Хлопоты о выпуске нового издания на смену закрытой газете начались почти сразу. В 1832 году Пушкин получил разрешение выпускать газету, но обстоятельства не позволили ему осуществить задуманное начинание. В том же 1832 году на втором номере был запрещён журнал И. В. Киреевского «Европеец», который видели своим печатным органом писатели пушкинского круга. Два года проекты Пушкина, Жуковского и Вяземского по изданию журналов не находили поддержки. И только 31 декабря 1835 года на отправленное Пушкиным через Бенкендорфа письмо с просьбой разрешить ему издать в следующем году «4 тома статей чисто литературных (как-то повестей, стихотворений etc.) наподобие английских Reviews приходит разрешение императора на «означенное периодическое издание».
А до этого времени Пушкин занят тремя основными делами: готовит для книжного издания «Евгения Онегина»; осенью 1832 года (после завершения работы над изданием болдинских «Повестей покойного Ивана Петровича Белкина») начинает динамичный сюжет о благородном разбойнике, мстителе за поруганную честь семьи (в итоге написаны две части, названные автором томами, но произведение не закончено, Пушкин не знает, чем его завершить, каким может быть финал у его главного героя Дубровского); пишется план другого романа про Шванвича, сосланного за буйство в гарнизон. Так начиналась работа над будущей «Капитанской дочкой». (Сохранилось 6 её планов.)
Лучшие мифы, как обычно, рождаются среди приятелей. Старый друг Пётр Плетнёв сообщает в письме Жуковскому, который в то время в Швейцарии:
«Вы теперь вправе презирать таких лентяев, как Пушкин, который ничего не делает, как только утром перебирает в гадком сундуке своём старые к себе письма, а вечером возит жену свою по балам, не столько для её потехи, сколько для собственной».
Новый «друг» Николай Гоголь в письме своему однокашнику по Нежинской гимназии высших наук А. С. Данилевскому делится новостями:
«Пушкина нигде не встретишь, как только на балах. Так он протранжирит всю жизнь свою, если только какой-нибудь случай, и более необходимость, не затащат его в деревню. Один только князь Одоевский деятельнее. На днях печатает он фантастические сцены, под заглавием: «Пёстрые Сказки». Рекомендую: очень будет затейливое издание, потому что производится под моим присмотром.
<…>
Поздравляю тебя с новым земляком, приобретением нашей родине. Это Фаддей Бенедиктович* Булгарин. Вообрази себе: уже печатает малороссийский роман под названием “Мазепа”».
* Именно так «Бенедиктович», а не Венедиктович у Гоголя.
Читаешь его письмо и словно слышишь Ивана Александровича Хлестакова, который признаётся целому уезду, что он с Пушкиным на дружеской ноге.
«Капитанской дочке» суждено будет появиться в четвёртой книжке «Современника» за 1836 год, которая вышла в свет в последних числах декабря, то есть за месяц до гибели писателя. Рукопись окончательной редакции набело переписывал сам Пушкин. Закончив, поставил дату — «19 окт. 1836». С ней она и опубликована в журнале. Значит ли это, что именно в тот день он действительно завершил работу? Ничуть. В черновой рукописи сохранилась подлинная дата окончания «Капитанской дочки»: «23 июля». Однако внесение изменений в текст продолжалось и позже. Были они и после 19 октября — учёл некоторые замечания Вяземского, очевидно, читавшего корректуру.
И всё же своеобразной концовкой «Капитанской дочки» сделал именно октябрьскую дату. Почему? Никаких авторских объяснений по этому поводу нет. Но случайным совпадение её со знаменательной для лицеистов датой признать трудно. Есть версия, что, указав именно эту календарную дату, он тем самым посвятил «Капитанскую дочку» друзьям-лицеистам. И посвящение было не случайным, не просто подарком к памятной дате. Оно, как заметил литературовед Г. Г. Красухин, стало его завещанием, потому что финальная строка «19 окт. 1836» корреспондируется со строкой эпиграфа, стоящего в начале «Капитанской дочки» — «Береги честь смолоду»:
«Сбережённая человеком честь — качество, особо ценимое Пушкиным в людях, за которое он уважал и любил своих лицейских товарищей».
Уже в первом своём стихотворении «19 октября» («Роняет лес багряный свой убор…»), обращённом к лицеистам, Пушкин вынужден был констатировать:
Пируйте же, пока ещё мы тут!
Увы, наш круг час от часу редеет;
Кто в гробе спит, кто, дальный, сиротеет…
На том, молодом, празднике 1825 года за общим столом могли собраться все двадцать девять сокурсников. В 1836 году отпраздновать 25-летний юбилей Лицея пришли всего одиннадцать человек. Пушкин на нём плакал. Нервы сдали окончательно.
Уважаемые читатели, голосуйте и подписывайтесь на мой канал, чтобы не рвать логику повествования. Не противьтесь желанию поставить лайк. Буду признателен за комментарии.
И читайте мои предыдущие эссе о жизни Пушкина (1—129) — самые первые, с 1 по 28, собраны в подборке «Как наше сердце своенравно!», продолжение читайте во второй подборке «Проклятая штука счастье!»(эссе с 29 по 47)
Нажав на выделенные ниже названия, можно прочитать пропущенное:
Эссе 95. Жизнь поэта ведь не из одних только стихов складывается
Эссе 96. В ней, крепостной крестьянке, молодой барин нашёл материнскую заботу, душевную поддержку
Эссе 98. Сказку про рыбку, старика и старуху Пушкин от няни не слышал