Степан Иванович Шешковский – глава Тайной экспедиции и доверенное лицо Екатерины II, состоявший «при особо порученных от её императорского величества делах».
Современники называли его «великим инквизитором России», хотя с виду он казался добродушным и скромным человеком.
Майор Бехтерев, который бывал на следствии у Степана Ивановича, так описывает его внешность: «За столом, заваленном грудами бумаг между двух восковых свечей, я разглядел прямо сидевшую против меня добродушную фигуру невысокого, сгорбленного, полного и кротко улыбавшегося старика. Ему было под семьдесят лет. В таком роде я встречал изображения некоторых, прославленных тихим правлением, римских пап. Жирный, в мягких складочках, точно взбитый из сливок, подбородок был тщательно выбрит, серые глаза глядели вяло и сонно; умильные, полные губы, смиренно и ласково сложенные, казалось, готовы были к одним ободряющим привет и ласку словам. Белые, сквозящие жирком руки в покорном ожидании были сложены на животе».
Сын простого сенатского канцеляриста, он начинал свою карьеру с самых низов. Был чрезвычайно трудолюбив и, как сказано, в ранней характеристике «писать способен и не пьянствует – при делах быть годен».
В 1750-е годы Шешковский стал секретарем Тайной канцелярии и имел репутацию умного сыщика, распутавшего не одно государственное преступление. Причем, не надо путать преступления против государства и всякие уголовные дела.
Петр III уничтожил Тайную канцелярию, но при Екатерине, без всякого указа, при Сенате возникла Тайная экспедиция. Официальным ее главой был генерал-прокурор князь А.А. Вяземский. Однако фактическим руководителем политической полиции стал Степан Иванович Шешковский, действовавший под непосредственным контролем Екатерины II. Императрица поручала ему производить розыски по важнейшим делам.
Шешковский и сотрудники экспедиции – экспедиторы, например, занимались заговорами против Екатерины, которых было много в начале ее правления. Расследовали дело поручика Мировича, пытавшегося освободить свергнутого императора Иоанна Антоновича. Шешковский вел следствие по делу Пугачева, княжны Таракановой. Допрашивал мартинистов, Радищева. Расследовал дело секретаря Коллегии иностранных дел надворного советника Вальца, который передавал государственные секреты иностранным дворам.
Да и за иностранными дипломатами нужен был глаз да глаз. В секретной записке Коллегии иностранных дел от 6 июня 1744 года так прямо и говорится об иностранных послах в Петербурге: «Министр иностранный есть, яко представитель и дозволенный надзиратель поступков другого двора, для уведомления и предостережения своего государя о том, что тот двор чинить или предприять вознамеривается; одним словом министра никак лутше сравнять нельзя, как с дозволенным у себя шпионом»…
А что за бумаги подносил канцлер Бестужев-Рюмин Елизавете Петровне в фильме про гардемаринов? Это перлюстрированные письма французских дипломатов, в которых они оскорбляли императрицу. Впрочем, называть их дипломатами можно лишь номинально, по должности. На самом деле они были обыкновенными шпионами. Вот как раз за их деятельностью тоже следила «контора» Шешковского.
А тем временем в обществе гуляли самые фантастические и баснословные истории о систематических пытках, применяемых к заключенным в казематах Тайной экспедиции. Говорили, что Степан Иванович на допросах самолично высек сотни человек. Один из современников рассказывал: «Шешковский ни с кем не церемонился. Для него что крестьянин, что дворянин – всё едино. Допрос начинал с того, что лупил палкой обвиняемого по зубам».
Еще рассказывали, что императрица выделила в Зимнем дворце Шешковскому специальную залу для пыток. И что это помещение сплошь была заставлено иконами, а сам Шешковский во время экзекуции с умилением читал акафист Иисусу или Богородице...
Однако подобные слухи, как это ни покажется странным, не имели реальных подтверждений. По словам Екатерины II, «двенадцать лет Тайная экспедиция под моими глазами ни одного человека при допросах не секла».
Но легенды, как известно, чрезвычайно живучи. Пушкин в «Заметках по русской истории XVIII века» собрал, кажется, полный букет мифов, когда живописал: «Екатерина любила просвещение, а Новиков, распространивший первые лучи его, перешел из рук Шешковского в темницу, где и находился до самой ее смерти. Радищев был сослан в Сибирь; Княжнин умер под розгами — и Фонвизин, которого она боялась, не избегнул бы той же участи, если б не чрезвычайная его известность».
Современники вспоминали, что Радищев, арестованный за свое сочинение «Путешествие из Петербурга в Москву», был привезен к петербургскому главнокомандующему графу Якову Брюсу. И когда писатель услышал, что явился человек «от Шешковского», то при одном только имени упал в обморок.
Хотя ведь доподлинно известно, что никаким пыткам не подвергались не только Радищев, масон-издатель Новиков или Княжнин, но даже Пугачев. Существовала еще секретная инструкция императрицы, запрещавшая физическое воздействие на подследственных. Эксцессы, конечно, были, но они носили исключительный характер.
Например, лидер мартинистов Новиков, обвиненный в запрещенных сношениях с герцогом Брауншвейгским и прусским министром Вёльнером, умело защищался и следователям не удалось доказать его измену. Шешковский так и сказал императрице. Так что Новиков был заключен под стражу в Шлиссельбургскую крепость лишь по личному распоряжению Екатерины II. При этом ни о каком физическом воздействии на Новикова даже речи не шло.
Впрочем, появление страшных слухов о «конторе» Шешковского вполне объяснимо. О ее деятельности, как и о работе современных спецслужб, в народе мало что знали. Это, конечно, порождало массу домыслов. Тем более, всем было памятно, что во времена Петра I и Анны Иоанновны кнут и дыба действительно считались самыми верными и главными средствами выбивания нужных показаний из подследственных.
Как-то князь Потемкин, вместо приветствия, спросил Шешковского: «Каково кнутобойничаешь, Степан Иванович?». На что тот отвечал с поклоном, чтобы скрыть саркастическую улыбку: «Помаленечку, ваша светлость!».
Кроме того, сам Шешковский поощрял распространение таких сплетен, потому что он уже тогда понимал, насколько велика их роль в раскрытии преступлений, если оказывать правильное психологическое давление на подозреваемого. Многих достаточно было лишь припугнуть какими-то гипотетическими пытками. К другим достаточно было пригласить священника для покаянной молитвы...
В те времена многие сами чистосердечно во всем признавались. Недаром у нас часто используется выражение «снять камень с души». Причем, каялись в своих преступлениях даже самые закоренелые разбойники и убийцы. В общем, работа Шешковского была эффективной. Но слухи о его зверствах стали легендой, которую уже невозможно опровергнуть.
Вспоминается забавный анекдот про Степана Ивановича, опубликованный в журнале «Русская старина».
«Для домашнего наказания в кабинете Шешковского находилось кресло особого устройства. Приглашенного он просил сесть в это кресло, и как скоро тот усаживался, одна сторона, где ручка, по прикосновению хозяина вдруг раздвигалась, соединялась с другой стороной кресел и замыкала гостя так, что он не мог ни освободиться, ни предотвратить того, что ему готовилось. Тогда, по знаку Шешковского, люк с креслами опускался под пол. Только голова и плечи виновного оставались наверху, а все прочее тело висело под полом. Там отнимали кресло, обнажали наказываемые части и секли. Исполнители не видели, кого наказывали. Потом гость приводим был в прежний порядок и с креслами поднимался из-под пола. Все оканчивалось без шума и огласки.
Раз Шешковский сам попал в свою ловушку. Один молодой человек, уже бывший у него в переделке, успел заметить и то, как завертывается ручка кресла, и то, отчего люк опускается; этот молодой человек провинился в другой раз и опять был приглашен к Шешковскому. Хозяин по-прежнему долго выговаривал ему за легкомысленный поступок и по-прежнему просил его садиться в кресло. Молодой человек отшаркивался, говорил: «Помилуйте, Ваше Превосходительство, я постою, я еще молод». Но Шешковский все упрашивал и, окружив его руками, подвигал его ближе и ближе к креслам, и готов уже был посадить сверх воли. Молодой человек был очень силен; мгновенно схватил он Шешковского, усадил его самого в кресло, завернул отодвинутую ручку, топнул ногой и... кресло с хозяином провалилось. Под полом началась работа! Шешковскии кричал, но молодой человек зажимал ему рот, и крики, всегда бывавшие при таких случаях, не останавливали наказания. Когда порядочно высекли Шешковского, молодой человек бросился из комнаты и убежал домой.
Как освободился Шешковский из засады, это осталось только ему известно!»
