5 ноября 1878 года, в один и тот же день, появились на свет два знаменитых скандалиста, так сказать, два революционера от искусства – писатель Михаил Петрович Арцыбашев и художник Кузьма Сергеевич Петров-Водкин.
Арцыбашеву принес известность роман «Санин», изданный в 1907 году. Откровенные сцены произведения и чересчур смелые мысли писателя шокировали публику и литературных критиков. Арцыбашева даже обвинили в порнографии. Впрочем, дело тут, конечно, не в «клубничке». Она была обыкновенным маркетинговым ходом, каковым пользуются и по сей день. И все это не имеет прямого отношения к главной идее «Санина». Роман – это манифест. Вполне себе декадентский. Модно и в духе времени. В чем смысл жизни? Господь с вами! Жизнь бессмысленна, именно этим она и ценна.
Гедонизм – это тоже манифест. Если в старые века – это образ жизни, то в начале XX века – это философия жизни. Владимир Санин так формулирует свое кредо: «Желание — это всё: когда в человеке умирают желания — умирает и его жизнь, а когда он убивает желания — убивает себя!». Люди, которые лишены «великого» дара наслаждаться и приносить наслаждения другим – никчемные, жалкие и ничтожные личности. И еще одна мысль, которую подметили в «Санине» исследователи: человек не представляет никакой ценности с тех точек зрения, с которых его ценила религия, философия, социология.
Конечно же, арцыбашевский Санин – герой своего времени, как были героями своего времени персонажи Вольтера и Руссо. Но именно такая философия во многом породила две мировые войны, революции, Дахау и Хиросиму с Нагасаки, «арабскую весну» и Евромайдан. Человек не просто песчинка, его жизнь не стоит и полушки при решении глобальных геополитических задач. Но человеческое стадо баранов необходимо. Это, во-первых, замечательный таран, а, во-вторых, из павших «героев» можно сделать отличный шашлык.
Но таких вещей среднестатистические жертвенные «бараны» никогда не понимают, а поэтому и не берут в соображение. А потому у Санина появилась масса подражателей среди дореволюционной российской молодежи. Потом эти «подражатели» станут или винтиками диктатуры пролетариата, или жертвами красного террора и ГУЛАГа, или вечными эмигрантами. И ничего с этим не поделаешь. Такова марксистско-ленинская диалектика. Но молодежь читала в начале XX века «Санина». А с трудами марксистов их познакомят позднее…
В.В. Розанов это верно предвидел:
«— Байрон был свободен, — неужели же не буду свободен я?! — кричит Арцыбашев.
— Ибо ведь я печатаюсь теми же свинцовыми буквами! Да, в свинцовых буквах все и дело. Отвоевали свободу не душе, не уму, но свинцу.
Но ведь, господа, может прийти Некто, кто скажет:
— Свинцовые пули. И даже с Гуттенберговой литерой N (Napoleon)... — как видел я это огромное N на французских пушках вкруг арсенала в Москве».
И еще в «Опавших листьях»: «...литературы, в сущности, не нужно: тут прав Константин Леонтьев. "Почему, перечисляя славу века, назовут все Гете и Шиллера, а не назовут Веллингтона и Шварценберга". В самом деле, "почему"? Почему "век Николая" был "веком Пушкина, Лермонтова и Гоголя", а не веком Ермолова, Воронцова и как их еще. Даже не знаем. Мы так избалованы книгами, нет – так завалены книгами, что даже не помним полководцев. Ехидно и дальновидно поэты назвали полководцев "Скалозубами" и "Бетрищевыми". Но ведь это же односторонность и вранье. Нужна вовсе не "великая литература", а великая, прекрасная и полезная жизнь. А литература может быть и "кой-какая", - "на задворках".
Поэтому нет ли провиденциальности, что здесь "все проваливается"? что – не Грибоедов, а Леонид Андреев, не Гоголь – а Бунин и Арцыбашев. Может быть, мы живем в великом окончании литературы».
Действительно, большая литература сошла на нет, слиняла на пороге XXI века. Наступил век SMSочного мышления и клиповых образов...
Замечание вскользь: глядя на портреты Арцыбашева – типичный «бот», тюфячок, «мяконький». А вот поди ж ты – порнограф, да еще всю жизнь кого-то громил: сначала обывателей царского времени, потом советскую власть. Для дам, несмотря на скандальную славу, он был не очень привлекателен. Оно и понятно. Скиталец (Петров) вспоминал: "По внешности это был маленького роста чахоточный молодой человек, которому на почве туберкулеза когда-то была сделана трепанация черепа, наделившая его большим физическим недостатком – неизлечимой глухотой и неприятно звучавшим, несколько гнусавым голосом". И думается, что высокий и плечистый Санин – это отчасти компенсация за неудавшееся арцыбашевское мужское «сверхэго»...
Кузьму Сергеевича Петрова-Водкина тоже обвиняли в эротизме. Впрочем, художник, начинавший как иконописец, был все-таки целомудренным. Это вам не Владимир Санин! Петров-Водкин – антитеза Арцыбашева. Как левый и правый уклоны, как ложные вехи на болоте, ведущие в трясину, или на дороге, ведущей в ад. «Купание красного коня» – это, конечно, символ, манифест, навроде «Черного квадрата». Хотя, безусловно, идея полотна восходит к иконописной традиции. Да и сам Петров-Водкин как-то заметил, что подсмотрел красного коня на одной из икон.
«Красный конь» и грядущая «красная Россия». Ей-ей, художник был немножко провидцем. Во время Первой мировой войны и революций многие увидели в картине Петрова-Водкина «символизм русской национальности и исконного лика России». Так, довольно неожиданно картина «Купание красного коня», изображавшая, как первоначально показалось, эпизод из быта коневодов, превратилась в символ целой эпохи российской истории.
Позднее художник вполне вписался, или его «вписали», в советскую жизнь и агитпроп. Петров-Водкин напишет картину «Смерть комиссара». Нечто похожее он сотворил и в годы Первой мировой войны. Художник говорил: во время Первой мировой «массы серого пушечного мяса… перли на линию огня и умирали». А потом оказалось, что «солдат нет, а есть красноармейцы, красногвардейцы, что-то другое. К ним я чувствую какую-то внутреннюю нежность».
Как заблуждался романтик Теофиль Готье, автор «Капитана Фракасса»! Он «наивно» утверждал, что «когда вещь становится полезной, она перестает быть прекрасной… Живопись, скульптура, музыка не служат абсолютно ничему».
