В предыдущей заметке об атамане Власове, мы упомянули о некой крестьянской семье, записанной Максимом Григорьевичем в ревизские души. В этой публикации раскроем тайну данной семьи.
Бывший наказной атаман войска Донского генерал от кавалерии М. Г. Власов и моя родная бабка Настасья Васильевна Б. были двоюродные брат и сестра: их матери, Филинковы Раздорской станицы, были родные сёстры. Ввиду этого, я считаю своей обязанностью отозваться и исправить некоторую неполноту и неправильность сообщённых г. А. К. сведений.
Во второй половине прошлого столетия, а может быть, даже в конце этой половины, на Дон, в станицу Раздорскую «сошёл», как выражались в современных актах, из внутренних губерний России некто Егор Васильевич Б. Очень может быть, даже есть основание сказать утвердительно, что он был не Егор, не Васильевич и не Б. По крайней мере, под таким именем он явился на Дон без всякого письменного вида. Это было в обычае того времени и, по историческим сказаниям, весь наш Дон образовался из таких беглецов.
Здесь уже более способные из них выдвигались вперёд, захватывали громадные пространства земли, принимали на них тоже беглых крестьян, искавших «свободы», сажали на свои произвольно захваченные поместья; впоследствии сами делались помещиками, а принятые ими на захваченные земли крестьяне обратились в крепостных.
Так было задолго до появления моего деда на Дону (Егор Васильевич Б. был родной мой дед). Дед мой явился на Дон уже в то время, когда требовались письменные виды, для чего с 1720 годов учреждены были «старшины для сыску беглых», переименованные затем, в 1800 году в «сыскных начальников».
Но требование видов в то время давало лишь повод и возможность бывшим старшинам, сыскным начальникам и заседателям сорвать что-либо с пришлых на Дон людей, оставляя их затем в том же бесписьменном виде до нового побора или переселяя их на свои поместья.
На первых порах жизни своей на Дону, дед мой каким-то образом имел приют у того же М. Г. Власова, как хороший мастер на все руки: он был замечательный столяр, сапожник, плотник, портной. Всю мебель, какая была до 1805 года у М. Г. Власова, делал Егор Б.; платье и сапоги Власову шил также он даже после 1805 года. Сколько времени жил у М. Г. Власова дед мой, неизвестно в точности: этого не знала и бабка моя, со слов которой я передаю этот рассказ; но верно то, что он жил без всякого письменного вида; а жил он у него, вероятно, до 1804 или 1805 года, и такую жизнь, то есть без вида, продолжал на Дону до 1818, когда был сослан в Сибирь именно за бесписьменность.
В помянутой заметке «Донской речи» г. А. К. говорит: «Над Власовым когда-то производился суд за записание им в свою ревизскую сказку одного семейства, никогда в крестьянском сословии не бывшего».
Это злосчастное семейство было: мой дед Егор Б., его жена Н. В., моя бабка, и их дети: Конон (отец мой), Василий и Матрёна.
По рассказу моей бабки, умершей в 1866 году, это было так: Власов очень любил моего деда за его сметливость, природный ум, за знание разных ремёсел и, как бы в награду за полученные от него услуги, женил его на своей двоюродной сестре. Это было в 1804 или 1805 году, а может быть, годом или двумя ранее, потому что первая дочь у моей бабки родилась в 1806 году, а второй сын, Конон, мой отец, - в 1811 году.
Женив моего деда и отпустив его в станицу Раздорскую, Власов пожалел о нём и предлагал ему, как не имевшему письменного вида, записаться к нему в крестьяне, которых в то время у Власова было до 50 душ близ Грушевки. Дед мой не согласился на это.
Между тем подходил 1811 год, год шестой ревизии. Власов, долго не думая, составил подложный увольнительный для моего деда из какой-то слободы акт или приговор; таким образом, по шестой ревизии записал его в свои ревизские сказки и по актам считал его своим крепостным. Только года через два дед мой узнал об этом и подал, куда следует, жалобу с указанием на подложность увольнительного приговора. Дело пошло своим порядком.
Далее. В той же заметке г А. К. говорит: «Вследствие этого (то есть за запись Власовым в ревизскую сказку одного семейства) Максим Григорьевич хотя и не был подвергнут наказанию, но никак не мог получить пряжки за беспорочную службу» Между тем результатом такого записания в свои ревизские сказки одного семейства было то, что в формулярный список Власова за 1843 год было занесено под рубрикой – "состоял ли под следствием или судом", такая статья:
состоял под следствием за записание в шестую ревизию по подложному увольнительному акту человека Е. Б. и по Высочайшему манифесту, в 22 день августа 1826 года состоявшемуся, освобождён из-под оного; а по Высочайшему повелению, объявленному 29 апреля 1841 года № 1088, не велено считать штраф этот препятствием к получению знака отличия беспорочной службы, предоставляя ему это право не в пример другим, единственно по уважению долговременной службы и заслуг его.
Из этого можно заключить, что запись Власовым известного семейства в свои ревизские сказки не обошлась ему даром, а напротив нахождение под следствием признавалось штрафом по 29 апреля 1841 года и препятствовало ему в получении знака беспорочной службы, а, следовательно, за такие неблаговидные и непохвально характеризующие личность Власова действия он был подвергнут наказанию, и притом, по его положению, довольно чувствительному.
Нельзя утвердительно сказать, чтобы производившееся над Власовым следствие имело прямое влияние на удаление его от командования войском Черноморским, но, несомненно, думается мне, что косвенное влияние оно имело. В формулярном списке Власова за 1843 год, хотя и упоминается о том, что Власов командовал Донским и Черноморским войсками. Но время этого командования не вставлено. Из сочинения же г. Короленко «Черноморцы» видно, что это командование продолжалось с 1821 по 1829 год.
В рескрипте Императора Николая Первого, 29 июля 1826 года, на имя Ермолова, Государь дал весьма неприятные отзывы о Власове («Черноморцы», стр. 186). Государь, несомненно, знал о следствии над Власовым и искал только удобного случая высказать Власову своё неудовольствие.
Этот случай и представился при инспектировании им войск, которыми командовал Власов на Черноморской кордонной линии. Вот почему я говорю, что следствие над Власовым имело косвенное влияние на удаление его от командования. Так как из приведённой надписи не видно, с какого времени М. Г. Власов состоял под следствием, видно только, что он освобождён из-под оного в 1826 году, а между тем из рассмотрения его формулярного списка за 1822 год усматривается, что с 1815 года Власов получал только Высочайшие благоволения, то нужно полагать, что начало следствия может быть отнесено к этому последнему году. Это будет тем более вероятно, что время это совпадает со временем подачи жалобы дедом моим за незаконную приписку его в ревизские сказки Власова.
Считаю не лишним отметить здесь характеристику бытовой стороны этого дела и личности Власова.
Из вышеизложенного видно, что подача жалобы дедом на действия Власова не прошла для этого последнего бесследно, но за это самое мой дед пострадал несравненно более.
Власов знал, что дед мой не имел письменного вида, но лично ему заявлять об этом начальству, в видах мести за донос, было неудобно, так как он сам несколько лет держал этого человека при себе; но не подлежит сомнению, что он, уже пользуясь тогда своим влиянием, находил возможным шепнуть об этом сыскному начальнику и этого было достаточно, чтобы при первом удобном или неудобном случае захватить и заковать деда моего в кандалы. Такой случай скоро представился.
Дед мой жил в Раздорской на Дону. Базы деда и одного станичного судьи, Куприянова, были смежные. Как-то бык судьи перешёл через поломанный плетень на баз моего деда; этот стал выгонять его, а бык, перепрыгивая через плетень, напоролся. Это послужило поводом к началу ссоры, а затем донесению по начальству. Там только того и ждали. Началось следствие, опросы. На первый план вышла бесписьменность деда. Его немедленно заковали в кандалы и отправили в Начальство.
Дело шло до 1818 года, а за этот год, по описям войскового архива, под № 1422, значится: «дело по рапорту Черкасского Начальства о колоднике Е. Б., отосланном в Иркутское губернское Правительство для поселения в Сибири».
Само дело значится сгоревшим во время бывшего в 1858 году пожара войскового архива.
Уходя в этом году в Сибирь, дед мой оставил в Раздорской станице молодую жену и троих малолетних детей, из коих один был мой отец К. Б. при этом он объявил жене и своё настоящее имя и фамилию, которые однако, были забыты моей бабкой; но причины появления его на Дону так и остались тайной. Благодаря участию известного в своё время, также влиятельного лица и родственника, как Власова, так и моей бабки, Никиты Андреевича Сидорова, бабка моя с детьми причислены к казачьему сословию в 1825 году.
Казалось бы, что оскорблённое самолюбие Власова, решением по делу деда моего, могло быть удовлетворено. Однако он этим не удовлетворился и во всё время службы отца моего притеснял его, как только мог. Отец служил вначале в воинской канцелярии и через много лет службы в других ведомствах, когда сослуживцы его были уже в чинах полковников, он оставался непроизведённым в первый офицерский чин и в каждом представлении вычёркивался самим Власовым. Да простит ему Господь его прегрешения!
Нужно, однако ж, сказать, что М. Г. Власов, умирая, оставил по духовному завещанию своей двоюродной сестре, а моей бабке 10 золотых, две пары волов, пару лошадей и 25 овец. Его душеприказчиком был полковник Василий Степанович Балабин, тоже Раздорской станицы.
Вскоре после смерти Власова, последовавшей в 1848 году, отец мой получил первый офицерский чин, в 1851 году. По формулярному списку отец мой значится из «вольного звания людей». Я родился в 1837 году и горжусь своим происхождением.
Газета «Донская речь» № 39 от 10 апреля 1890 года.
Навигатор ← Атаманы войска Донского
