Ухум Бухеев

Она открыла дверь локтем, пытаясь удержать на себе тяжесть бесчувственно храпящей туши. Муж рухнул на пороге, выдыхая вонючий перегар, и она выругалась — устало, без злости, будто комментируя погоду. Я подхватил его под руки, и мы вдвоём затащили тяжёлое тело в квартиру. Он пару раз пробормотал что-то нечленораздельное и отключился окончательно. Она прислонилась к стене и закрыла глаза. На лице — не истерика, не отчаяние, а ровная, многолетняя усталость. Та, что въедается под кожу и уже не выражается словами...

Богдан часто вспоминал тот день, когда увидел Олю впервые. Она стояла возле кофейного киоска, прижимая к груди огромный букет ромашек, который только что купила. Солнечный свет падал на её белокурые волосы, и казалось, будто вокруг неё образовалось собственное маленькое свечение. Она смущённо улыбалась продавщице, пытаясь рассчитать сдачу, но никак не могла разобраться, сколько именно ей должны вернуть. Тогда Богдану это показалось трогательным. Настолько трогательным, что он подошёл сам, помог, улыбнулся, и неожиданно пригласил её на свидание...

Когда Таня вспоминала свои двадцать четыре, ей казалось, что прожила тогда десятилетие. Развод с Кириллом, бессонные ночи с маленьким Витей, кредиты, тупая, изматывающая работа с мизерной из-за постоянных больничных зарплатой, – она шла по жизни, как человек, который постоянно оглядывается: не упасть бы. Появление Олега стало для неё чем-то вроде светлого окна. Он возник после простого, почти случайного общения во дворе у детской площадки – здоровый, спокойный, высокий, с привычкой слушать внимательно, будто фиксируя каждое слово...

Андрей и Вероника встречались всего пару недель, но этого времени хватило, чтобы оба почувствовали: что-то между ними есть. Не вспышка, не страсть, а тихий интерес, осторожный, как шаг по весеннему льду. Они сидели в кафе, бродили по вечерним улицам, ходили в кино, но всё это было будто на расстоянии вытянутой руки – словно каждый ждал от другого неверного движения. Веронику смущало одно: Андрей слишком часто упоминал маму. Не как человека, который иногда помогает или советует, а как фигуру почти священную...

Погодин жил как живут многие – без ярких событий, без особых чувств и потрясений. Всё было правильно, аккуратно и тихо. Работа – бумажная, бесстрастная. Жена – спокойная, усталая. Дети выросли, разъехались, и звонят по расписанию. У них – своя жизнь, свои дети, своя работа. Вечерами телевизор гудит, и ложки звенят о тарелки. Так проходит жизнь – без катастроф, но и без смысла. Он часто ловил себя на мысли, что в доме у них слишком чисто и слишком пусто. Ничто не выбивается из привычного порядка, и от этого хочется заорать, но не получается – будто внутри всё затянуто ватой...

Молодая девушка просыпается в чужой квартире и понимает, что устала от собственных случайностей. Вика не ищет любви, она ищет тишину – и находит её там, где меньше всего ожидала. *** Просыпаюсь от солнца. Оно лупит прямо в глаза, будто специально. Ноябрь, а небо чистое, ясное. Штор нет. Комната не моя – белые стены, какой-то постер с горами, запах дешёвого дезодоранта и полной пепельницы. На тумбочке стакан с недопитым пивом. На пуфике возле дивана – мои колготки и его джинсы. Юбка свешивается с подлокотника кресла...

Кафе на углу называлось «Бонжур». Никакого «бонжура» в нём не было – ни французского шарма, ни улыбчивых официантов. Просто уютное место, где пахло кофе, корицей и немного усталостью. Здесь можно было выпить кофе и перекусить, не разорившись. Сергей заходил туда часто – в основном потому что рядом была его работа. Сегодня он сидел за привычным столиком у окна и лениво листал ленту в телефоне. Пока не увидел Её. Она вошла так, как входят в фильмах про “дольче вита” – уверенно, чуть приподняв подбородок, словно всё вокруг существует для декорации...

Люди любят делиться на противоположные категории. Жаворонки-совы, интроверты-экстраверты, домоседы-путешественники, кошатники-собачники. Вся моя семья – отъявленные собачники. У меня всё детство связано с собаками. Дома была немецкая овчарка Гера – умнейшее существо, верная и преданная в любых обстоятельствах. В деревне у бабушки, куда меня отправляли на лето, жил Полкан – дворянской породы, добродушный и немного глуповатый, особенно по сравнению с Герой. Не признавал меня за хозяина, я был для него корешем, младшим братишкой, товарищем по играм и пакостям...

Иногда я думаю, что богатство – это не дар, а шум. Оно мешает услышать, кто говорит с тобой – человек или его желание быть ближе к свету. Меня зовут Вика. Мне повезло родиться в богатой семье – не олигархи, не «новые русские», просто люди, которые когда-то сделали правильные вещи. Прадед – крупный учёный, дед – академик, отец унаследовал не только их знания, но и умение превращать идеи в достаток. При этом, родители никогда не “давили мне на мозг”, не заставляли быть продолжательницей династии, а просто любили и помогали по мере сил...

Павел снова проснулся от запаха свежеиспечённого хлеба и крепкого, чуть горьковатого кофе. Этот запах просачивался в комнату быстрее солнечного света, и он никогда не мог понять, как она умудряется встать в несусветную рань, при этом не разбудив его, замесить тесто и испечь из него ароматный, слегка подсоленный хлеб с хрустящей корочкой, и вдобавок несколько сладких булочек с ванилью – и всё это в обычной духовке… Он проснулся окончательно, и скривился, как от зубной боли: не было никаких запахов, ни свежего хлеба, ни ароматного кофе...

В начале девяностых жизнь пошла наперекосяк, как старый табурет, починенный мастером с бодуна. Теперь Елена утром шла не на работу в НИИ «Спецмонтаж», а на барахолку с клетчатой сумкой и маленьким складным стульчиком – продавать старые книги, посуду, свитера и прочие обломки прежней жизни, а вечером возвращалась усталая и молчаливая. Иногда приносила какие-то деньги, иногда – нет. НИИ формально продолжало работу, но сотрудники просто разбежались: денег не платили вообще и ничего не обещали. Виктор...

Галя просыпается не от будильника – от крика. Один ребёнок орёт, второй подхватывает, как только первый немного затихает, будто у них уговор – спать по очереди, чтобы мама не расслаблялась. Воздух в комнате густой, пахнет молоком, влажными пелёнками, и чуть – чем-то кислым, не отстиравшимся, что не вымывается, если стирать ночью в полусне. Олег уже ушёл. На кухне остывает кружка с недопитым чаем, рядом – пачка детской смеси и отвертка, как будто он в спешке чинил что-то между глотками. Галя смотрит...