«Василий Артурович Дымогацкий - он же Жюль Верн, он же Кири-Куки - проходимец при дворе». Так в списке действующих лиц представлен главный герой «Багрового острова». Его пьеса ставится в «театре Геннадия Панфиловича». Генеральная репетиция должна решить судьбу спектакля: разрешит ли всесильный Савва Лукич её к представлению или нет.
Казалось бы, ситуация, до боли знакомая не только Михаилу Афанасьевичу, но и многим его собратьям по перу. Даже В.В.Маяковский писал:
Подмяв моих комедий глыбы,
сидит Главрепертком Гандурин.
— А вы ноктюрн сыграть могли бы
на этой треснувшей бандуре?
Однако Булгаков не был бы Булгаковым, если бы ограничился только тематикой допуска на сцену пьесы. Можно ли сказать, что Дымогацкий – это alter ego писателя?
В эпилоге, услышав, что пьеса запрещается, он будет горестно бормотать: «Чердак! Так, стало быть, опять чердак! Сухая каша на примусе... рваная простыня... Прачка ломится каждый день: когда заплатите деньги за стирку кальсон?.. Ночью звёзды глядят в окно треснувшее, и не на что вставить новое!.. Полгода, полгода и горел и холодел, встречал рассвет на Плющихе с пером в руках, с пустым желудком! А метели воют, гудят железные листы... а у меня нет калош... Полгода... полгода... в редакции бегал, пороги обивал, отчеты о пожарах писал... по три рубля семьдесят пять копеек... да ведь как получал гонорар? Без шапки, у притолоки... Заплатите деньги... дайте авансиком три рубля! Вот кончу "Багровый остров"... и вот является зловещий старик... и одним взмахом, росчерком пера убивает меня... Ну, вот моя грудь, пронзи её карандашом... Ах, мне нечего терять!» Несомненно, тут очень много – от автора, хотя не думаю, чтобы Булгаков мог бы вот так публично плакаться…
В дневнике Елены Сергеевны от 25 июня 1937 года записан ответ писателя на «угрозу, что снимут "Турбиных", если М. А. не напишет агитационной пьесы.
М. А.:
— Ну, я люстру продам».
Можно вспомнить и «Мастера», конечно: «Никогда и ничего не просите! Никогда и ничего, и в особенности у тех, кто сильнее вас».
Дымогацкому же даётся весьма выразительная характеристика: «Но если, дорогие граждане, вы хотите знать, кто у нас в области театра первый проходимец и бандит, я вам сообщу. Это Васька Дымогацкий, который пишет в разных журнальчиках под псевдонимом Жюль Верн».
Конечно, Геннадию Панфиловичу, который, как флюгер, поворачивается так, как нужно, к тому, кто ему нужен, поверить трудно. Будет же он объяснять Савве Лукичу по телефону: «Известный писатель Жюль Верн представил нам свой новый опус "Багровый остров". Как умер? Он у меня в театре сейчас сидит. Ах... хе-хе. Псевдоним. Гражданин Дымогацкий. Подписывается Жюль Верн. Страшный талантище...».
Давайте лучше посмотрим, что написал этот «страшный талантище». Думаю, что среди моих читателей есть немало тех, кто, как и я, воспитан на романах Жюля Верна (и на их экранизациях) и с детства любит и лорда Гленарвана, и Паганеля…Эти симпатичнейшие, по-моему, персонажи не имеют ничего общего с героями «Багрового острова» Представляя своё творение труппе, Дымогацкий скажет: «Я очень люблю Жюль Верна... даже избрал это имя в качестве псевдонима… поэтому мои герои носят имена из Жюль Верна в большинстве случаев...» А мне кажется, что нужно очень не любить героев, чтобы изобразить их вот в таком свете. «Жак Паганель, француз. Акцент. Империалист» - ну можно ли так о нём?! А ведь характеристика персонажа пьесы очень точна.
Сама пьеса… Я бы сказала, что вся прелесть её в том, что она чудовищно плоха. Булгаков открыто издевается над идеологическими штампами своего времен, показывая «классовую борьбу» на «острове, населенном красными туземцами, кои живут под властью белых арапов».
Перед премьерой пьесы в Камерном театре А.Я.Таиров говорил в интервью об «искажении методов и форм культурной революции», происходящем из-за попыток «приспособить под революционного пролетарского писателя» Жюля Верна: «Драматург пишет необыкновенно революционную пьесу с буржуями, угнетёнными народностями, интервенциями, извержениями вулкана и т.д. Директор театра Геннадий Панфилович инсценирует всю эту чепуху, а Савва Лукич разрешает эту постановку. В результате "генеральная репетиция пьесы гражданина Жюля Верна в театре Геннадия Панфиловича с музыкой, извержением вулкана и английскими матросами"».
Пересказывать и анализировать пьесу Дымогацкого я, конечно, не буду – предоставляю тем, кто пьесу не читал, самим ознакомиться, а другим – перечитать и в очередной раз насладиться.
Хочу обратить ваше внимание на другое. Драматург Дымогацкий создаёт «шедевр» совершенно определённой направленности: «Пьеса заканчивается победой арапов?» - «Она заканчивается победою красных туземцев и никак иначе заканчиваться не может». Ан нет, оказывается, может! Всемогущий Савва Лукич пьесу запретит:
«Савва. Матросы-то, ведь они кто?
Лорд. Пролетарии, Савва Лукич, пролетарии, чтоб мне скиснуть!
Савва. Ну так как же? А они в то время, когда освобождённые туземцы ликуют, остаются...
Лорд. ...в рабстве, Савва Лукич, в рабстве! Ах, я кретин!»
И вот уже спешно готовится новый вариант финала «с международной революцией»:
«В бухту входит корабль, освещённый красным. На палубе стоят шеренги матросов, в руках у них багровые флаги с надписями: "Да здравствует Багровый остров!". Впереди Паспарту.
Паспарту. Товарищи! Команда яхты "Дункан", выйдя в море, взбунтовалась против насильников капиталистов!.. После страшного боя команда сбросила в море Паганеля, леди Гленарван и капитана Гаттераса. Я принял команду. Революционные английские матросы просят передать туземному народу, что отныне никто не покусится на его свободу и честь... Мы братски приветствуем туземцев!..»
Пьеса разрешена – правда, с оговорками: «В других городах-то я все-таки вашу пьесу запрещу... нельзя всё-таки... пьеска - и вдруг всюду разрешена!» Все ликуют, в том числе и автор: «Прошу вас, граждане, ко мне, на мою новую квартиру, квартиру драматурга Дымогацкого - Жюль Верна, в бельэтаже с зернистой икрой - я требую музыки!..»
Высмеяв беспринципного автора, Булгаков не может не вспомнить и отношение театров к себе (не называя имени). В одном из вариантов пьесы (а их существует несколько) мы читаем: «Театр, матушка, это храм... я не допущу у себя "Зойкиной квартиры"!» или: «Да ко мне являлся автор намедни!.. "Дни Турбиных", изволите ли видеть, предлагал!»
Не может не показать он и своего презрения к «деятелям искусства» в лице Саввы Лукича, явившегося-таки в театр в конце третьего акта, когда вдруг репетиция прерывается возгласом: «Савва Лукич приехали!» (думается, не случайно он звучит как ответ на вопрос «Какая ещё пакость случилась в моем замке?») А затем: «Савва Лукич в вестибюле снимает калоши!»
И, конечно, поразительно поведение критика, больше всего напоминающее манеры всесильного барина: «Вам откуда угодно будет смотреть? Из партера? Из ложи? Или, может быть, здесь, на сцене, за стаканчиком чайку?» - «Нет уж позвольте мне, старику, с вами на корабле... хочется прокатиться на старости лет».
И дивная ремарка в финале акта: «Дирижёр взмахивает палочкой. Оркестр начинает: "Ах, далеко нам до Типперэри..." Лорд за спиной Саввы Лукича грозит дирижёру кулаком. Оркестр мгновенно меняет мотив и играет "Вышли мы все из народа"».
********************
Естественно, такая пьеса не могла не вызвать новых обвинений против автора, и Булгаков упомянет о них в своём письме правительству: «Вся критика СССР, без исключений, встретила эту пьесу заявлением, что она "бездарна, беззуба, убога", и что она представляет "пасквиль на революцию". Единодушие было полное, но нарушено оно было внезапно и совершенно удивительно». Автор приводит слова из новой рецензии, «в которой было сообщено, что "Багровый остров" — "интересная и остроумная пародия", в которой "встаёт зловещая тень Великого Инквизитора, подавляющего художественное творчество, культивирующего РАБСКИЕ ПОДХАЛИМСКИ-НЕЛЕПЫЕ ДРАМАТУРГИЧЕСКИЕ ШТАМПЫ, стирающего личность актера и писателя", что в "Багровом острове" идёт речь о "зловещей мрачной силе, воспитывающей ИЛОТОВ, ПОДХАЛИМОВ И ПАНЕГИРИСТОВ... "». Автор утверждает, что в рецензии «заключена истина» и «в пьесе действительно встает зловещая тень, и это тень Главного Репертуарного Комитета. Это он воспитывает илотов, панегиристов и запуганных "услужающих". Это он убивает творческую мысль. Он губит советскую драматургию и погубит её».
Булгаков гордо заявляет: «Я не шёпотом в углу выражал эти мысли. Я заключил их в драматургический памфлет и поставил этот памфлет на сцене». И говорит о своём долге: «Борьба с цензурой, какая бы она ни была и при какой бы власти она ни существовала, мой писательский долг, так же как и призывы к свободе печати. Я горячий поклонник этой свободы и полагаю, что, если кто-нибудь из писателей задумал бы доказывать, что она ему не нужна, он уподобился бы рыбе, публично уверяющей, что ей не нужна вода».
Думаю, с ним можно только согласиться.
Сейчас много пишут о том, нужна ли нам цензура. Но Михаил Афанасьевич говорит ведь не о том, что на сцене можно показывать… как бы повежливее сказать?.. – то, что «ниже пояса». Он говорит об идеологических установках, которые превращают художественное произведение в бездарную агитку. И, думаю, в этом и состоит злободневность пьесы-памфлета.
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!Навигатор по всему каналу здесь
Путеводитель по статьям о Булгакове здесь
