«Черты старинного театра я узнал в одной из пьес Булгакова, в первой же её ремарке, когда поднимается занавес старого французского театра и тёплый сквозной ветер гнёт в одну сторону пламя свечей, зажжённых на рампе. В лаконичности и точности этого образа — вся внешность старинного театра. Написать такую строчку мог только человек, прекрасно знающий и чувствующий театр». Так писал К.Г.Паустовский в очерке «Булгаков и театр». Константину Георгиевичу немного изменила память: ремарка эта (в пьесе «Кабала святош») не первая, она находится после хвалебной речи Мольера, обращённой к королю: «В зале начинается что-то невообразимое. Рёв: "Да здравствует король!" Пламя свечей ложится. Бутон и Шарлатан машут шляпами, кричат, но слов их не слышно» - и т.д. Однако, несомненно, прав Паустовский в другом: написать так мог только человек, по-настоящему «знающий и чувствующий театр».
И захотелось мне сейчас поговорить с вами о тех пьесах Михаила Афанасьевича, где мы видим по существу «театр в театре». Это было в «Кабале святош» - упомянутый уже эпизод и так трагически завершившаяся сцена из «Мнимого больного» в финале. А есть ведь ещё пьеса, автором названная «Мольерианой в трёх действиях», - «Полоумный Журден».
Хочу сразу оговориться: когда я запросила в поисковой строке интернета портрет актёра Бежара (о нём, с вашего разрешения, чуть позже), мне сразу выдали ссылку на очередное «исследование», автор коего предложил взглянуть на эту пьесу «глазами Саввы Лукича» (критика - героя «Багрового острова») и сразу задал вопросы: «почему Булгаков доверил главную роль актёру, у которого нелады с одной из конечностей? Для чего нужно нам знать, что этого актёра тянет к вину?» Оказывается, тут шифр: «на ноге у Сталина было два сросшихся пальца. К тому же вождь с детства страдал сухорукостью. “Копыто” на ноге, “сухая” рука… Есть с чем сравнить физический недостаток Бежара? Есть», «Кто из тогдашних советских вождей любил вино? Опять же Сталин, родившийся и выросший на Кавказе». Для чего я привела эту, с моей точки зрения, простите, ахинею? Исключительно для того, чтобы предупредить: ни о чём подобном писать не буду сама и прошу подобные «открытия» в комментарии не помещать (сразу удалю). «Мало ли чего можно рассказать! Не всему надо верить».
Итак, вернёмся к пьесе, которую я бы назвала гимном театру и актёрству. Булгаков указывает: «Действие происходит в Париже в 1670 году». Мы можем, видимо, даже конкретизировать день. Будет сказано: «Новая пьеса. Завтра спектакль у короля в Шамборе», - и пойдёт репетиция-импровизация «Мещанина во дворянстве», впервые разыгранного именно в Шамборе 14 октября 1670 года.
Пьеса открывается довольно неожиданным списком действующих лиц: указаны артисты труппы Мольера, в большинстве своём реально существовавшие люди. В некоторых изданиях список дан вот так (привожу только начало):
«Луи Бежар - актер (по пьесе - Журден).
Юбер - актер (по пьесе - госпожа Журден).
Госпожа Мольер - актриса (по пьесе - Люсиль)».
Начало и конец пьесы представляют собой своего рода спектакль о Мольере без Мольера: заболевшего автора и исполнителя главной роли заменяет Луи Бежар, попутно дающий и указания артистам. Ему, шурину Мольера, игравшему в его труппе, хромому вследствие несчастного случая, Булгаков доверяет ведущую роль.
«Бежар (выходит из разреза занавеса в плаще и шляпе, с фонарём, прихрамывает). Благодарение небесам! Закончен день, и, признаюсь вам, господа, я устал. И что-то ноет моя хромая нога. А что помогает моей ноге? Мускатное винцо. Где же взять это винцо? Оно имеется в кабачке на улице Старой Голубятни. Идёмте же в “Старую Голубятню”. (Начинает уходить под тихую музыку)».
Так начнётся пьеса. Но, разумеется, уйти ему не дадут: появится слуга Мольера с письмом и поручением провести репетицию, а в конце спектакля первая реплика будет почти повторена: «Бежар (закутываясь в плащ, в разрезе занавеса). Теперь, надеюсь, уж никто меня не остановит. Благодарение небесам, закончен день. Огни погасли. Идёмте же в ”Старую Голубятню”, где ждёт меня любимое душистое мускатное винцо. А-ла-ла-ла... (Под музыку уходит)»
А между этими почти зеркальными мини-монологами будет то самое великое таинство театра. Сначала мы увидим тёмную сцену, и на неё будут из люков подниматься артисты с фонарями, а потом, после объяснения им, кого предстоит играть, всегда очень краткого и выразительного: «Госпожа Дебри - Доримена, маркиза, хитрая, лживая женщина. Отнюдь не такая, как вы в жизни», «Господин Латорильер - маркиз Дорант, мошенник. Извините», - в тех же люках исчезать. И наконец – «Сцена волшебно изменяется». И начинается Чудо.
«Игра в театр» подчёркивается и концовками действий. К примеру:
«Г-жа Боваль. Беги сейчас же к Клеонту, барыня велела, и зови его сюда.
Брэндавуан. Чего б там барыня ни велела, я не могу позвать его сюда, потому что конец действия.
Г-жа Боваль (публике). Антракт».
У Мольера «Мещанин во дворянстве» - «комедия-балет». Булгаков убирает практически все балетные сцены, однако привносит и много своего.
Вспомним пушкинское сравнение, которое я уже не раз приводила: «Лица, созданные Шекспиром, не суть, как у Мольера, типы такой-то страсти, такого-то порока; но существа живые, исполненные многих страстей, многих пороков; обстоятельства развивают перед зрителем их разнообразные и многосторонние характеры. У Мольера скупой скуп — и только; у Шекспира Шайлок скуп, сметлив, мстителен, чадолюбив, остроумен». Подобно можно охарактеризовать героев «Мещанина во дворянстве». Булгаков же делает их более живыми – возможно, потому, что за каждым из них видится ещё и исполнитель (не случайно же он указывает имена актёров, а не героев).
Поскольку пьеса названа «мольерианой», конечно, логично предположить, что использованы в ней не только сцены из «Мещанина…», и так оно и есть.
Вместо безымянного учителя философии сюда перешёл из комедии «Брак поневоле» философ Панкрасс («объединённый» с другим философом - Марфуриусом). Оставлена почти в неприкосновенности сцена, где Панкрасс будет спрашивать: «Прежде всего, на каком языке вы хотите со мной говорить?» - а затем, узнав, что «на родном», предложит: «В таком случае, прошу вас, перейдите к этому уху. Это ухо предназначено у меня для иностранных языков, а это отдельно, - для родного».
Роль философа Бежар (и Булгаков) поручают тоже реально существовавшему актёру:
«Бежар. Дюкруази - педант, философ Панкрасс.
Дюкруази. Позволь, ты слишком краток. Хотя бы я знал, в чём дело?
Бежар. Филибер, мне ли тебя учить? В чем сущность педанта? Парик, смешная шляпа, плащ. Провались, Дюкруази.
Дюкруази исчезает в люке, затем выскакивает в виде Педанта.
Вот, ты всегда славился быстротой своей работы».
Но Булгаков не просто механически соединяет части разных пьес. Появляются написанные им уморительнейшие диалоги. Привести все просто невозможно. Но вот хоть немного. Панкрасс будет внушать побитому учителю фехтования: «Сударь, философия учит нас, что не должно быть вполне решительных суждений. Вам может казаться, а факт на самом деле может и не существовать». И дальше:
«Учитель фехтования. Это глупости какие-то!
Дюкруази. И опять-таки вам кажется, что это глупости.
Бежар. Ну вот, я вам говорил.
Учитель фехтования. Но позвольте, у меня на физиономии синяк!
Дюкруази. Вам кажется, что он на физиономии».
Когда Журден попросит «представить что-нибудь театральное, только прозой», учитель музыки предложит посмотреть «заключительную сцену из "Дон Жуана", сочинение господина Мольера». Однако позвольте полностью привести этот фрагмент, чтобы оценить булгаковский юмор:
«Свет меняется, раскрывается занавес. На сцене Дон Жуан. Возникает Статуя Командора.
Статуя. Остановитесь, Дон Жуан. Вчера вы дали мне слово откушать со мной.
Дон Жуан. Да. Куда идти?
Статуя. Дайте мне руку.
Дон Жуан. Вот она.
Статуя. Дон Жуан, закоренелость в грехе ведет к ужасной смерти!
Дон Жуан. Что я чувствую! Невидимый огонь жжёт меня!
Бежар. Проза?
Дюкруази. Она.
Юбер (возникнув внезапно, обращается к Статуе). Пошёл вон!
Статуя. Виноват, кто?
Юбер (Дон Жуану и Статуе). Оба пошли вон из моего дома сию секунду! Провалитесь!
Дон Жуан и Статуя проваливаются.
Дюкруази. Мне кажется, что это ваша супруга?
Бежар. Увы. На сей раз это вам не кажется. Это она на самом деле. О Боже мой. Прозой умоляю тебя, не устраивай скандала при учителе!
Юбер. Что же такое творится в доме?
Бежар. Ничего не делается. Просто мы смотрели "Дон Жуана".
Юбер. Это Дон Жуан разбил лучшую вазу? Это Дон Жуан топал здесь, как лошадь? Что делается в нашем доме?..
… Бежар. Вот какая пошла проза, господин философ. Перейди к этому уху... то есть, нет, не переходи...
Дюкруази. Без гнева, сударыня.
Юбер. Этот шут ещё вмешивается!
Бежар. Что ты говоришь! Это философ Панкрасс. (Дюкруази.) Сударь, мы окончим урок в другое время... Видите...
Дюкруази. Да, мне кажется, что я вижу... До свиданья, сударь. (Уходит.)»
Впрочем, мы уже заговорились. А сказать нужно ещё о многом. Процитирую Журдена -Бежара - Булгакова: продолжим «в другое время».
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!Навигатор по всему каналу здесь
Путеводитель по статьям о Булгакове здесь
