В течение 19 века подход к переводам шекспировских пьес на русский язык неоднократно менялся. В первой трети столетия произведения английского драматурга переводили не с оригинала, а с французских пересказов, после чего эти переводы адаптировали еще для театральных постановок. В 1827 году издатель Михаил Погодин писал в «Московском вестнике»: «Не стыд ли литературе русской, что у нас до сих пор нет ни одной его трагедии, переведенной с подлинника?» В качестве яркого примера можно выделить версию Александра Шаховского «Бури», из которой получилось «волшебно-романтическое зрелище» с песнями, танцами и спецэффектами (это тот самый «колкий Шаховской», который в «Евгении Онегине» вывел «своих комедий шумный рой).
После 30-х годов этот метод стали считать дурным тоном, и переводчики принялись работать с подлинником. Как писал генерал-майор Михаил Вронченко в предисловии к своему переводу «Гамлета», нужно «в выражениях быть верным, не оскорбляя однако ж благопристойности и приличия». И для своего времени его перевод был довольно точным, если закрыть глаза на излишнюю возвышенность, которой нет в оригинале. Для сравнения: «Never to speak of this that you have seen – Не разглашать того, что взор ваш видел здесь», или «Then trip him that his heels may kick at heaven – Порази тогда, чтоб пяты к небу обратив, он пал».
Ближе к середине века появилось мнение, что при поэтическом переводе упускается много смысловых оттенков, и некоторые начали переводить пьесы англичанина в прозе. Против них, однако, выступали буквалисты, считавшие, что переводить нужно слово в слово и точнейшим образом сохранять форму оригинала, чтобы совпадало и число строк, и даже количество слогов в строке. Одним из таких деятелей был поэт Афанасий Афанасьевич Фет.
В конце 1850-х годов он перевел «Антония и Клеопатру», «Юлия Цезаря» и «Тимона Афинского». Консультировал поэта – Иван Сергеевич Тургенев, который, возможно, был самым тонким знатоком творчества Шекспира среди литераторов того времени. Вот что об этом пишет Фет в своих мемуарах (речь идет о сцене самоубийства Клеопатры, где ее прислужница кричит про свое сердце ‘O, break! O, break’): «Принимая во внимание неизменный мой обычай сохранять в переводах число строк оригинала, легко понять затруднение, возникающее на этом выдающемся месте. Помнится, у меня стояло: «О, разорвись!» Тургенев справедливо заметил, что по-русски это невозможно. Загнанный в неисходный угол, я вполголоса рискнул: «О, лопни!» Заливаясь со смеху, Тургенев указал мне, что я и этим не помогаю делу, так как не связываю глагола ни с каким существительным. Тогда, как заяц, с криком прыгающий над головами налетевших борзых, я рискнул воскликнуть: «Я лопну!» С этим словом Тургенев, разразившись смехом, сопровождаемым криком, прямо с дивана бросился на пол, принимая позу начинающего ползать ребенка».
В итоге лопнуло не сердце служанки, а предприятие Афанасия Афанасьевича. Александр Дружинин, опубликовавший перевод «Юлия Цезаря», писал в письме Льву Толстому (который, кстати говоря, отрицал ценность Шекспира): «Бедный наш мудрец Фет сделал совершенный fiasco своим Цезарем, над переводом смеются и вытверживают их него тирады (сейчас бы сказали мемы) на смех».
Окончательным ударом для Фета стала статья переводчика Дмитрия Михайловского в «Современнике»: «Разве не искажается смысл подлинника, когда мы своим переводом навязываем ему неясность и двойственность, которых в нем нет? Разве не искажается смысл подлинника, когда в переводе читателя останавливает какая-нибудь грамматическая бессмыслица, которая заставит его предполагать то же в оригинале? Разве не искажается смысл подлинника, когда мы хотим насильно придать фразе неестественный оборот, над которым приходится ломать голову, тогда как этого нет в оригинале?»
Судите сами: в большинстве случаев английские слова короче русских, и буквалист Фет, стремясь сохранить форму, был вынужден как-то выходить из положения и в том числе опускать в русских предложениях ненужные, по его мнению, слова.
Например, Клеопатра говорит Антонию:
«…тебе
Остаться доле здесь нельзя, и Цезарь
Зовет тебя - так выслушай, Антоний,
Что ж Фульвия? да – то есть Цезарь? – оба?
Зови послов. Что вспыхнул ты, Антоний,
Бесспорно, как и то, что я царица.
В честь Цезаря твой стыд, иль дань ланиты
Крикливой брани Фульвии. Послы!
Или рассуждение Брута:
Пусть чернь клянется, коль не верят ей,
Но не порочь ты нашего решенья,
Неукротимой силы наших душ,
Предположив, что замысл наш иль дело
Нуждаться могут в клятве, - если каждый
Сын Рима каждой чистой каплей крови
В опасности быть выродком отдельным
Нарушит хоть малейшую частицу
Того, что он однажды обещал».
Даже Тургенев, который относился к Фету с большой приязнью, не сдержался и написал пародийное двустишие:
«Брыкни, коль мог, большого пожелав,
Стать им; коль нет – и в меньшем без препон».
Впоследствии Афанасий Афанасьевич пробовал перевести и «Гамлета», но, не сумев вместить в русский стих слова Горацио к духу: «Stay: speak, speak, I charge thee speak», больше за Шекспира не брался.
PS Насчет уроков английского и испанского языков обращайтесь в личку. А кто пользуется telegramом, подписывайтесь на «Спросите полиглота» https://t.me/learnwithapolyglot.
