Фрагмент из книги Антуана Компаньона «Лето с Бодлером».Бодлер и Мане часто встречались в кафе на Бульваре и были друзьями; у них было много общего. Оба происходили из буржуазной среды, оба были денди и невольными преобразователями искусства; в творчестве они бессознательно стремились к разрыву с прошлым. Когда Бодлер в 1861 году выдвинул свою кандидатуру во Французскую академию - после осуждения "Цветов зла" в 1857 году, - его легкомыслие удивило всех: "Если все стёкла высокочтимого дворца Мазарини не разлетелись на тысячу осколков, - заметил один из журналистов, - следует полагать, что бог классической традиции почил навеки и погребён". А Мане из года в год отправлял свои работы в Салон изящных искусств и будто не понимал, почему они провоцируют скандал, как случилось с "Завтраком на траве" (Орсе), выставленным в Салоне отверженных в 1863 году, или с "Олимпией" (Орсе) - последнюю всё же приняли в официальный Салон 1865 года, но публика её освистала, а газетные критики жёстко высмеяли, что очень задело художника. [Сборник: Шарль Бодлер] Он написал Бодлеру, жившему тогда в Брюсселе, - так советуются со старшим товарищем, пережившим схожие испытания: "Как бы мне хотелось, дорогой Бодлер, чтобы Вы были сейчас рядом; на меня изливаются потоки брани, в такую переделку я прежде не попадал. Мне хотелось бы услышать Ваше здравое суждение о моих картинах, поскольку все эти вопли раздражают, и кто-то, очевидно, заблуждается - или они, или я". Потрясённый злобными нападками, Мане утратил уверенность в себе и поделился сомнениями с Бодлером; но ответ, казалось бы, не слишком обнадеживал: "Мне надобно ещё поговорить с Вами о Вас самом. Надобно постараться показать Вам, чего Вы стоите. Ваши притязания поистине нелепы. Над Вами насмехаются, Вас раздражают шутки. Вам не умеют воздать должное и т. д., и т. д. Полагаете, что Вы первый, кто оказался в таком положении? Вы думаете, что Вы более гениальны, чем Шатобриан или Вагнер? Однако над ними ведь тоже много смеялись? Они от того не умерли. И дабы не слишком тешить Ваше тщеславие, скажу, что оба - Шатобриан и Вагнер - это образцы для подражания, каждый в своем роде, при этом они оба находятся в окружении, необычайно богатом талантами, а Вы, Вы всего лишь первый среди царящего в искусстве Вашем упадка". Нелегко разобраться, что именно Бодлер хотел сказать; разразившись чередой риторических вопросов, он, казалось бы, то хвалит, то ругает. Мане, видите ли, проявил нескромность, - а ведь он не первый, кто испытал нападки академической критики; Шатобриану и Вагнеру тоже досталось сполна, - а ведь оба они, и Мане должен это признать, превосходят его талантом. К тому же в их время искусства были в лучшем состоянии, чем сегодня. А Мане "всего лишь первый среди царящего в искусстве упадка". Измученному полемикой Мане эта фраза едва ли доставила удовольствие. Бодлер делает различие между "необычайно богатым талантами" миром гениальных Шатобриана и Вагнера, над которыми насмехались современники, и оскудевшим, упадочным миром, с которым вынужден тягаться Мане. Эту фразу можно понять так: вы отнюдь не образец, а всего лишь первый среди одряхлевшего, упадочного искусства, в которое превратилась сегодняшняя живопись. Бодлер призывает Мане к смирению, и эта проповедь самоотречения могла быть обращена им и к себе самому. На языке поэта упадок - синоним прогресса, современности. Ещё со времён Всемирной выставки 1855 года он обличал "дремоту одряхления", в которую впадают подпевалы прогресса. В "Новых заметках об Эдгаре По" он называет прогресс "великой ересью отжившей философии". Короче говоря, вы не первый художник, на которого обрушилась резкая критика; до вас были и другие, причём во времена великого искусства; вы - первый, но в эпоху, когда искусство характеризуется верой в прогресс, то есть в упадок. Бодлер очень любит Мане, но, видя, как тот огорчён нападками критики, сомневается в силе его характера. Он пишет Жюлю Шанфлери: "У Мане большое дарование, и оно выстоит. Но у него слабый характер. Мне кажется, он огорчён и даже оглушён этим скандалом". Мане не обладает стойкостью Делакруа, и Бодлер хвалит его талант, но не гений, потому что его восхищают художники-бойцы, равнодушные к мнению других. Потому-то он ценит недалёкого Шарля Мериона и считает Константена Гиса "солдатом-художником", вознося его на пьедестал "художника современной жизни" вместо Мане, которому потомство отдаст этот титул куда охотнее. Бодлер (который, кстати, не видел "Олимпию") обращался к Мане по-приятельски, с иронией, но его явная бесцеремонность в отношении к художнику, которого мы канонизировали, шокирует нас до сих пор. "Пускай Бодлер не суёт нос в наши дела, говорит он хоть и звонко, но пустое, - писал Ван Гог своему другу, художнику Эмилю Бернару, в 1888 году, - пускай не вмешивается, когда мы говорим о живописи". Купить книгу
