Читатель, ты готов к прогулке по Петербургу Золотого века? Тогда вперёд, но только придержи ожидания при себе.
Дамы, подберите кринолины, мы пойдём грязью подворотен. Кавалеры, оглядывайтесь по сторонам — публика в этих местах лихая. Не подавайте нищим, они профессионалы; одинокие вечерние незнакомки едва ли надолго останутся прекрасными, ведь они профессионалки тоже. Гостиница типа «ночлежка» не тянет даже на половину звезды: сырой воздух насыщен смрадом и палочками Коха. Проголодались? Ни с кем не заговаривайте в харчевне, здесь воровской притон. Поиздержались в дороге? Рядом с местным ростовщиком владельцы микрофинансовых контор покажутся котятами.
Роман Всеволода Крестовского «Петербургские трущобы», созданный в 1864-66 гг. больше всего похож на изматывающий тур по местам, где бы тебе не хотелось быть. Хлесткое изображение действительности, локации и социальный круг персонажей роднят произведение с творчеством Достоевского. Оба автора принадлежали к кружку «почвенников», полагавших, что отечественные писатели должны вернуться к родным русским реалиям и характерам, «русской почве». Федор Михайлович положительно отзывался о Крестовском.
Однако в первую очередь «Петербургские трущобы» - авантюрный роман. Здесь нет хождений по тёмным закоулкам психологии, большее внимание уделено развитию действия, остроте сюжетных ситуаций.
Источником вдохновения книги считаются «Парижские тайны» Эжена Сю, вышедшие двадцатью годами ранее. Успех этого произведения, обратившегося к уголовному миру и социальному дну Франции, породил подражателей по всей Европе. Литературных близнецов «Парижских тайн» насчитано около сорока.
Эти романы считались полубульварной прозой. Кое-где сгущены краски, некоторые сюжетные повороты нежизненны. Авторы пытались шокировать читателей «чернухой», примерно так же, как криминальные сериалы девяностых. Мы знаем, что жанровое засилие бесславного десятилетия обусловлено реальным экономико-политическим кризисом и разгулом преступности. Так же с модой на уголовно-сенсационные романы XIX века. Они изобличали то, что существовало в действительности: разрыв между богатыми и бедными, нечеловеческие условия жизни, разрастание маргинальных слоев общества.
Знаменитые «Отверженные» Виктора Гюго, кстати, берут корни в той же литературной моде, хотя назвать их беллетристикой язык не повернется.
Так что делает хороший криминальный роман социальной драмой, а плохой — чтивом? Я думаю, все начинается с отношения автора.
Всеволода Крестовского отличает сочувствие к человеку, даже потерявшему моральный облик. Своей целью писатель ставит не только развитие сюжета, но и обширное исследование сторон жизни, о которых было не принято говорить.
«Отчего эти голод и холод, эта нищета разъедающая, в самом центре промышленного богатого и элегантного города, рядом с палатами и самодовольно сытыми физиономиями? Как доходят люди до этого позора, порока, разврата и преступления? <...> Сам ли он или другое что виной всего этого? Обвинить легко, очень легко — гораздо легче, чем вдуматься и вникнуть в причину вины, разыскать предшествовавшие «подготовительные и предрасполагающие» обстоятельства.»
Однажды на улице Всеволод Владимирович увидел, как отставной солдат избивал полупьяную женщину. Взгляд стоящего неподалеку полицейского выражал ледяное равнодушие. Когда другие оборванки выручили подругу и с нею скрылись в дверях подвального этажа, писатель решился последовать за ними. Избитая металась по грязной комнате, набитой людьми, и исторгала циничные ругательства на русском и французском языках. Так значит, эта несчастная образована, и, возможно, знавала лучшую жизнь?
Вскоре Крестовского взялся за перо и исписал целую тетрадь, дав произведению название «Содержанка». Правда, черновик вскоре оказался заброшенным — писатель побоялся отнестись к делу дилетантски, ведь об обратной стороне столичной жизни он поначалу имел лишь примерное понятие.
Известно, что Всеволод Владимирович в течении девяти месяцев переодевался в нищенские лохмотья, чтобы изучить злачные места столицы, побеседовать с их обитателями. Знакомство с полицейским надзирателем позволило писателю лично наблюдать за следственной работой и поимкой преступников, работать в судебно-полицейских архивах. Некоторые главы романа приобретают вид журналистских очерков. Кое-где даже слышен голос автора-исследователя от первого лица.
Атмосфера жути и безнадежности, обесчеловечения личности, оказавшейся на дне, делает невозможным чтение «взахлеб». Особенно, когда герои повествования дети. Одна из самых удручающих в этом плане глав - «Крыса» (гл. 13, ч. 5).
"Вот между ними одна, небольшого роста, очень худощавая на вид девочка; лет ей может быть около тринадцати, но во всей ее маленькой, болезненной фигурке сказывается уже нечто старческое, немощное, нечто отжившее даже не живя. Какое-то ситцевое лохмотьишко, грязное, оборванное и штопанное-перештопанное, кое-как прикрывает ее худенькое тельце; сбоку вырван, очевидно в драке, значительный клок этого лохмотья и волочится по полу, а подол обтрепался до последней возможности и драными космами бьется по голым голеням.<...> И это дитя цинично сидит на коленях какого-то огромного, дюжего атлета, куря предложенную им трубку кисловато-горькой, крепчайшей махорки, и залпом, стакан за стаканом, с небольшими промежутками пьет его водку."
Местом действия служили такие сомнительные достопримечательности столицы, как, например, Вяземская лавра — доходный дом, известный, как крупнейший воровской притон города, трактир "Ерши" у Аничкова моста, тюрьма Литовский замок. Был бы интересен обзор книги от знатоков северной столицы в форме маршрута по реальным историческим местам.
Второе название романа - «Книга о сытых и голодных». Во вступлении Всеволод Владимирович заявляет, что для него не существует каст или сословий.
«Для меня существуют одни только люди — человек существует. И этих людей, вместо всяких каст, я делю на сытых и голодных, пожалуй, на добрых и злых, на честных и бесчестных и т.д.».
И все же проступки имущих и неимущих героев произведения воспринимаются по-разному. Образ жизни нищих запрограммирован средой, в которой они выросли, преступления для них связаны с вопросом выживания. Сытые антагонисты романа, несомненно, имеют лучшее образование и более широкий кругозор (даже если не блещут собственно интеллектом), не вынуждены бороться за кусок хлеба. Они грешат от скуки, прихотей или алчности и всегда знают, что за них расплатятся другие.
Роман полон колоритных персонажей: тех, чья сила в правде, тех, чья правда в силе, и тех, у которых не осталось никаких сил и никакой правды. Хотя слово «колоритный» едва ли уместно в отношении большинства из них, скорее всего, это тот грязный цвет, который остается в палитре, если смешать все краски сразу.
Во главе антагонистов «Петербургских трущоб» стоит семейка князей Шадурских. Действия этих людей становятся катализатором для развития сюжета и асфальтовым катком проходят через жизни трех главных героинь.
История начинается банально: женатый повеса соблазняет молоденькую дворянку. Вскоре становится ясно, что княжна Анна Чечевинская беременна. Шадурский не собирается перепрыгивать через и без того невысокую планку своей социальной ответственности, и оставляет любовницу с её проблемой наедине. После рождения ребенка по воле жесткой и непонимающей матери Анна остается без дома. Она вынуждена подкинуть дочку к дверям дома горе-папаши, но вскоре раскаивается об этом. Получить ребенка назад героине не удается, более того, следы девочки теряются вместе со стимулом Анны жить и бороться.
Спустя двадцать лет, пропущенных с легкой руки автора, Анны Чечевинской больше нет — её заменила безобразная рано состарившаяся проститутка Чуха. И эта одна из самых страшных трансформаций личности, которую я видела в литературе.
Сын Шадурского в плане нравственности пошел по стопам папеньки и «купил» у сводни юную содержанку, не задумываясь, что на такую роль девушка была заманена обманом. Содержанка для юноши - вопрос престижа, в т.ч. эскорт для походов в театры и на пирушки. Роль кокетки из полусвета наивная и влюбленная Маша Поветина исполняет плохо, в связи с чем она быстро надоедает Шадурскому и оказывается на улице.
Кстати, читая истории бесприданниц позапрошлого века, невольно раздаешь им советы: мол, сколько проблем решится, заживи героиня независимо. А вот и фиг вам. Даже в столице предложение труда по наиболее приличным женским профессиям превышает спрос. Выросшая в мещанской среде и поверхностно выучившаяся кое-чему, Маша даже не мечтает стать учительницей или гувернанткой.
Работа горничной тяжела физически и сталкивает героиню со скотским отношением хозяев. В галантерейных магазинчика девушку также не ждут, а белошвейкой не заработаешь даже на еду. В итоге героиню ждет незавидная судьба.
Ещё одной одноразовой игрушкой отпрыска Шадурских становится замужняя Юлия Бероева. В отличие от двух других героинь у Юлии всё же находится опора в виде любящего супруга. Несмотря на тяжкие минуты морального слома именно в Юлии мне виделось больше воли к жизни, и читательское чутье не подвело: только история Бероевой в произведении имеет открытый финал, если не хэппиэд.
«Петербургские трущобы» непросто осилить. Объем моего издания превышает 1200 страниц, значительную часть которых занимают уже упомянутые культурологические отступления. Автора ругают за канцелярит; если вы чувствительны к литературному слогу, возможно, это станет препятствием для чтения.
Тем не менее, я рекомендую эту книгу как таблетку от «раньше было лучше» и односторонне-возвышенного отношения к прошлому, прозванного в народе «хрустом французской булки».
Какую основную мораль я бы вынесла? Наверное, это то, что нет ничего важнее чувства человеческого достоинства. Если кто-то ущемляет это достоинство в других или, наоборот, позволяет унизить себя, это одинаково равносильно нравственной гибели.
Отрицательные герои «Петербургских трущоб» не получают возмездия. Наивные или неспособные к самозащите положительные персонажи накрепко увязают каждый в своей западне. Для любого из них всё в итоге зависит от пресловутого умения вертеться. Такой вот закон силы.
