Всю обратную дорогу я бежал, мне не терпелось рассказать командиру о том, что я выполнил его задание, а ещё о своей затее с письмом бойца, в глубине души я надеялся, что могу рассчитывать на пять патронов. Выслушав меня, командир сначала похвалил, а потом отругал за письмо, ведь меня, и правда могли сразу схватить и доставить к немцам.
- Ты не только старосту проверил, сам проверку прошёл, выходит, можно тебе доверять.
Выстрелить мне не дали, объяснили это отсутствием лишних патронов. После моего возвращения, я стал выполнять не менее опасные задания. Лагерь партизан располагался между двух дорог, ездили по ним нечасто, но всё же можно было нарваться на врага. Выходя к дороге, я устраивался на самой обочине, просил милостыню у проезжавших немцев или полицаев, когда видел, что никого нет, давал сигнал, группа переходила на другую сторону, потом я ждал её возвращения. Однажды случилась беда. Устроившись на сухом месте, я крутил головой, дожидаясь, когда на дороге никого не будет. Приближающаяся ко мне подвода с полицаями подозрения у меня не вызвала. Приподнявшись, я протянул в их сторону свою торбу, встретившись глазами с одним из полицаев, ощутил холод. Они не мимо ехали, они ехали за мной! Бежать было бесполезно, до ближайшего куста десяток метров, догнали бы пулей. Позволил себя схватить, связать.
В селе, возле большой хаты, меня сбросили с телеги, я выругался, за что получил подзатыльник. Двое полицаев втащили меня на крыльцо, пронесли мимо старосты, тот насквозь продырявил меня своим взглядом. Передо мной стоял немецкий офицер, заложив руки за спину, он раскачивался на каблуках.
- Что ж вы мальчика по рукам и ногам связали?! – сказал немец, укоризненно глядя на полицаев.
- Так то не мы, - попытался оправдаться один.
- Развяжите его.
Полицай развязал узел на моих ногах, а когда мои руки стали свободны, я бросился на него с медвежьим рыком. Я царапал его лицо, пытался попасть пальцами в глаза, меня оттаскивали, а офицер смеялся.
- Хватит, хватит, - приговаривал он по-русски, - больше тебя не свяжут. Будешь печенье? – он протянул несколько штук, окровавленными руками, я сунул в рот сразу все.
Давясь, я мычал лучше любой коровы, крошки сыпались на пол, а офицер протягивал ещё.
- Хороший мальчик! У тебя есть письмо, можно я его прочитаю?
Обтерев рот от слюней, я вытащил письмо, подал офицеру, тот брезгливо взяв его двумя пальцами, передал другому немцу.
- Видите как всё просто? – он смотрел на полицаев, те виновато опустили головы.
Глотая печенье, я слушал голос читающего письмо, он читал его на немецком, я повторял про себя слова на русском. Когда немец закончил читать, офицер повернулся ко мне, в его глазах читалось удивление. Вероятно, он не такое ожидал услышать!
- Где ты его взял? – немец протянул каждое слово.
Я указал пальцем на пол комнаты.
- Нашёл на земле?
Я ответил кивком.
- Его знаешь?
За моей спиной стоял староста, я показал отрицательный ответ.
- Врёт, он специально ко мне шёл! Звезду на столе рисовал!
- Покажи, что ты рисовал? – немец показал на сиденье табурета.
Я нарисовал звезду.
- Обыщите его!
Полицаи с готовностью бросились выполнять приказ офицера. Моё пальто превратилось большой лоскут материи, досталось и шапке, я стоял перед немцем почти нагой. Крошки печенья забили мне в горло, я чихнул, несколько штук попали на штаны немецкого офицера.
- Уведите его! Вон все!
Сбросив меня с крыльца, староста отдал команду готовить телегу.
- Чего с ним делать будешь? – спросил старосту один из полицаев.
- В Семёновку еду, по дороге придумаю.
- Обратно когда ждать?
- Если всё хорошо будет, то к завтрашнему вечеру.
Я лежал на земле, высунув язык, из моего рта текла слюна.
И снова скрип колёс, и снова меня везут связанного. Впереди показалась речка, телега подъезжала к мосту, староста приказал держаться ближе к его левому краю, я догадался, что сейчас произойдёт. Одним рывком старик сбросил меня с моста, моё тело подхватило течение, я еле успел набрать в рот воздуха. Скрывшись в воде с головой, я крутился, дёргая ногами, пытаясь хоть как-то плыть. Моё тряпьё за что-то зацепилось, я постарался поднять голову, мне это удалось, но я больно ударился о ствол поваленного в воду дерева. Оглянувшись, я увидел стоящих на мосту полицаев, они смотрели прямо на меня, мне очень хотелось, чтобы они меня не видели. Дождавшись, когда они уедут, я стал накидывать верёвку на сучки, подтягиваясь, продвигался к берегу. С трудом выполз на песок, моё тело тряслось от холода, зубы стучали. Отдышавшись, перетёр об острый край камня верёвку, освободил ноги. Сняв то, что на мне было, постарался выжать, но получилось плохо, сил у меня уже не было. Замотавшись в сырые тряпки, я побрёл по едва заметной лесной дороге. Через час вышел к хутору, людей видно не было, осмелев, я раздел огородное пугало. Уже почти стемнело, когда я вышел к партизанскому лагерю. Сквозь пелену видел, что ко мне бегут двое партизан, я узнал Николая, он подкладывал в мою чашку кашу, жалел меня.
Держа кружку обеими руками, я хотел, чтобы она была большой, хотел получать от неё тепло всем телом. Несмотря на то, что я сидел возле печки, да ещё накрытый тулупом, дрожь не проходила, зубы стучали о край кружки.
- Говоришь в Семёновку поехали? Четверо?
- Дда, к вечеру обратно обещались быть.
- Я думаю, что у тебя ещё должник появился, поквитаться хочешь?
- Хочу.
- Толя, готовь группу, скоро выходим. Моя это вина, не нужно было тебе открыто на дороге сидеть! – командир опустил голову.
- Другим рисковать можно, а мне нет?!
- Ночевать здесь будешь, - командир указал на свои нары.
К дороге вышли быстро, партизаны уже знали все тропинки. Мне показалось, что я первый услышал этот ненавистный скрип колёс. Командир лежал рядом, чуть толкнув меня, показал в сторону приближающегося звука:
- Тебе начинать, попадёшь?
- Попаду, - прошептал я, готовя карабин к выстрелу.
Первым по дороге шёл полицай, за ним ехала телега, ещё один шёл рядом с ней, староста и четвёртый пешком идти не захотели. Я закрыл левый глаз, дрожащий до этого ствол карабина замер, я отчётливо видел лицо старика, в него и целился. Сухой выстрел разорвал тишину, староста упал на спину, полицай на дороге выронил из рук бутылку, поднять своё оружие ему не дали другие выстрелы, всего за минуту всё было кончено. Партизаны распрягли лошадь, навьючили на неё то, что было в телеге, забрав оружие полицаев, группа скрылась в лесу. На следующий день командир отряда назначил двоих партизан отвезти награбленные полицаями вещи в Семёновку, я просился с ними, но меня не пустили. Партизан, у которого командир взял для меня карабин, разрешил оставить его себе, сказал, что с трёхлинейкой ему удобнее.
Перезимовав, несмотря на потери, отряд увеличился, в основном это произошло за счёт бывших пленных. Группу таких мы отбили, когда немцы заставили их ремонтировать мост. У командира отряда появился заместитель, мне он не нравился, но командир его хвалил, говорил, что тот кадровый военный. Значения первого слова я не знал, а то что он военный - это хорошо. Однажды, в конце апреля, командир куда-то уехал, его не было три дня. По возвращении, он позвал меня к себе, к моему удивлению, в его избушке не было заместителя или других партизан.
- Где был - не скажу, оно тебе не надо, а вот про твоё новое задание распишу красочно. Садись, дело это не быстрое.
Я слушал командира и понимал, насколько важное мне предстоит дело. С его слов выходило, что меня доставят на железнодорожную станцию, там я поселюсь у одной старушки, которой можно доверять. Через станцию проходят поезда с немецкой техникой и солдатами, мне нужно всё это считать и записывать.
- Как у тебя с грамотой?
- Плохо, - я сказал правду, даже не думая отказываться от задания.
- Там тебе пригодиться умение изображать дурачка, от этого зависит успех операции.
- Ну, в этом я мастер!
- Не перехваливай себя, будь осторожен, остальное тебе объяснят на месте.
- А что ребятам сказать?
- А вот говорить никому, ничего не надо. Завтрашней ночью ты просто пропадёшь из отряда. В условном месте тебя будет ждать подвода, человек там надёжный, он всё знает. Пока отдыхай.
Легко сказать – отдыхай! В голову лезли разные мысли, вопросы, а рассказать, спросить нельзя. В назначенную ночь я не сомкнул глаз, командир вышел проверять посты, это было сигналом, мне удалось незамеченным уйти из лагеря. На дороге, в кустах, стояла телега, я сказал вознице пароль, он ответил отзывом, значит, всё хорошо. Утром мы подъехали к хутору, там, на дно телеги, накидали свежей соломы, я устроился с удобством, укрывшись толстым брезентом. Эх, знал бы я, что будет дальше! Закрепив на бортах телеги несколько жердей, возница накрыл меня шкурами коров. Как же воняло! Ехали долго, несмотря на запах, я несколько раз засыпал, но ненадолго. Послышалась немецкая речь, голос возницы отвечал по-немецки, если бы не предупреждение командира, я бы сильно испугался. Наконец, приехали. Когда с меня сняли шкуры, я с большим удовольствием вдохнул свежий воздух. Передо мной был дом, крыша его была почти разрушена, на крыльце нас встречала пожилая женщина. В дом она не пустила, указала на добротный сарай, возница провёл меня туда, положил рядом со мной на нары мешок картошки и ещё чего-то.
- Прощай, - он вышел за дверь, я остался один.
Четыре часа я просидел в одиночестве и тишине, далёкий паровозный гудок, напоминал мне о задании. Да, не такого приёма я ожидал! Пришла хозяйка дома, поставила передо мной котелок с картошкой, ту, что оставил возница она забрала с собой.
- Жди ночи.
Уже совсем стемнело, когда снаружи послышались шаги, вошедшая женщина, присела рядом.
- Утром можешь выйти, мне сказали, что у тебя хорошо получается больного изображать? Так вот, с утра и начинай, часик по двору покрасуйся и на чердак, я за домом лестницу приготовила. Возле печной трубы, в нише, бумага и карандаш.
- А ближе к станции никак не подойти?
- Немцы всех из ближайших домов выгнали, мой самый близкий. Писать, считать умеешь?
- До десяти могу, потом плохо знаю, писать тоже не очень.
- Придумай для себя как изобразить людей, машины, танки, пушки, потом мне расскажешь. Жить будешь здесь, мыться тебе нельзя, потерпи.
- Долго терпеть?
- Я не знаю.
Женщина ушла, а я стал устраиваться на ночлег. Собрал все тряпки, которые заметил, когда было ещё светло, уложил одни на нары, другими накрылся, ночь прошла в тревожном сне.
Утром я, на четвереньках, вышел из сарая, подняв правую ногу на угол стены, изобразил собаку. Заметив на заборе три сороки, облаял их.
- Петровна, кто это у тебя там, человек ли? – раздался голос из-за забора, - Там стоял полицай.
- Вроде человек, а ведёт себя как животное. Вчера с хутора внука привезли, дочка померла, а кто там за убогим ухаживать будет?
- Ты правила знаешь, надо его в комендатуре оформить.
- На что? Ты его такого на работы поведёшь?
В подтверждении слов хозяйки, я два раза гавкнув, высунул язык.
- Мыться не хочет, из сарая только по нужде выходит, да вон, птиц погонять, - продолжала женщина свой рассказ.
- Да уж, даже здесь воняет.
- Ты про него, Иван, молчи, а мне и сказать стыдно.
- Ладно, смотри, чтобы за ограду не вышел, а то народ испугает!
- Пригляжу.
Дождавшись ухода полицая, я взобрался на чердак, устроил для удобства несколько досок, получился и стул и стол, раздался гудок, со стороны леса к станции приближался поезд. Писать целые слова для обозначения увиденного, для меня было сложным делом, я сделал проще: крестик – пушка, танк – горизонтальная чёрточка, человек – вертикальная, автомобиль – маленький кружок, грузовой вагон – квадратик, мне было понятно.
К концу третьего дня у меня разболелись колени, я решил, что завтра буду курицей. Подгадав время, когда мимо забора хозяйки проходит полицай, я устраивал свой маленький концерт. Он мне кость принесёт - я петух, зерна через забор насыпет – я кошка, такая у нас началась игра. Однажды, это уже неделя прошла, раньше полицая за забором появились дети, они бросали в меня камни, дразнили, было обидно, я чуть не расплакался. Ко мне на выручку пришёл всё тот же полицай Иван, он разогнал детей, строго настрого запретив им сюда ходить. После такого поступка я даже стал к нему хорошо относиться. Вечером в сарай пришла женщина, она принесла еду.
- Кто этот полицай?
- Ванька что ли?
Я кивнул, жадно поедая картошку с луком.
- До войны он сторожем в местной школе работал, поймали его, что за девочками маленькими в туалете подсматривает, посадили, а как немец станцию взял, так объявился.
Моё хорошее отношение к полицаю улетучилось.
Прошло ещё пять дней, мне уже порядком всё надоело, тело чесалось, волосы сами шевелились. Вечером хозяйка сообщила новость: ночью за мной придут, закончились мои мучения. Сказав это, обещала ещё прийти. Только я уснул, как она позвала меня в дом. Посреди комнаты стояла большая лохань, от воды шёл пар, я хотел погрузиться в неё всем телом. Забыв о стыде, я вмиг разделся, женщина состригла мои волосы, намыливаясь, я наслаждался чистотой. Поздно ночью раздался чуть слышный стук, женщина подошла к окну, а потом открыла дверь. В комнату вошли двое незнакомых мне мужчин, на поясе у одного из них висела кобура.
- За тобой мы, Сенька!
Утром следующего дня полицай стоял у забора, внука хозяйки не было видно, а вот и она, выливает воду, а из её печной трубы идёт чёрный дым.
- Где жилец твой?
- Преставился ночью, вот, обмыла, вещи его жгу.
- Отмучился, значит?!
- Отмучился, - отвернувшись от полицая, хозяйка улыбнулась.
Сенька благополучно добрался до своего отряда, через месяц, за эту операцию, его наградили, это была первая боевая награда.
