Свое самое главное произведение «Что делать?», ставшее настольной книгой для многих поколений революционных радикалов (а ведь странный роман, согласитесь...), Николай Гаврилович Чернышевский написал сидючи в тюрьме. Был одним из лидеров тайного общества «Земля и воля». Маркс и Энгельс называли даже Чернышевского «главой революционной партии»...
В.В. Набоков в «Даре» писал: "Правительство, – с одной стороны дозволяя Чернышевскому производить в крепости роман, а с другой – дозволяя Писареву, его соузнику, производить об этом же романе статьи, действовало вполне сознательно, с любопытством выжидая, что из этого получится…".
При аресте у Чернышевского были найдены всякие революционные воззвания, откровенные дневниковые записи. И он тогда, как считает один из современных публицистов, и написал свой знаменитый роман... Как раз для того, чтобы реабилитировать себя в глазах следствия: дескать, записи в дневнике – это всего лишь заготовки к роману.
Возможно, что и так. Но это никак не меняет основной сути: правительство находилось тогда в полнейшей прострации. Оно не понимало, как бороться с этими людьми – десять заповедей мешали. А если без них? До этого министры дошли позднее. Даже слишком поздно, когда революционная «скороварка» уже вовсю кипела, пускала мощные струи пара, угрожая вот-вот взорваться (и взорвалась!)...
Перефразируя Макиавелли можно сказать: если уж и бить по революционерам, то так, чтобы от них осталось лишь мокрое место.
И вот тут-то мы подходим к самому главному: кому бить-то? Министры были почти все сплошь с претензиями на либерализм. Прекраснодушие было полнейшим – и оттого ужаснейшим. Еще николаевский министр народного просвещения граф Уваров верно заметил историку Погодину: "Наши революционеры произойдут не из низшего сословия, они будут в красных и голубых лентах".
Тут надо еще добавить, что эти обладатели лент еще будут попустительствовать радикалам.
А кто в эти пореформенные годы и позднее были кумирами прогрессивной молодежи и интеллигенции? Конечно же, Чернышевский. Далее по списку:
Глеб Успенский. Последние 10 лет жизни провел в психбольнице. Его дочь Вера стала женой террориста Савинкова.
Дмитрий Писарев тоже лечился в психиатрической клинике. Он, в частности, писал, что Пушкин, Лермонтов и Гоголь – пройденная ступень. И в один голос с Чернышевским называл пушкинские стихи "вздором и роскошью".
Петр Ткачев, якобинец русского революционного движения. Говорил, что «активное» меньшинство имеет право менять процесс развития общественной жизни, даже если это противоречит как предшествующим историческим предпосылкам, так и существующим условиям. (То есть – загоним человечество железной рукой в счастливое будущее. Думаете, только большевики считали этот постулат правильным? Отнюдь! Очень хорошо помню, как ныне покойный Борис Немцов высказывал похожие мысли: дескать, народ наш темный, его надо заставить...). Ткачев умер в психиатрической больнице.
Народовольцы-террористы Ишутин, Каракозов, Худяков тоже были психически больными. Впрочем, метать бомбы в царя, даже не подумав о том, что при этом гибнут ни в чем неповинные люди, о доле которых народовольцы вроде бы как и пеклись, могут только психически больные…
Революционер Герман Лопатин. Он, кстати, пытался устроить побег Чернышевского из сибирской ссылки. При аресте у Лопатина обнаружили 11 листков тонкой бумаги с адресами и конспиративными записями. Физически сильный человек. Понадеялся на свою силу: кто-кто, а он-то успеет эти листочки уничтожить прежде того, как будет «повязан». Но вышло иначе... По этим «листочкам»-запискам потом арестовали 500 (!) человек.
Лопатина высоко ценил Маркс, правда, Ленин недолюбливал. Горький вспоминал о его тщеславии – о старых калошах, которые Лопатин специально надел на похороны умершего соратника. Дескать, чтоб все видели, как плохо живут «пламенные революционеры». А ведь я – «человек болезненный, ревматический»...
Или Александр Михайлов, член исполкома «Народной воли», клички «Дворник» и «Безменов». Решил сделать фотокарточки казненных народовольцев. В фотоателье его и арестовали. И он тут же сдал конспиративную квартиру – с картотекой, адресами, паролями и явками...
Из показаний цареубийцы Желябова: "Исполнительный комитет, поставив известное нападение (на Александра II. – мое прим.) ближайшей практической задачей, сделал... вызов добровольцев из всех боевых дружин. Итти на самопожертвование вызвалось, в итоге, 47 человек".
Конечно, несколько напоминает Хлестакова ("Можете представить себе, тридцать пять тысяч одних курьеров!"), но, по своей сути, страшное признание: получается, что полсотни человек, если верить Ткачеву, были готовы лично убить Александра II, который как раз в это самое время разрабатывал проект первой конституции…
Европа тоже помогала. По-своему. В те времена в Старом Свете старательно создавался образ русского революционера-романтика, готового пожертвовать жизнью за идеалы свободы и демократии и ради свержения «проклятого» царизма. Этот образ «лепили» не только европейские газетные щелкоперы, но и маститые литераторы: Уайльд (!? Вот уж неожиданно для такого эстета! Ан нет! Состряпал цельную пьесу о Засулич – "Вера, или нигилисты". Хотя ее ныне мало кто знает), Конан Дойль, Доде, Верн, Золя, Конрад… И сейчас тоже пишут. Конечно же, такие вещи «просто так» не делаются. Это стоит дорогого. Во всех смыслах…
И в заключении – афоризмы Чернышевского: «Личное счастье невозможно без счастья других», «Всё доброе полезно, всё дурное вредно». Если следовать его же теории «разумного эгоизма» получается, что народовольцы, убивая царя, делали всеобщее добро? А если мы перевернем ситуацию? И скажем, что добро – это если бы Чернышевский со своим романом навсегда остался бы в Алексеевском равелине?.. А что? Просто маятник истории вдруг качнулся в другую сторону.
Достоевский как-то сказал одну очень верную, капитальнейшую мысль: если б ему доказали, «что Христос вне истины, и действительно было бы, что истина вне Христа», то ему «лучше хотелось бы оставаться со Христом, нежели с истиной».
