— Как можно так поступать с другом?..
— Неужели, я и впрямь была такой… — проговорила Елизавета Петровна, подойдя ближе и посмотрев «отражению» в глаза.
Она знала это наивное нежное лицо, эти широко распахнутые глаза под длинными ресницами. Это была она сама, но младше… на десяток или даже два десятка лет. Цесаревна смотрела на своё будущее, едва сдерживая крупные слёзы.
— Если пришла мучить меня из-за Бестужева, можешь возвращаться туда, откуда явилась, и больше не приходить. Уж по нему плакать не буду.
— Вы так легко расстаётесь со своими верными людьми, ваше величество. Как можно столь преданного делу и стране человека от двора прогонять?
— Не только можно, но и нужно. И потом, за что его жалеть? Канцлером был? Был. Содержание немалое получал? Получал. Поместья, награды, деньги, подарки ему я жаловала? Жаловала. А ты, насколько помнится, моя совесть, и должна меня наставлять на путь истинный, а не из-за прихвостней моих являться.
— Ваше величество, разумно ли? Вспомните, какой вы были раньше. Пугливая, одинокая, неугодная всем, рождённая до брака. Вы забыли, каково быть совершенно одной при беспощадном дворе?
— Можно подумать, сейчас я не одна…
Елизавета Петровна тяжело выдохнула и вернулась в кресло, поставленное слугами перед арестом Бестужева и приказом оставить её наедине с собой. Она как-то лукаво прищурилась, снова осмотрела «себя» в зеркале и продолжила:
— Неужто моя собственная совесть и не знает, что одна я как перст всю жизнь хоть в короне, хоть без неё.
— А как же сподвижники?
— У батюшки Петра Алексеевича тоже сподвижники были, и что же? Не успел умереть он, как те друг другу подножки подставлять принялись. Вот и соратники верные.
— Но ваши ведь не такие…
— Кто из «моих» не такой? Бестужев-Рюмин? Сама видела всё моими глазами, что о себе он печётся, боится, что Петька едва на трон вступит, как сошлёт его в Сибирь, а то и ещё дальше. Шуваловы? Они обратно себя при племянничке Петре видят на коне. Не просто так в баккару его к себе играть приглашают, ещё и в долг дают, чтобы играл вдоволь. Нет у меня верных и не было…
— А Разумовский?
Елизавета изменилась в лице. Насмешливая лукавая улыбка исчезла, в горле застрял ком. Это продлилось мгновение, но Елизавета из зазеркалья это заметила. Вновь высокомерно ей было сказано:
— Разумовский не политик, да и не желает им быть. И зачем ему это? Он бы борща с галушками поел, поохотился, потанцевал, а более ничего и не нужно. С такими верными далеко не уедешь. На Разумовского я империю оставить не смогу.
— А на кого?..
Царица помолчала и продолжила:
— Не на кого. Павел Петрович дитя ещё мало, а его на трон возводить не стану, ибо опасное сие дело. Сама ведь Иоанна Антоновича свергала. Сам Пётр ещё большее дитя. Мы с Пруссией воюем, русский солдат кровь против Фридриха проливает, а наследник престола перед русской гвардией в прусском мундире щеголяет.
Императрица вдруг вскочила с кресла и быстро подошла к зеркалу, схватив его за раму.
— Коль ты моя наставница на путь истинный, хоть ты скажи мне, что делать? Кому царице страну доверить? Кому трон передать? Не стань меня завтра, что с империей станет?! — взмолилась Елизавета.
— А что же…
— Что? Говори!
— А что же Екатерина Алексеевна?
Дочь Петра Великого осеклась и на шаг отступила от зеркала.
— Екатерину Алексеевну многие видят на троне при Павле регентом. Её на троне вы видите, государыня?
— Не быть Катерине царицей.
— Почему же?
Елизавета Петровна взяла с тумбочки покрывало и принялась закрывать зеркало.
— Довольно тебе на сегодня вопросы крамольные задавать. Ещё войдёт кто-нибудь, увидит, как с зеркалом разговариваю, решит, что лишалась ума императрица после переворота Бестужева.
— Вы сама видите Екатерину Алексеевну на троне. Вы боитесь этого, потому что в ней себя видите. Вы её боитесь и…
Елизавета замерла, держа в руках ткань.
— Боитесь и поэтому хотите её воцарения.
Императрица вспыхнула, швырнула в зеркало покрывало и быстро вышла из покоев. Отражение было в чём-то право — единственной надеждой при дворе была только невестка Екатерина Алексеевна. Но что же? Вторая женщина подряд на троне? Разве можно? Стране нужен сильный царь, каким был батюшка Пётр Великий… но такого нет. И не будет. Обо всём этом Елизавета думала, проходя по коридорам любимого дворца.
Жить ей оставалось три года, до воцарения Екатерины — три с половиной.
На этом я прощаюсь. Подписывайтесь на канал, чтобы не пропускать новых публикаций. Увидимся!
