Для проведения персонифицированной таргетной терапии онкозаболеваний требуется точная патологоанатомическая диагностика. О том, как развивается онкопатоморфология, внедрении цифровых технологий и подготовке специалистов рассказал главный внештатный специалист по патологической анатомии в онкологии ДЗМ, заведующий патологоанатомическим отделением МГОБ No 62 ДЗМ, вице-президент Российского общества онкопатологов Никита Савелов.
− Никита Александрович, какое место занимает патологическая анатомия в диагностике онкозаболеваний?
− Патологоанатомический диагноз является золотым стандартом в диагностике онкологических больных. Морфологическая верификация опухоли — самый точный метод, который позволяет определить ее органную принадлежность и биологические особенности. Но есть некоторые различия в терминологии в нашей стране и за рубежом. Там используется термин «патология», который также включает микробиологию, клиническую лабораторную диагностику, цитологию, молекулярную генетику. Если же рассматривать патанатомию в узком смысле − как микроскопическую диагностику на тканевых образцах, − одним из основных приоритетов является внедрение цифровой анатомии − удаленного консультирования образцов, когда патологоанатомы работают с цифровыми изображениями в рамках своей узкой специализации на материале, собранном в разных медицинских организациях. Все это подразумевает создание на региональном или национальном уровне цифрового контура из патологоанатомических отделений.
− В чем преимущества такого подхода? Внедряются ли в Москве технологии цифровой патанатомии?
− Цифровые технологии способствуют централизации служб и позволяют смягчить проблему дефицита кадров. Ведь каждое отделение не обязано иметь полный спектр всех специалистов, необходимых данной клинике. Специалисты могут находиться физически в разных местах. В цифровом контуре каждый клинический случай, который попадает в систему патологоанатомической диагностики, помечается: торакальная патология, гастроинтестинальная, патология молочной железы, органов женской репродуктивной системы и т. д., − и специалисты по этим направлениям забирают образцы на диагностику, независимо от того, в какой больнице они были получены.В Москве начата такая работа — принято решение запустить проект по цифровой патанатомии на базе патологоанатомических отделений шести опорных онкологических стационаров. Будет сформирована городская сеть референсных патолого анатомических отделений для онкологии. Также в эту сеть включено патологоанатомическое отделение Морозовской больницы, где осуществляется диагностика опухолей у пациентов детского и подросткового возраста. Все эти отделения соответствуют стандартам первого уровня (самого высокого) согласно приказу No 179н Минздрава России, а также в результате принятых администрацией города мер (закупка оборудования, обучение персонала, централизация потока патологоанатомических исследований онкологических больных) соответствуют уровню референсных отделений Минздрава.
− Что будет собой представлять цифровой контур московской сети лабораторий?
− Это отдельная система. Создание цифрового контура открывает новые возможности в диагностике. На уровне лаборатории все гистологические препараты сканируются (переводятся в цифровой вид). Они уже не попадают в виде привычного стекла с окрашенным тканевым срезом на стол врача-патологоанатома для микроскопии, а загружаются из специальной среды для цифровой патанатомии и просматриваются врачом на экране монитора компьютера. В будущем эта система обязательно будет интегрирована в ЕМИАС. Патанатомия не может существовать без других клинических дисциплин сама по себе, и цифровая патанатомия позволяет интегрировать изображения в госпитальные информационные системы, когда на одном экране врач может посмотреть изображения КТ или МРТ, все обследования и морфологические цифровые изображения, − в этом ее основное преимущество перед стандартной диагностикой. Основная задача на этот год − цифровизация материала. Сейчас мы находимся на этапе выбора среды для цифровой патанатомии. Пытаемся выбрать наиболее удобную, оптимальную среду для интеграции с другими цифровыми сервисами, которые существуют в городе.
− Для проведения подобного уровня исследований необходимо специальное оборудование?
− Обязательный набор оборудования регламентируется приказом Минздрава, наш городской стандарт несколько шире. Могу с уверенностью сказать, что все самое современное оборудование для патологоанатомических исследований, имеющее регистрационное удостоверение Росздравнадзора, было приобретено и установлено в семи городских отделениях. Я думаю, к следующему марту мы сможем дополучить оборудование для полной комплектации, и шесть наших патологоанатомических отделений опорных стационаров смогут удовлетворять на 90–95% потребность Москвы в патологоанатомической диагностике злокачественных новообразований у взрослых и детей.
− Цифровая анатомия подразумевает использование искусственного интеллекта, систем поддержки принятия врачебных решений?
− На самом деле именно для онкологического применения их не так много. Такие системы существуют для обнаружения редких объектов — например, окрашенных микобактерий туберкулеза в тканевых срезах; для оценки солидных, дискретных объектов − например, степени жирового гепатоза. В онкологической практике опухолевая клеточная масса часто бесструктурна, дискретно определять эти объекты очень тяжело для систем искусственного интеллекта, поэтому пока их очень мало для онкодиагностики. Но уже есть разработки для анализа, например, опухолей кожи и предстательной железы. Как только эти программы будут появляться на российском рынке, конечно, мы будем их рассматривать и пытаться активно применять, чтобы уменьшать проблему кадрового дефицита хотя бы отчасти.
− По вашему мнению, чем обусловлен дефицит кадров в вашей специальности?
− Патологоанатомов не хватает везде, и в развитых странах тоже. Дело в том, что патологическая анатомия − непопулярная специальность среди медиков. По официальным данным, укомплектованность патологоанатомических отделений врачами составляет приблизительно 50%. Студенты с неохотой идут в нашу специальность, несмотря на ее колоссальную важность. Правда, в последние годы наметился очевидный тренд: огромное количество молодых людей стали проявлять заинтересованность. Сейчас, конечно, нет уже представления о патанатомии как исключительно о вскрытии умерших. Сегодня больше 95% материала в наших лабораториях в онкологических стационарах − прижизненные биопсии, это самый передовой край медицинской науки. Но именно это и накладывает существенные ограничения: нужно очень долго учиться. За рубежом после 6 лет медицинского института на патолога учатся еще 5 лет в резидентуре, а затем еще год fellowship − когда человек работает как ассистирующий доктор. В России ординатура − 2 года, и за это время мало кто чему-то успевает обучиться как следует. В других специализациях от момента окончания института до приличной зарплаты путь бывает гораздо короче. Это может отпугивать многих талантливых молодых ребят.
− Кроме буквального погружения в цифровую среду, какие основные задачи стоят перед службой до конца года?
− Мой основной упор − контроль качества выполнения сложных исследований, на основании которых назначают лекарственные средства, в том числе сложные и весьма дорогостоящие. У нас намечены четыре раунда контроля качества до конца года. И связанный с этим вопрос − образование персонала. Мы составили тесты для московских онкопатологов, работающих в шести опорных онкологических стационарах, чтобы понять уровень наших специалистов и сделать выводы: какие образовательные программы необходимы. Тестирование будет проходить на общегородской электронной платформе, где проводится сертификация врачей. Вопросы будут размещены заранее, чтобы все могли подготовиться к тесту, − только ответы не будут публиковаться. Это уже «домашняя работа» специалистов. Важно, чтобы уровень онкопатолога безусловно соответствовал современному стандарту.