В ноябре 1871 года император Александр II увидел на выставке передвижников картину Николая Ге «Пётр I допрашивает царевича Алексея Петровича». Достал кошелёк. Но картина уже была продана Павлу Третьякову. Возникла неловкость, грозившая перерасти в конфликт, когда Ге отказался продать царю оригинал, с тем чтобы написать Третьякову копию, а поступил как раз наоборот.
Впрочем, то ли конфликт. Настоящий ад разверзся в семье самого Александра II. Дело в том, что семей было две. Одна от первой жены, другая от второй. А это уже чистый криминал – дело о наследстве. Спросите хоть у англичан.
Природа конфликта, изображённого на картине, точно такая же, поэтому интерес Александра II к сюжету не случаен. Это намёк будущему Александру III. В том смысле, что будущий может и не состояться. (У детей от второго брака всегда преимущество: за них может замолвить словечко текущая в постели жена, – заступиться за первородных сирот уже некому.)
Смертельный конфликт Петра и Алексея тоже возник не с бухты барахты. Пётр-то сам в юности еле выкарабкался из такой же передряги, будучи сыном второй жены. Дело удалось разрешить каким-то странным «соправительством» с единокровным братом Иваном, об это чудо царей-подельников разбили лбы поколения историков, и второй раз такой сценарий не проходил. (Это если следовать официальной причёсанной версии, – в противном случае всё выглядит ещё хуже.)
Утверждается, что Пётр убил Алексея за то, что тот не хотел править по-отцовски и вообще желал возвратить дореформенные порядки. На царевича влияла некая старая команда. То есть, Пётр убил сына за дело. За дело, типа, всей своей жизни. Но так не бывает.
Напомню расстановку фигур.
Алексей Петрович, родившийся в 1690 году от первой жены Евдокии Лопухиной к моменту, изображённому на картине, уже сам имел двух детей от Шарлотты Вольфенбюттельской: Наталью и Петра (1715). После рождения сына принцесса куда-то делась, и на сегодняшний день есть три версии: что умерла сама, что убили, и что она по договорённости с мужем просто уехала... в Америку (у Алексея уже имелась гражданская жена из дома Неизвестных). И не надо смеяться, история – наука серьёзная.
Пётр I принял внука-тёзку от всей души и стал его крёстным. (При этом царевич Алексей уже был крёстным своей мачехи и будущей императрицы, так-то.) То есть, пока мы видим сплошную идиллию. За исключением того, что пока первая жена сидит, вторая возлегает. А через семнадцать дней и у самого Петра родился сын от этой самой Екатерины I (в девичестве тоже Неизвестной).
Ясно, что по линии сын – отец раздался скрежет зубов. А за принцем всегда стоит партия принца. И тут слёзы историков про «слабого» и «безвольного» не катят: Париж слезам не верит. Как будто другие претенденты на европейские троны сплошь капитаны Америка. На человека поставили – и человеку править. Дети правили и юные девы – норм.
Кому кажется, что в паре Пётр – Алексей всё закономерно и иначе и быть не могло, советую освежить в памяти юношескую биографию параллельно жившего Фридриха Великого, и его отношения со своим отцом.
Тут немного развяжу узел и покажу, чем дело кончилось. Царевича Алексея уходили в июле 1718-го, таким образом, первый, прижизненный, раунд остался за отцом. Но наследник Пётр Петрович умер уже в мае следующего года. В 1725 и 1727 покинули мир сам Пётр и его Екатерина. И на трон взошёл-таки тот юный внук Пётр Алексеевич под именем Петра II. Сын postmortem сравнял счёт.
(Дальше? Дальше 15-летний Пётр II умер или что... В раунде postmortem-2 на историю из замогильной дали нахлынула мутная волна Иоанновичей, потомков того полумифического соправителя, «больного» красавца, до 29 лет наделавшего кучу дочерей и скончавшегося ещё в 1696. В общем, делайте детей, а жизнь покажет.)
Так или иначе, но вопрос, почему Пётр убил Алексея, теперь вроде бы ясен: боялся, что тот убьёт его или членов второй его семьи (в 1715 Пётр серьёзно болел, что породило надежды). Но вот детали...
Алексей был по жене в довольно близком родстве с Карлом VI, императором Св. Римской Империи: жена его приходилась родной сестрой австрийской императрице. Именно к ним под крыло полетел Алексей после внезапного «наезда» отца, пообещавшего лишить его наследства. Полетел не так, как описывают: сбежал, предал и т. п., а в рабочем порядке.
Интересно, что Пётр позволил себе в отношении Алексея демарш только после похорон Шарлотты и рождения своего сына (эти два бинго выпали подряд). То есть, «попёрло»: наследник есть, а у Алексея защиты нет. А она была: партию русского принца возглавлял император Св. Римской империи. Россия нужна была Австрии как полуколония, управляемая доверенным лицом. Алексей подходил. (А для чего именно – написано здесь. Например, в Китай ездить.)
Так что он был серьёзным конкурентом не просто наследнику Петра, а ему самому. К Алексею в бытовой историографии сложилось приторно-жалостливое отношение, как к невинной жертве. Типа, овцарь. Но они с Петром схожи до неразличимости. В пьянстве, мордобоях, западничестве. Оба имели детей от первых высокородных браков и оба отобрали каких-то пленных девиц у своих подчинённых, себе в жёны. (А кто те были на самом деле до сих пор не ясно, потому что в своё время умышленно маскировалось и тщательно гримировалось.)
А теперь главное.
Где был Пётр, когда его сын бежал за границу? Да тоже за бугром. Россию он покинул в самом начале 1716 года, и после Великого посольства это был второй такой Гранд-тур. Его цель проста: добраться, наконец, до Франции, «выйти на первого». Людовик XIV, не пустивший Петра к себе в прошлый раз, только что умер, на трон взошёл его пятилетний правнук под номером XV под регентством герцога Филиппа II Орлеанского, прославившегося в качестве крышевателя грандиозной финансовой пирамиды.
На протяжении всего своего правления Пётр отказывался заключать с австрийцами сколь-нибудь серьёзный договор, несмотря на естественный союз против Турции. Но Турция Турцией, а мировым лидером была Франция, и если к кому имело смысл цепляться, то, конечно, к ней. Пётр это понимал чутьём талантливого выскочки, а широкий союз с Австрией вконец расстроил бы перспективы. Поэтому Карл VI сильно напрягся, когда Пётр отправился к Людовику. Поездку, кстати, не афишировали, переговоры с французами о визите шли секретно. За месяц до него ещё никто ничего не знал: Пётр акулой барражировал в центральной Европе, а потом сделал молниеносный рывок на запад. В отличие от прошлого турне, в Вену к цесарю Пётр не поехал. Хотя там находился его сын, и можно было разобраться во всех делах лично.
Опасаясь сложных дипломатических коллизий, Пётр и в этот раз постарался сохранить двери открытыми, сделав поездку максимально неофициальной. Отказался от спальни Лувра в пользу отеля «Ледигьер» маршала де Вильруа. В Вене не должны были ничего заподозрить. Хотя, конечно, заподозрили. Ну, и Пётр заподозрил. Французы, конечно, постарались у себя дома преподнести Петру тему, разверстую до адских разломов. Отрядили шпионов и в Австрию. Именно они и убедили Алексея вернуться в Россию.
Конфликт Петра и Алексея стал отражением противостояния двух сильнейших континентальных держав, Франции и Австрии. Это был странный треугольник. Австрии нужна была Россия, России Франция, а Франция в гробу видала обеих. Это не значило, конечно, что Франция была готова уступить Россию своему главному конкуренту. Алексея убили где-то между стрижкой ногтей и «фараоном».
Уничтожив австрийского Алексея, Франция этот раунд выиграла. Без войны, одними напёрстками. Незадолго до расправы над ним, Россия и Франция заключили свой первый договор. Он был вполне бессмысленным. Но Пётр упорствовал до конца своих дней: не на 100%, а на 30, но прорыв-то был. Россия выигрывала и вскоре выиграла тягомотную Северную войну, и Петру хотелось разыграть этот козырь.
Из этого мало что вышло, туз далеко на севере обернулся шестёркой в Версале. Вполне закономерно, что второй раунд выиграла Вена: после смерти Петра на русский трон последовательно восходили австрийские кандидатки, а союзный договор был заключён в 1726.
А Ге был француз. Поместил Алексея во французский Монплезир. На чужое поле.
По теме: Для чего были нужны бабы на царстве
