Сержант Лёха Фомин, командир расчёта противотанковой пушки ЗИС–2, полуоглохший от грохота выстрелов и взрывов ответных снарядов, с замотанной в окровавленную тряпку левой рукой, из последних сил поднялся, схватившись за обломок какой–то стены, и хрипло скомандовал:
– Бронебойным! Прямой наводкой!
Ефрейтор Ганс Ранке, наводчик танка «Панцер 3», был доволен собой. Ещё бы! Так вовремя выстрелить по русской огневой позиции! Эта последняя пушка, причинившая немало бед их танковой роте, хоть и не была уничтожена, но больше не могла принести вреда: снаряд, умело направленный Гансом, рванул прямо около русского артиллериста, тащившего к пушке снаряд. Солдата просто разнесло на куски! Ещё двоих расшвыряло по сторонам и тоже поубивало осколками. Страшно подумать, что могло произойти, если бы он не успел выстрелить, или промахнулся. Ответный выстрел прямой наводкой в секунду превратил бы их танк в пылающий факел!
Но он успел раньше! И пусть теперь заткнётся старый дурак Фогель, механик–водитель, воюющий на Восточном фронте с первых дней.
– О нет, Ганс! Нельзя недооценивать русских! Ты воюешь только три месяца, а я в этом аду уже два года! Пока будет жив хоть один русский солдат, мы не сможем быть уверены ни в чём! – обычная его песня.
Ну и где твои хвалёные русские солдаты? Их батарея уничтожена, а они все мертвы! А мёртвые воевать не могут! Он радостно засмеялся – их танк, победно рыча, катился мимо разгромленной батареи, дальше на Восток, а убитые русские артиллеристы пялили на них незрячие глаза и ничем не могли помешать наступлению непобедимой германской армады…
* * *
Лёшку Фомина выписали из госпиталя только через четыре месяца.
– Повезло тебе, сержант! – сказал на прощание доктор. – Жив остался, да ещё и ходишь самостоятельно. С такими ранениями выжил. Повезло!
Да уж, повезло! Правая нога скрючилась, ходить придётся только с палкой. Хорошо ещё, что руку отрезали левую – правой можно на эту палку опираться. Лицо посечено, в теле осталась парочка осколков – не смогли их достать.
Но, если честно, то и впрямь повезло, одному из всех. От Мишки только крошево осталось, а Фариду осколок в шею попал, голову отсёк начисто. Других ещё раньше поубивало. Один он остался из всего расчёта, да и из всей, наверное, батареи. Лежал оглушённый, истекающий кровью. И смотрел, как ненавистный танк, победно рыча, кроша гусеницами погибшую огневую позицию, идёт на Восток.
А он, командир расчёта, сержант Фомин, не может даже доползти до уцелевшей пушки, развернуть её, загнать в казённик бронебойный, который тащил Мишка, всадить этот снаряд под башню и превратить бронированную махину в пылающие обломки! Он попытался встать, проползти эти десять шагов, но упал на горячие камни и потерял сознание…
* * *
С тех пор и снился ему этот странный, на грани реальности сон: разгромленная батарея, ревущий навстречу «Панцер». Только во сне ему всегда каким–то образом удавалось доползти до пушки, зарядить её последним бронебойным и выстрелить почти в упор.
Танк превращался в пылающий костёр, а он падал рядом с погибшими товарищами. Почему–то никогда во сне он не успевал выстрелить первым, спасти своих ребят. Мишка и Фарид всегда погибали, но там он не предавал их, умирал вместе с ними, уничтожив последний вражеский танк.
В госпитале этот сон снился ему постоянно, чуть ли не каждую ночь. Потом его выписали и отправили домой – куда с такими увечьями на фронт! В двадцать два года стать инвалидом, с одной рукой, да ещё хромым – не всякий выдержит.
Лёха выдержал, не запил. До войны он закончил десятилетку, решил учиться дальше. А куда ещё без руки и почти без ноги? Ни к станку, ни к конвейеру. Его приняли в строительный институт, на первый курс, дали паёк, койку в общаге. Он остался один: родители погибли в бомбёжку, девушку Марину угнали в Германию, где она сгинула без следа.
Лёха учился на инженера, жил в общаге, питался в столовке, носил военную форму без погон. Мужчины, вернувшиеся с войны, были наперечёт, а время Победы и возвращения домой здоровых мужчин ещё не пришло. Поэтому неудивительно, что вскоре Лёху прибрали к рукам.
Люба окончила с отличием сельскую школу, получила направление в институт и училась с ним в одной группе. На выходные ездила домой, привозила торбы со снедью. Подкармливала тощего, хромого, однорукого мальчишку с седыми висками, а через полгода повезла знакомить с родителями.
Лёшка пришёлся им по душе – почти непьющий, бывший фронтовик, студент. А что хромой и однорукий – то не беда, ему же не мешки в колхозе ворочать, он инженером будет, как и Любаня ихняя.
Сыграли свадьбу, зажили в семейном общежитии, как многие тогда – без особого шика, но с достоинством. О любви не говорили, просто жили, как положено: работали, отдыхали, изредка ругались, мирились, ходили в гости.
Родили одного за другим двоих сыновей, получили квартиру. Лёха, а точнее уже Алексей Степанович, работал начальником отдела в строительном тресте, Люба – там же, инженером.
Давно отпили, отпели и отплясали Победу, жизнь входила в мирную колею, строителям работы хватало. Оно бы и хорошо, но всё чаще стал настигать Алексея тот самый сон.
По ночам он кричал, ругался, скрежетал зубами. Люба просыпалась, успокаивала его. Чувствовал себя виноватым перед ней: она и так устаёт за день – дети, работа, дом. А сон не уходил. Снова и снова он подбивал немецкий танк и умирал рядом с товарищами, но успокоения это не приносило.
Однажды, во время нечастых встреч с бывшими фронтовиками, он неожиданно рассказал об этом сне пожилому капитану Самохину. Тот выслушал его внимательно и покачал головой:
– Ты, Лёха, обратно туда хочешь, думаешь, что не успел тогда. Тебе надо машину времени, как Уэллс писал, знаешь такого? Ты бы кнопочку какую нажал, р–раз, и перенёсся в тот день, чего там! Подбил фрица, и назад. И сразу все сны – фьюить, и нету!
На следующий день Алексей пошёл в районную библиотеку и, смущаясь, попросил книжку Уэллса. Сначала читал её тайком от жены, потом перестал стесняться. Книжка одновременно и увлекала, и раздражала. Конечно, что мог придумать хоть и передовой, но всё же выросший среди капиталистов, писатель? Трущобы, морлоки, умирающая Земля. Пустое это всё, никчёмное. У нас другое будущее – светлое, коммунистическое! И незачем туда мотаться, там и так всё ясно. А вот перенестись на три минуты в прошлое… Эх, ему бы такую машину!
Больше никому об этом Алексей не говорил. Сон, где он возвращался в свой последний бой, стал приходить всё реже, он научился не кричать во сне, не скрежетать зубами и не ругаться…
Годы проходили, умирали друзья–фронтовики, родственники, знакомые. Умерла и Любаша, а он всё жил и жил, словно не мог уйти с этой Земли, не выполнив свой долг…
Окончание истории - здесь.
С приветом, ваш Ухум Бухеев
