроком годности может и не причинить никакого вреда. Однако это не лишает больных и их родственников права на подачу жалобы.
Да что там говорить о препаратах, если пару лет назад, больной, заметив по клейму на скоропомощном тонометре, что тот не поверялся уже больше года, тоже не смолчал. Конечно, любая жалоба не является заведомым приговором, но всё-таки непонятно, зачем создавать себе проблемы на ровном месте?
На конференции ничего особо примечательного не было. А продолжение театра одного актёра в лице Антоновой, примечательным я не считаю.
Всех коллег давно разогнали по вызовам и только мы остались, единственные и неповторимые. Сидим в «телевизионке», лениво переговариваемся:
– Ну что, сейчас без пятнадцати, – сказал фельдшер Герман, – минут двадцать десятого, наверно, вызовут.
– Да, скорее всего…
Но тут из коридора послышался шум и раздался мужской крик:
– Э, тут все повымирали, что ли? Блин, «скорая» называется!
Автором крика оказался коренастый мужчина с усами, державший под руку невысокую женщину со страдальческим выражением лица.
– Проходите вот сюда. Так, женщина, вы – на кушетку, а вы подождите в коридоре.
– Ладно, ладно, подожду. Но я на вашего охранника в суд подам! Это что за беспредел? Он нас на машине сюда не пропустил, можно подумать, мы на экскурсию приехали! Где вы понабирали таких придурков?
– Так, уважаемый, мы нигде никого не набирали. Не мешайте, пожалуйста!
Когда скандальный господин вышел, я приступил к расспросу:
– Что с вами случилось?
– Я – начальник почтового отделения. На работе очень сильно понервничала и мне стало плохо. В груди не боль, а тяжесть какая-то появилась, как будто там какой-то горячий ком. Голова закружилась, в глазах всё потемнело. Чувствую, что сейчас сознание потеряю. А тут как раз муж приехал, меня в машину посадил и сюда привёз.
– Так почему же вы не вызвали, а сами поехали?
– Ой, да не смешите! Тут сто раз умрёшь, пока вас дождёшься!
Нет, не стал я вступать в пререкания. Пользы от них не будет, а конфликт спровоцируешь.
Ну и что? На ЭКГ всё замечательно. Глюкоза нормальная. Никакой настораживающей симптоматики нет. Давление сто пятьдесят на девяносто. Высоковато, конечно, но и некритично. Однако больная так не считала:
– Да вы что? Что значит «нестрашно»? Для меня это очень много! Я при ста тридцати-то умираю, а тут аж сто пятьдесят!
– Так мы же вас без помощи и не оставляем. Сейчас дадим таблетку и потихоньку снизим.
– Нет, вы издеваетесь, что ли? Какую таблетку? Делайте мне укол!
– Если вам сделать укол, то давление рухнет вообще до нуля. Поэтому никаких уколов.
– То есть, вы мне отказываете в помощи?
– Нет, не отказываем. Таблетку дадим, но уколов делать не будем.
Услышав наш разговор, вбежал муж:
– Наташа, всё хватит, не спорь с ними! Кто ваш начальник?
– Старший врач смены. Поднимайтесь на второй этаж, кабинет увидите сразу.
– Свою фамилию назовёте?
– Ну уж конечно не скрою: Климов Юрий Иванович.
– Врач или фельдшер?
– Врач.
– Хм, что-то непохоже.
«Да и пошли вы <нафиг>!» – сказал я сквозь зубы им вслед. Но, к сожалению, ушли они не туда, а всего лишь к Александру Викентьевичу.
Всё, что положено отписал и понёс в диспетчерскую на закрытие.
– Иваныч! – крикнул мне в открытую дверь Александр Викентич. – Что ж ты тётеньку-то не удовлетворил?
– Дык у неё же свой персональный удовлетворятор имеется.
─ Ладно, не расстраивайся, она и от меня ушла неудовлетворённой. К главному.
─ Ну туда ей и дорога!
– А ты в карточке ситуацию расписал?
– Обижаешь, начальник!
В одиннадцатом часу уже настоящий вызов пришёл: психоз у мужчины сорока двух лет.
Подъехали к старому облезлому двухэтажному дому. Во дворе припаркованы автомобили полиции и следкома.
В маленькой грязной однокомнатной квартирке не протолкнуться. Вонь разлагающейся мертвечиной неописуемая.
Следователь Следственного комитета, в жилете с соответствующей надписью поверх «гражданки», рассказал:
– Соседи вызвали полицию, сказали, что из второй квартиры тр-м воняет. Они приехали и увидели, что тут действительно тр-п. Вон, на диване лежит, весь раздулся, протёк.
– То есть, тут убийство, что ли?
– Пока ещё непонятно. Эксперт говорит, что видимых повреждений вроде нет, а уж точно всё будет завтра известно, после вскрытия.
– Ну а мы-то здесь зачем?
– Хозяин квартиры психически больной, недееспособный. У него мать умерла, а опекуном является его сестра, но она живёт отдельно. От него здесь уже все стонут. Сам-то он не пьёт, зато вся алкашня к нему приходит. Ну а насчёт тр-па сказал, что это его друг, к нему пришёл переночевать. И вообще он вполне себе живой. Просто не протрезвел ещё. Мы его попытались поподробнее расспросить, а он какую-то дурь несёт.
– Ладно, сейчас пообщаемся.
Друг, а может и автор тр-па, худой, со свалявшимися нестрижеными волосами и облезлой бородёнкой, сидел на кухне. И был он настолько безучастно-спокоен, будто следственно-оперативная группа у него ежедневно работает.
– Ну что, Станислав, рассказывай, что случилось?
– Да ничего не случалось, всё нормально.
– То есть, разлагающийся тр-п в квартире – это нормально?
– Никаких тр-в здесь нет. Этот человек живой, я его сегодня будил, он проснулся и опять уснул. Проспится – сам встанет. Мне вообще непонятно, зачем весь этот цирк устроили?
– А судебно-медицинский эксперт, значит, тебе не указ?
– Нет, конечно! Он же не знает, что чёрт на четыре не делится!
– Слушай, а ведь и я тоже, к своему стыду, этого не знал!
– Сейчас я вам таблицу покажу, всё сами увидите.
– Нет, спасибо, пока не надо. Ни к чему людей отвлекать. Давай пока о другом поговорим. У меня такое чувство, что ты к чему-то прислушиваешься. И не к происходящему вокруг, а к чему-то внутреннему. Это так?
– Просто слушаю, что они говорят. Всё дело в том, что силой мысли можно даже поезд остановить. Да, встать прямо перед ним и остановить.
– Понятно, думаю в РЖД это изобретение непременно внедрят. Но ты всё-таки поясни, кто такие «они»?
– Да их много: моя мать, сестра, два двоюродных брата, ещё и мужики какие-то незнакомые. Они все обо мне разговаривают.
– Между собой или непосредственно к тебе обращаются?
– В основном между собой, меня обсуждают, но бывает, что и мне говорят. Вот только сейчас мать велела вены порезать. А чем я порежу-то? У меня оба ножа тупые. Спросил, может мне лучше повеситься? Нет, говорит, только резать.
– Так, погоди, мне сказали, что твоя мама умерла.
– Да и что из этого?
– Ну как что, она с тобой мёртвая разговаривает, что ли?
– Но ведь не сама она разговаривает, а её дух. Что-то уж вы даже очевидных вещей не понимаете.
– Да, извини, забылся. А диспансер ты посещаешь? Лекарства принимаешь?
– Давно не принимал. Знаете, просто когда в одной точке сходятся несколько световых потоков, то от этого мысли сначала останавливаются, а потом плясать начинают. И я приспособился…
– Погоди-погоди, Стас, я спросил посещаешь ли ты диспансер и принимаешь ли лекарства?
– Нет, конечно, а зачем? Те разы я действительно болел, а сейчас у меня всё нормально.
– Ну, нормально-ненормально, а в больницу ехать придётся.
– Ладно, поехали, я же не против.
Параноидная шизофрения с формирующимся дефектом личности, буквально бросалась в глаза. Прежде всего, были заметны безучастность, монотонность и ярко выраженное эмоциональное обеднение. Схизис, он же расщеплённость, тоже себя проявил. Станислав заявил, что со здоровьем у него всё нормально, однако на госпитализацию согласился сразу, без пререканий, даже не попытавшись выяснить зачем. А вот человек без процессуального заболевания возмутился бы, мол, зачем меня везти в больницу, если я не болен?
Кроме того, он продемонстрировал весьма характерный для шизофрении симптом: соскальзывание. Это резкий, ничем не обусловленный переход от одной мысли к другой. Станислав дважды сворачивал с ответов по существу на иные темы. Начал было рассказывать про свои «голоса» и вдруг переключился на возможность остановки поезда силой мысли. Потом, кратко и неполно ответив на другой вопрос, неожиданно заговорил о влиянии световых потоков на мышление.
Шизофренический дефект выражался в пассивной подчиняемости и управляемости. В ответ на приказ «голоса» расстаться с жизнью, Станислав даже и не подумал хоть как-то воспротивиться. Он задал лишь уточняющий вопрос по поводу орудия.
Вот и ещё вызов: перевозка из травмпункта в травматологическое отделение стационара. Нет, сложного здесь нет ничего. Напрягает лишь тот факт, что наше руководство не хочет понимать разницы между психиатрической и фельдшерской бригадами.
Зашёл в кабинет врача-травматолога и тут же выслушал всё, что он думает о «скорой» в целом и об отдельных работниках в частности:
– Я не понял, это что за бардак на вашей «скорой»? У вас там такой кадровый голод, что всех дебилов на работу берут? Короче, фельдшер привёз женщину после падения со второго этажа. Поставил перелом наружной лодыжки, в регистратуру отдал направление, переложил её на нашу каталку и уехал. А у неё, между прочим, перелом таза, всех лодыжек на обеих ногах и шок до кучи! Вот объясните, как такое можно не заметить? И теперь она по сути брошенная! Мы её обезболили <Название сильного нестероидного противовоспалительного препарата>, сейчас она капается, давление чуть повыше стало. Он же её привез не обезболенную и с давлением девяносто на шестьдесят!
– Вы её с <Название вазопрессорного препарата> капаете?
– Нет, с <Название инфузионного раствора>
Больная бледная, заторможенная, лежала на каталке. Бутылка с раствором была почти пустой.
– Здравствуйте, что с вами случилось?
– Я окно мыла и упала. Хотела сама встать, а не получилось. У меня тут (показала на тазовую область) как будто что-то лопнуло. Рома, мой сосед, увидел и «скорую» вызвал. А врач меня сюда привёз и уехал.
– Вы говорили ему, что у вас таз болит?
– Да, говорила. А он сказал, что там всё в порядке, просто при падении внутренности стряхнулись. И это само по себе пройдёт.
– Сейчас болит?
– Да, но после укола уже не так сильно.
Давление сто на семьдесят, пульс аж за сотню колотится. Травматический шок во всей красе. Нет, нечего и думать её в таком состоянии куда-то везти. Зарядили капельницу с вазопрессорным препаратом. Спасибо коллегам из травмпункта, которые вену катетеризировали, нам возиться не пришлось. Обезболили наркотическим анальгетиком. Подождали, потом давление перемерили. О, уже лучше: сто пятнадцать на семьдесят. Пульс уредился до приемлемых семидесяти восьми. Вот теперь и ехать можно.
Нет, с такой вопиющей дикостью я ещё никогда не сталкивался. Как можно было прошляпить столь очевидную травму? Так он же ещё и ни обезболил, ни даже давление не измерил. Всё, как только вернусь на Центр, обязательно Викентичу скажу. И это будет не стукачество, а поступок, необходимый для спасения здоровья, а то и жизни людей.
У вас, уважаемые читатели, может возникнуть вопрос: «А что не так сделал фельдшер? Ведь он же не бросил её без помощи, а привёз в травмпункт». Так вот, туда мы привозим лишь те травмы, которые можно лечить исключительно амбулаторно. Но переломы таза и всех лодыжек, тем более с травматическим шоком, лечатся исключительно в условиях стационара. И ещё позволю себе напомнить, что на каждой ноге у нас по две лодыжки: наружная (латеральная) и внутренняя (медиальная).
Вот и пообедать разрешили. Первым делом пришёл к Александру Викентьевичу и обо всём рассказал.
─ Всё понятно, на восемнадцатой бригаде Демидов самостоятельно работает, с сентября.
─ Александр Викентич, да какая разница сколько? Ну ладно бы там какой-то сложный случай был, тогда ещё можно сослаться на неопытность. Но тут-то ведь всё перед глазами!
─ Юрий Иваныч, да что ты мне объясняешь, ведь я же с тобой не спорю. Он ещё тот косячник. В прошлую смену аппендицит пропустил, нарисовал кишечную колику и уехал. Хорошо, что мать больной догадалась повторно вызвать. Малинина приехала и увезла. Он ведь так и не понял наш принцип: сомневаешься – вези! А уж как документацию оформляет, так прямо с души воротит! Ну дело ли это, в карточке буквально два предложения: «Жалобы на боль в груди. Ранее ничего такого не было». Начинаешь говорить, а он глаза вылупит: «А чё там ещё писать-то?». На ЭКГ всем подряд, без разбора, шпарит гипертрофию левого желудочка. Видать больше ничего не знает. Ладно, сейчас я его пересажу к Никоновой вторым работником. Блин, теперь будет на одну бригаду меньше…
─ Не переживай, Александр Викентич, одна бригада погоды не сделает. Зато люди не пострадают.
После обеда, как и положено, прилёг. Вызов дали по традиции в четвёртом часу. Поедем к мужчине двадцати восьми лет, который решил запсихозничать.
Мама больного рассказала:
– Он с двадцати двух лет болеет. Лечится-лечится, а всё без толку. Хотя в этот раз он видимо ни таблетки не пил, ни на укол не ходил. Ведь я же его всегда контролировала, а тут в больницу попала. За ним мой старший сын, его брат, присматривал. А Денис человек мягкий, жалостливый. Ну вот и дожалелся. Уже второй день не спит, какую-то ерунду несёт, вообще ничего не соображает. Но это ладно, так он на меня замахиваться начал! Я же не знаю, что у него на уме: возьмёт да порешит! Не знаю, что с ним произошло. Раньше от меня вообще не отходил, всё «мама, мамуля». А сейчас я для него вообще врагом стала. Да что и говорить, эгоиста я вырастила.
Больной, в тошнотворно грязных футболке и штанах, сидел в кресле. Да, было очевидно, что собственная внешность однозначно не входила в круг его интересов.
– Здравствуй, Николай! Что случилось?
– Ничего не случилось.
– А за что ты пытался маму ударить?
– Да, пытался и что? Её вообще надо ликвидировать, – спокойно ответил он, будто речь шла о чём-то обыденном. – <Нафиг> она мне нужна, <отвратительно-циничные оскорбления>?
– Коль, а какие-нибудь голоса ты слышишь?
– Да, слышу: надмамин, надпапин и тех, кто ими играет.
– А что такое «надмамин» и «надпапин»?
– Ну это мать и отец, только они сверху находятся.
– Вот теперь всё понятно. Ну и что тебе говорят?
– Они мне в голове всё перемешивают и помойку делают. Сначала они мои мысли спрячут, а потом, резко, кааак напустят! И ведь не только мои мысли, но и чужие, всякую грязь! Тогда меня цунами накрывает. Ну понимаете, не настоящее, а мысленное. В голове сразу горячо становится, мозг начинает плавиться и разрушаться.
– Коль, а зачем ты время от времени глаза прикрываешь?
– Я радугу вижу. Она сама на себя закольцевалась, как круг, со звоном.
– А чем ты обычно занимаешься? Ходишь куда-нибудь?
– Нет, никуда не хожу. Я закрываю глаза, смотрю на радугу и как космос завихряется.
– Как по-твоему, ты нуждаешься в лечении?
– Да, конечно.
– А от чего лечиться-то?
– У меня икры очень болят. Все мои мысли на икрах завязаны. И когда я много думаю, сразу такая боль появляется, это просто <звиздец>! Ваще никакие таблетки не помогают!
– То есть, ты думаешь не мозгом, а икроножными мышцами?
– Нет, мозгом, конечно. Просто мысли из мозга уходят через икры.
– Всё понятно. Поедем в больницу твои ноги лечить!
У Николая, скорее всего, параноидная шизофрения с непрерывным течением и выраженным дефектом личности. То, что мама сочла погрешностью воспитания и назвала «эгоизмом», в действительности является одной из характерных шизофренических черт. Многие больные не просто утрачивают былые привязанности, а резко меняют отношение на прямо противоположное. Во уж поистине, когда от любви до ненависти один шаг! А то и меньше…
И для полного счастья, у Николая ещё и синдром Кандинского-Клерамбо просматривается. По-другому он называется «синдром психического автоматизма». При этой бяке, кроме галлюцинаторно-параноидного набора, есть ещё и чувство неестественности, «сделанности» собственных мыслей и поведения. Ведь сидром-то почему имеет другое название «психического автоматизма»? Да потому что больные чувствуют себя лишь автоматическим устройством, которым управляет кто-то извне. Наглядным подтверждением служат слова Николая о том, что «голоса» не только управляют его мыслями, но ещё и чужие подсовывают. Ну и, конечно же, нельзя обойти вниманием шизофренические неологизмы «надмамин» и «надпапин»!
Всё, освободился. Теперь поедем на ожог кипятком у женщины сорока шести лет.
Подъехали к маленькому неухоженному частному дому. Возле бывшей калитки встретил нас мужчина. Весь его вид говорил о том, что перед нами не простой смертный, а сам благородный рыцарь Синячного Ордена.
– Короче… это… она на себя ведро кипятка вылила! И титьки, и живот, <нафиг> обварила! – сказал он с таким воодушевлением, будто случилось нечто торжественное.
Обстановка в доме больше подходила для сарая. Да и то не для любого. Судя по вони, у них печка поддымливает, а денег на ремонт, конечно же, нет. Пострадавшая была топлес и лежала на кровати поверх грязного лоскутного одеяла. На молочных железах и животе – огромные пузыри на фоне яркой гиперемии.
– Что случилось-то?
– Да что… Я на печке воду нагрела, чтоб подмыться, а этот <средство предохранения>, как раз под руку сунулся!
– А ты чё меня тут оскорбляешь-то, ты, овца <пользованная>? Я тебе помочь хотел! Я чё, <распутная женщина>, специально, что ли?
– Да пошёл та <нафиг>, урод!
– Да ты сама пошла, <наираспутнейшая женщина> помойная!
– Так, а ну, угомонились оба! Иначе я сам вас позатыкаю! – грозно рявкнул фельдшер Герман.
И после этого, я смог, наконец, завершить опрос:
– Мне непонятно, а вы прямо кипятком, что ли, подмываетесь?
– Ой, ну нет, конечно, я чё, дура, что ли! Я же всегда холодной водой разбавляю!
– А чтой-то у вас всё блестит, вы чем-то намазали?
– Да, подсолнечным маслом. Думала, что смягчит, полегче будет, а <нифига> не помогло.
– Да ведь нельзя ни в коем случае ожоги чем-то жирным мазать! От этого их степень увеличивается: была первая, а с маслом станет вторая! Ведь ткани-то не охлаждаются!
– Ну не знаю, все так делают и ничего, всем помогает.
Нет, спорить тут бессмысленно. Это как раз тот случай, когда не то что разъяснения врача, но даже собственный горький опыт во внимание не принимается.
Разумеется, без помощи мы её не оставили. Внутримышечно укололи достаточно сильным нестероидным противовоспалительным препаратом, ожог по всей площади обложили специальными противоожоговыми салфетками. Которые, в числе прочего, содержат анестетик и прекрасно купируют болевой синдром. И так ей захорошело, что начала она от госпитализации отказываться. Но нет, всё-таки уговорили и в стационар свезли.
Вот и ещё вызовок дали. Поедем к избитому мужчине двадцати шести лет.
– Убежал он, – сказала мама больного. – Пришёл весь избитый, грязный, пьяный, сам попросил «скорую» вызвать. А потом вдруг сорвался и побежал, я так поняла, на разборки. Вы с ним буквально на какую-то минуту разминулись. Ой, как же он достал! Семь лет за разбой отсидел. Я все деньги в него вбухивала, себе во всём отказывала, даже голодать приходилось. А толку? Освободился и ни дня не работал, слезать с моей шеи даже не думает. Его бы отселить куда-нибудь, да где деньги-то взять? Конечно, грех так говорить, но я очень надеюсь, что долго он не проживёт…
– Ну что ж, терпения вам, держитесь! – сказал я дежурные бестолковые слова, и мы уехали.
И на этом завершилась моя неполноценно-полставочная смена.
А на следующий день… Нет, с собственным рассудком я окончательно не рассорился, на дачу и в лес не отправился. На следующий день, стыдно признаться, решил я заняться вязанием крючком. Умею-то я давно, вот только вдохновение, специализирующееся на рукоделии, только сейчас явилось. Задумал я, ни много ни мало, шаль связать. Конечно же не себе, а супруге. Выбрал соответствующий видеоурок, ниток купил и, не откладывая дело в долгий ящик, приступил. Ах, да, включил один из познавательных телеканалов и положил рядом с собой смартфон с видеоуроком. В общем все три выходных были проведены с ни с чем несравнимым удовольствием. Как сказала бы молодежь, в полном кайфе!
Все фамилии, имена, отчества, изменены
