Больше всего на свете Порфирий Педрович хотел обслуживаться. Так чтоб тотально. Чтобы полный пансион и душевность, и даже задушевность.
Вокруг было немало женщин, годных для тотального обслуживания Порфирия, и он испытывал к ним заведомую нежность, и строил смелые и щедрые предположения на их счет. Называл он это - "Я умею дружить с женщинами".
Он часто мечтал, как его возьмет в свою жизнь, например, Аглая - у нее обнаружатся всякие милые недостатки в быту, а он будет ласково снисходить, чуть насмешничать, а потом зацеловывать ручки, шутливо раскаиваясь... Представлял как умело налаживает отношения с ее родственниками, становится своим среди ее друзей - "Я ведь лёгкий, я никому зла не желаю", - умилялся Порфирий Педрович, и ему делалось светло и хорошо, и очень уютно в примерянной жизни с Аглаей.
"Но как же Гуля... - вдруг тосковал Порфирий Педрович, - она бы была такая кроткая, но такая шалунья при том, и стряпала бы мне лагман и всякую там самсу, а ее родственники бы меня вначале не приняли, а потом я бы сделал что-нибудь хорошее - почку бы отдал ее старенькой умирающей бабушке - и все бы меня вдруг полюбили... ".
Порфирий светло затуманивался, но тут вспоминал о Манечке - она писала красивые песни, такие что у него щипало в носу и теплело в груди.
"Манечка ничего не умеет готовить, да и карьеру пока не сделала, но не отталкивать же ее, бедняжку, она так трогательно складывает слова и ноты... я бы ей ошибки исправлял, советовал как лучше..." - тут Порфирий представлял как Манечке хлопают на концертах, а она указывает рукой на него, сидящего в первом ряду - вот, мол, мой учитель и друг, и самый главный мужчина моей жизни.
"Как же так, - тосковал Порфирий Педрович, - как же так всё несуразно устроено, что жизнь одна и я у себя один ... и я порядочный человек, и не могу распыляться, а возможностей поселиться в жизни женщин - несколько, они - мои пустующие дома... "
Ответа не было нигде, а казавшиеся полыми без его присутствия жизни женщин будоражили воображение Порфирия благами и превосходным сервисом.
К тому же, у него имелась жена, чей сервис ему прискучил давно, но зато она умела так трогательно и по-детски радоваться самому пустяшному вниманию от него, что Порфирий с гордостью ощущал себя в ответе за то, что так ее умело заэкзюперил.
А переживаемая в уме высокая трагичность момента, когда он будто-то бы объявляет о разводе, вполне утоляла потребность Порфирия в остром драматизме, и он не озвучивал эту часть жене никогда.
Но непрожитые жизни и недополученное обслуживание проступали слезами, когда Порфирий выпивал немножечко, чтобы дать душе простору.
"И ведь мне не нужны гламурные модели - эти надменные самки, - плакал он, - пусть бы меня брали в свою жизнь простые душевные женщины, я готов, все сокровища моей души, все хорошие слова, всё ласковое понимание я бы им... "
Словом, мысль, что где-то без него происходит жизнь - под которую он был так славно заточен - часто терзала Порфирия Педровича.
В эти периоды приступов виделся он себе маленьким сиротой, кто в каждой красивой гостье, заглянувшей в детдом чает узнать свою мамочку, нашедшую его, чтобы любить, любить навсегда.
