Баба Рая была старенькой, такой же старенькой, как их деревенька Суходол, примостившаяся между лесом и колхозным бескрайним полем. За свою долгую жизнь она всех потеряла, и сыночка своего Ванечку, который с войны не вернулся, и мужа-калеку, вернувшегося и прожившего с ней аж до середины шестидесятых.
Жили хорошо, не бедно-не богато. Своим огородом и нехитрым хозяйством. Справлялись вдвоем. Сельчане их уважали, жалели. А как не стало Захара, так всем селом похоронили, и к старенькой Рае часто захаживали, проведать.
Помощи она не просила, сама управлялась с огородом да курочками. Скотину вот только не держала, невмоготу. В семидесятых годах ей уж самой за семьдесят. И горе потерь здоровья не прибавило. Но она храбрилась, и на ее добром морщинистом лице всегда теплилась улыбка, кого бы не встретила.
Так и жила одна. А порой к ней девочка соседская прибегала, Надя. Не совсем соседка, с другого конца их небольшого села. Как родители запьют, так она к бабе Рае бежит:
- Можно поживу у тебя пока? – спрашивала она, держа в руках свой школьный портфельчик.
Баба Рая принимала девочку. Хорошая она, школьница прилежная. Бабушке поможет и за уроки. А та и накормит, и напоит, и спать уложит на неказистом сундучке. Так дня по три она и жила у нее, пока мать не придет за ней.
Лицо помятое, усталое. Но поклонится в пояс, поблагодарит и дочку домой ведет.
- Прости уж нас, баб Рая, непутевых, - говорила Надина мать, пряча глаза в пол.
- Бог простит, - отвечала набожная старушка и отправляла их восвояси с гостинцами: яичек даст, каши тыквенной, хлеба краюху, который сама пекла в печи, а Надя помогала.
Потом подойдет к иконкам и молится за них, непутевых. Только бы девку не проглядели, за ум бы взялись.
Иконки старинные были, еще от ее бабки Марфы ей достались, Богородицу на свадьбу им с Захаром подарила, чтобы детки пошли. А перед самой смертью Николая Угодника и Иоанна Златоуста завещала: «Помру, забери Раечка, да храни у себя».
Вот они все три в углу ее избы и висели, дар бесценный. И Раиса молилась им, за свое здоровье и за тех, кто страдает или в жизни своей запутался. За Наденьку просила, чтобы не оставили они ее милостию своей, даровали жизнь хорошую.
Как-то летом возилась она в огороде, слышит зовет ее девичий голосок:
- Баба Рая, ты дома?
- Тута я, доча, - ответила старушка и поднялась с грядок, вышла к Наде.
Та в легком сарафанчике, глазки грустные. В руках портфель.
- Можно к тебе денька на два? – несмело спросила она.
- От чего ж нельзя, можно. А чего ты с по́ртфелем, Наденька? Каникулы ж, поди?
- А я рисовать буду. Можно?
Баба Рая завела девчушку в избу. Худенькая, светленькая. Годков ей не больше тринадцати. Жаль, что такая травинка родителям непутевым досталась. Кабы не затоптали совсем. Ну, да Бог поможет. Душа у девочки светлая, радужная.
Накормила старушка ее щами с кислой капустой, картошкой вареной из чугунка, огурчиками хрустящими, да снова в огород отправилась. Надюшка прибежала, с сорняками помогла и попросила баночку для воды, кисточку мыть.
Рисовала красками, да такие цветы у нее получались! Не хуже любой картинки из журнала Работница, который ей по доброте душевной почтальонша Зоя приносила. Ну впрямь, как живые!
Надя развесила картинки по стенам. Где гвоздик есть, туда и вешала. Горница расцвела всеми цветами, глаз радуется. А через день после обеда мать Надю забрала.
Летний день клонился к вечеру, старушка в огороде припозднилась, сумерки сгустились, пора бы заканчивать. Вдруг слышит, вроде как калитка скрипнула за домом, и тень метнулась. Или показалось?
- Надюшка ты? Я тута, - крикнула она, но ответа не последовало, значит, точно показалось.
Закончила свои дела и в дом. А дверь нараспашку! В избе темно, только запах какой-то чуть уловимый, чужой. Включила свет, неяркая лампочка тускло осветила помещение, она осторожно в горницу прошла, да и застыла на месте.
Угол пустой! Все три иконы исчезли, лишь легкая паутина колыхалась вместо них. Так и села баба Рая на стул в недоумении: это кто ж такой негодник, вор, прокрался в дом и вынес самое дорогое ее изболевшемуся сердцу?
И слегла старушка. День лежит, другой. Только воду пьет да на угол поглядывает. Вдруг появятся святые? Вдруг сжалится над ней бесстыдник проклятый? Но чуда не совершалось. А под вечер Надя прибежала.
- Говорят, ты пропала совсем, баб Рая? На улицу не выходишь. Заболела? - И тут ее взгляд упал на пустой угол. – А иконки где?!
- Украли, доча, - еле выговорила она, - зашли в дом и вынесли.
Девочка присела рядом, погладила старушку по морщинистой руке. Потом сделала ей чай с молоком, утешила, как могла. И убежала.
Но в голове уже созрел план. Слышала она как-то, в школе мальчишки болтали, что в соседнем селе в магазине всякое старье скупают, а потом в город отвозят продавать.
Прибежала домой, порылась в горке и нашла две старинные дореволюционные ложки. Мамин с отцом свадебный подарок от богатой тетки, и с ними бегом в село. Продавщица, грузная женщина с накрашенными губами, встретила ее, запыхавшуюся и спросила:
- Тебе чего?
- Я бы ложечки продать хотела. Вы берете старые вещи?
- Борис, - крикнула она зычно, - тут к тебе.
Вышел мужик из задней двери, огляделся вокруг. В магазине пусто. Он схватил Надю за локоть и в подсобку завел. Девочка вручила ему ложки, а сама по сторонам смотрит зорко и видит иконки в углу на полу. Они накрыты тряпицей, но уголок оклада торчит, она его сразу признала.
- Ты вот что, - сказал ей Борис, - домой иди, пусть взрослые придут. Мне тут неприятности не нужны.
Надя схватила ложки и убежала, прямиком в милицию. Там ее выслушал седой мужчина в форме с усталыми такими глазами. Надя рассказала все, как есть. А он ее тоже отправил: иди, мол, домой, взрослые без тебя разберутся.
Надя и ушла, а по дороге тракториста Ивана встретила, соседа. Дяденька он хороший, только зачастую с мамой и папой посидеть любил за бутылкой мутной бражки.
- Ты чего тут? - спросил он, удивившись. Надя никогда раньше в село не ходила, да еще одна.
Она и поделилась горем. Тот только руками взмахнул и выругался неприлично.
- Не боись, Надюха. Я их выведу на чистую воду, - сказал он наконец и повернул обратно.
А Надя к бабе Рае бегом. Та все так и лежала на кровати и шептала одно: «Господи, помоги...»
- Ты чего, баб Рая? Совсем разболелась? – спросила она, а про иконки пока молчала.
- Нету мо́чи, Наденька. Руки-ноги не слушаются. Помирать собралась, а без иконки тяжко. Нарисуй мне Богородицу, ты сможешь. Христом Богом молю, доча…
Надя сбегала за красками, принесла большой альбом и уселась рисовать по памяти. Да еще в журнале в каком-то рассказе картинку нашла, там на стене иконка висела, маленькая совсем, но лик был виден.
Баба Рая уснула, как в дверь вдруг постучали. Пришел тракторист Иван с милиционером. Разбудили старушку, все расспросили, милиционер записал подробно ее ответы, и ушли они. Пришлось Наде рассказать, что да как. Видела, мол, она ее иконки, в магазине они. Кто-то украл и в скупку сдал.
У бабушки слезы из глаз. А тут и рисунок был готов. Женщина с покрытой головой взирала добрым, мудром взглядом. Краски нежные, как аура вокруг. И про цветы любимые не забыла. Детский рисунок, наивный, а до чего хорош!
- Слава тебе, Господи, - прошептала старушка и перекрестилась. – Теперь и помереть не страшно.
И улыбнулась, как прежде. А к вечеру и с постели поднялась.
Вскоре слух по деревне прошел: арестовали Бориса, директора магазина в селе, и его пособницу Зинку, продавщицу. Они и приторговывали краденным. И вора нашли, племянника Бориса, бездельника и забулдыгу. Всем досталось по заслугам.
А вот иконки на место водворяли чуть не всем селом. И родители Нади пришли посмотреть на это чудо, трезвые, тихие. Поговаривают, что и пить стали меньше.
Радости старушки не было предела. Такой почет, такое уважение! Она всем добрым людям Надин рисунок показала. Отец Нади и рамку принес, вставил рисунок под стекло и над кроватью бабы Раи повесил.
Прожила она еще добрый десяток лет, хворь отступила. Молилась за Надю и за всех хороших людей, которые ее со смертного одра подняли.
А последний год Надя за ней так и ухаживала.
- Ты, доча, иконки-то себе забери, как помру. Завещаю, - говорила ей старая бабушка. – А вот с этой меня схорони. Спасла она меня.
И показала на Надин рисунок, который так и висел у нее над кроватью.
