Я отдала за тему 20% ваших голосов, потому что мысль о написании заметки об этом эпичном персонаже не покидала меня давно. Есть люди, которые в обычной мирной жизни не находят себе места – они плохо учатся, нарушают режим, не реализуются в карьере. Их талант способен проявиться только в экстремальных условиях – «когда все идет не так, как надо». Таким, на мой взгляд, и был герой сегодняшнего конкурсного поста.
Яков Слащёв-Крымский
Родился будущий начальник Крыма в Петербурге в 1885 году в семье потомственных военных, и путь его был предопределён с самого начала: гимназия, юнкерская школа, военное училище и Академия Генштаба, в которой он себя не слишком хорошо зарекомендовал («дурной характер»), окончив едва ли не последним в списке по успеваемости.
Идёт на Первую Мировую, храбро сражается, дослуживается до полковника (как возможно было только в Первую Мировую), получает много наград за то, что лично вёл войска в атаку. За геройство поплатился пятью серьёзными ранениями, а какое раньше было лучшее лекарство, ребята, от незаживающего полгода ранения в живот? Ну, конечно, морфий. К которому Слащев изрядно пристрастился (не он один, морфинистов было очень много).
Незадолго до Октябрьской Революции выходит в отставку. На его глазах разваливалась русская армия в том виде, который он знал: «Старая армия умирала, поэтому не правы те, кто говорит, что фронт разложили большевики. Нет, несчастные войска разложили не большевики или немцы, а внутренний враг — взяточничество, пьянство, воровство и, самое главное, утеря ощущения гордости за звание русского офицера».
Слащёв был одним из тех, кто пытался «to make русский офицер great again», хотя и своеобразными способами.
Вскоре после отставки Слащёв уезжает на юг страны, где участвует в создании Добровольческой армии, в 1918 году громит оппонентов в компании со Шкуро (отряд которого потом будет ругать за мародёрство), освобождает Ставрополь и соединяется с частями Деникина.
В 1919–20х годах получает генеральское звание в почти не существующей армии («Генерал Яша» — так называли его благодарные подчинённые). Белые под чутким руководством Слащёва десантируются в Коктебеле, выбивая оттуда большевиков (он вообще был мастером десанта), освободив Крым, а в январе 20-го, отбивая атаки с плохо вооружёнными сборными войсками якобы совершил «психическую атаку», которая, скорее всего, является красивой легендой – но жизнь Генерала Яши вся овеяна ими, так что почему бы и нет.
Перекопский перешеек был значимым рубежом – захвати его, красные вернули бы Крым, который был последним оплотом белой гвардии. По легенде, бойцы Слащёва уже почти сдались, но он приказал оркестру заиграть марш, знаменосцам – развернуть знамёна, и лично повёл войска в атаку (с серьезным ранением), повергнув противника в бегство. Вот что он имел в виду под словами «русский офицер» — силу духа и железную дисциплину, то, чего не было у разношёрстного рабоче-крестьянского советского войска. Но и в Белой гвардии, как позже выяснится, этими качествами похвастаться могли уже немногие.
В общем, Слащёв освободил Крым и на почти полтора года продлил Гражданскую войну. Именно на Юге он и получает прозвище «Вешатель» за беспощадную во всех смыслах дисциплину. К примеру, во время оккупации Николаева в августе 1919 года он повесил за мародёрство 7 своих солдат и 2-ух офицеров: «...мне не интересно, что подумают обо мне потомки. В Николаеве должны работать школы, театры и больницы. Всех большевиков, уголовников и анархистов казнить немедленно. Всех саботажников, что не хотят работать в общественных учреждениях, убеждать жалованием. Жалование выплачивать из моего личного резерва... Большевиков расстреливать с особой тщательностью...».
Всего им было подписано около ста приказов о повешениях – но именно благодаря этому Крым смог так долго продержаться, только так можно было остановить повсеместное мародёрство и грабежи. На все разговоры с населением Генерал Яша всегда выходил сам, без охранников, разъезжая на собственном авто.
5 апреля 1920 в командование вступает Врангель, с которым у Слащёва начинается противостояние: Врангель — за Антанту, Слащёв — за родину, за царя, за офицеров. Ну, и своими взглядами Слащёв явно дискредитировал белую армию в глазах зарубежных инвесторов, переживавших за оставленные в России активы. Францию, в частности, интересовали заводы на Донбассе, из-за чего Врангель повёл войска туда, а не на расчищенную Слащёвым дорогу на Кубань, где всё ещё можно было контратаковать красных. Слащёв начинает пикироваться с Врангелем, очень тому мешает, постоянно влезая со своими предложениями по улучшению.
Врангель собирает компромат на назойливого оппонента, что было совсем не трудно: генерал Яша особо и не скрывался, закидываясь «балтийским чаем» (фирменный коктейль времён Первой мировой и Гражданской войн — водка+кокаин, взболтать, но не смешивать), наряженный по моде Гражданской войны в восточный халат с кистями (или в самим выдуманную форму с меховой оторочкой, смотрите фотки) в окружении любимых птичек (ну, любил человек птичек), — поэтому его просят об отставке. Плюс ещё Врангель намеренно бросил Слащёва в проигрышное сражение с вооруженными тяжёлой артиллерией большевиками на Каховском плацдарме.
Пишет в августе 1920 года Генерал Яша прошение об увольнении по собственному, за что Врангель разрешает ему прибавить к фамилии «Крымский» - по русской офицерской традиции, за героическую оборону.
В общем, оборона Крыма трещит по швам без твердой руки «кокаиниста», и к ноябрю Слащёв с женой, дочерью и несколькими соратниками эвакуируется в Константинополь. О жене, Нине Нечволодовой, стоит рассказать чуть подробнее, но уже в другой раз.
В своих воспоминаниях Слащёв не упускает возможности подколоть Врангеля, вот, например, что он пишет об эвакуации: «Эвакуация протекала в кошмарной обстановке беспорядка и паники. Врангель первый показал пример этому, переехал из своего дома в гостиницу Киста у самой Графской пристани, чтобы иметь возможность быстро сесть на пароход, что он скоро и сделал, начав крейсировать по портам под видом поверки эвакуации. Поверки с судна, конечно, он никакой сделать не мог, но зато был в полной сохранности, к этому только он и стремился».
Слащёв с супругой в ноябре 1920 года селятся в трущобах Константинополя в небольшом домишке с фермой. Мирные дела у Слащёва не задались — брюква не росла, индюшки дохли.
Генерал Яша очень измотался и морально, и физически, что, однако, не помешало ему в конце декабря 1920 года бурно и крайне негативно ответить на резолюцию с предложением всем русским эмигрантам выступить за Врангеля.
Врангель в долгу не остаётся и заочно на «суде чести» лишает Слащёва генеральского звания и права носить офицерский мундир. Слащёв не успокаивается и публикует спустя месяц книгу «Требую суда общества и гласности!», в которой в пух и прах разносит всю деятельность Врангеля по обороне Крыма и не только. Книжка была настолько бескомпромиссной, что факт её обнаружения в лагерях русских частей (эвакуировавшихся, естественно) приравнивался к государственной измене.
Спустя некоторое время в руки Генерала Яши попадают документы, неопровержимо доказывающие тайное соглашение между Врангелем и Антантой, в котором барон столько пообещал Франции и Англии, что в случае победы «великая и неделимая Россия» превратилась бы в сырьевой придаток.
Слащев совсем поникает, но вскоре взор его обращается к бывшим врагам (по другой версии, агенты ВЧК сами его нашли и воспользовались его ненавистью к Врангелю, обещая амнистию всем белогвардейцам). И тут его осеняет! «Красные — мои враги, но они сделали главное моё дело — возродили великую Россию!». И добавил в своём духе: «...а как они её назвали — мне на это плевать!». Ну, и провозглашает — «Я, Слащёв-Крымский, зову вас, офицеры и солдаты, подчиниться Советской власти и вернуться на Родину!»
В СССР немедленно зашевелились. На заседании Политбюро самим Дзержинским ставится вопрос о «приглашении бывшего генерала Слащёва на службу в Красную армию». Мнения в Политбюро разделились. Против: Зиновьев, Бухарин, Рыков и некоторые другие, за: Каменев, Сталин, Ворошилов. Воздержался — Ленин. И всё же Дзержинский сумел убедить соратников (в прошлом он ещё выручал жену Слащева), и в ноябре 1921 Слащёв с семьей и несколькими белыми казачьими офицерами прибывают в Севастополь.
Незадолго до этого Слащёв написал и разослал в крупнейшие европейские газеты письмо с объяснением своего поступка: «Если меня спросят: как я, защитник Крыма от красных, перешёл теперь к ним, я отвечу: я защищал не Крым, а честь России. Я еду выполнять свой долг, считая, что все русские, военные в особенности, должны быть в настоящий момент в России».
Дальше — больше, в 1922 году Слащёв пишет обращение ко всем белоэмигрантам с призывом вернуться на Родину. Объявлена амнистия всем решившим вернуться. Это вызывает эффект разорвавшейся бомбы: к окончанию 1922 года четверть миллиона человек репатриируются в СССР. Обращение нанесло большой удар по сопротивленческому духу оставшихся за рубежом белых офицеров, даже появилось слово «слащевизна» — настроение бросить эту эмиграцию и вернуться в СССР, за что в тусовке «непримиримых» белых Слащёв заочно приговаривается к смертной казни.
Бывший Генерал Яша очень просился в командный состав, но его по понятным причинам не пустили, и в 1922 году Слащёв назначен преподавателем тактики в школе комсостава «Выстрел». И тут тоже преуспел!
Батов, будущий герой ВОВ, вспоминал занятия у Слащёва: «Преподавал он блестяще, на лекциях — всегда полно народу, и напряжение в аудитории порой, как в бою. Многие слушатели сами недавно сражались с врангелевцами, в том числе и на подступах к Крыму, а бывший белогвардейский генерал, не жалея язвительности, разбирал недочеты в своих и наших действиях. Скрипели зубами от гнева, но учились!».
Есть очередной исторический анекдот на эту тему, который характеризует Слащёв. На одном из занятий Семён Будённый не выдержал язвительных комментариев по поводу действий своей 1-й Конной армии и разрядил в сторону бывшего белого генерала револьверный барабан. Слащёв лишь поплевал на пальцы, запачканные мелом, и спокойно бросил в сторону притихшей аудитории: «Вот как вы стреляете, так и воюете».
С одной стороны, вроде как и потролил, а с другой — вроде как и нет: написанные им пособия и статьи по военному делу стали цитируемой советской классикой.
До 1929 года регулярно подаёт прошения о переводе на командную должность в армию, но всё время встречает отказ. А 11 января 1929 года не является на лекции. До полудня никто не обращает внимания, подумав, что Слащёв «отдыхает» после вчерашних «дебатов», а вот потом забеспокоились.
И не зря: тело Слащёва обнаружат вечером этого же дня в его комнате. Он был убит тремя выстрелами в спину и затылок практически в упор.
Убийцу быстро нашли. Им оказался некто Лазарь Коленберг, который признался в убийстве. Он мстил за повешенного в Николаеве старшего брата («эхо войны»). Коленберга допросили, признали невменяемым и отпустили.
А Якова Слащёва спустя три дня оперативно кремировали и похоронили.
В общем-то, убийство смахивает на что угодно, давая простор фантазии: на заказное политическое убийство от советской власти (он все-таки оставался сильным врагом), белоэмигрантов (позорная казнь с выстрелами в спину в пользу этой теории), на припадочную месть за невинно убиенного брата, уж очень жестоко боролся Слащёв в 19-ом году с моральным разложением в Белой армии – так или иначе, Яков Слащев-Крымский успел нажить порядочное число врагов, желавших его крови.
Завершу эпическое жизнеописание уроком от самого Слащёва, которым он объяснял прозвище «Вешатель»: «Мне кажется, что в вопросе о борьбе двух мнений быть не может. Если кто-нибудь за что-либо борется, то он должен либо бороться полностью, либо бросить борьбу: мягкотелость, соглашательство, ни рыба ни мясо, ни белый ни красный — это все продукты слабоволия, личных интересов и общественной слякоти».
