Картина с названием "Песня о любви" известна сегодня многим любителям творчества Берн-Джонса, но мало кто знает, что самый первый вариант этой работы возник еще в 1860-м году. Картина была написана Эдвардом Коули Берн-Джонсом на одной из панелей фортепиано, которое художник преподнес своей будущей жене в качестве свадебного дара. Само фортепиано к сожалению не сохранилось, да и от первоначальной картины остались только наброски. Но сюжет понравился художнику и он переработал его впоследствии в куда более популярное и широко известное полотно.
Музыка и, связанная с ней, чарующая магия звука всегда привлекали художников. У разных живописцев есть целые серии картин, посвященные музыкантам и инструментам. Конечно, романтично настроенные прерафаэлиты не могли обойти эту традицию стороной. Уолтер Патер (один из художественных критиков той поры, близкий "братству" по духу) даже утверждал, что "музыка - это та разновидность искусства, к совершенству которого, все прочие виды искусств должны стремиться".
Разделяли ли все прерафаэлиты мнение Патера или нет, нам не известно, но некоторые из них весьма не плохо играли на музыкальных инструментах, а прочие были большими ценителями музыки. Но едва ли кто-то из "братьев" был таким страстным поклонником музыкального искусства как Эдвард Берн-Джонс. Он восхищался Майербером, Вагнер приводил его в восторг, но, все же, истинные вкусы художника были более камерными и традиционными.
Именно страсть к музыке и сблизила в свое время Берн-Джонса с его будущей женой. Злые языки даже поговаривали, что Джорджиана приворожила будущего мужа своим музыкальным дарованием. Как известно Джорджи была одной из знаменитых ныне сестер Макдональд и совсем не блистала красотой. Зато играла и пела она великолепно.
Американский друг Берна-Джонса Чарльз Элиот Нортон писал в своих воспоминаниях о Джорджиане: "Однажды миссис Берн-Джонс взялась исполнить для нас балладу о Даме с зелеными рукавами ... ее низкий чарующий голос сливался с чуть слышным аккомпанементом и буквально завораживал слушателей. Мы просили ее петь снова и снова".
Помимо замечательного голоса у Джорджианы была еще и отличная память. Она знала наизусть множество народных баллад английских, бретонских, шотландских и итальянских. Одна из них и послужила в свое время вдохновением для картины.
Hélas! je sais un chant d'amour,
Triste et gai tour à tour.
Cette chanson douce à l'oreille,
Pour le coeur n'a pas sa pareille.
Hélas! je sais un chant d'amour,
Triste et gai tour à tour.
J'avais douze ans lorsqu'en Bretagne
Je l'entendis sur la montagne.
Hélas! je sais un chant d'amour,
Triste et gai tour à tour.
Avec un air, une parole,
Ainsi l'exilé se console.
Hélas! je sais un chant d'amour,
Triste et gai tour à tour.
Bien heureux les pâtres, mes frères,
Et les oiseaux de nos bruyères.
Hélas! je sais un chant d'amour,
Triste et gai tour à tour.
Баллада поется от лица юной сельской красавицы Марии. Наш более чем приблизительный и совсем не профессиональный перевод:
Я знаю песни о любви,
Они грустны и веселы.
Для уха песня та сладка,
но грустью полнятся сердца.
Лишь детство стало отступать,
Как песни стали окрылять.
По ветру носятся слова
Чаруя сердце без конца.
Блаженна родина моя
Ее леса, ее поля...
Я знаю песни о любви
Они грустны и веселы.
Впрочем, помимо наивной бретонской баллады у картины был и еще один источник для вдохновения - полотно "Сельский концерт", которое во времена Берн-Джонса приписывали кисти Джорджоне, а сегодня ассоциируют с ранними работами Тициана. Картина была в викторианские времена очень популярна и вдохновляла многих. Так, за несколько лет до Берн-Джонса с ней познакомился другой прерафаэлит - Данте Габриэль Россетти. Картина так впечатлила юного романтика, что он даже посвятил ей сонет.
WATER, for anguish of the solstice:—nay,
But dip the vessel slowly,—nay, but lean
And hark how at its verge the wave sighs in
Reluctant. Hush! beyond all depth away
The heat lies silent at the brink of day:
Now the hand trails upon the viol-string
That sobs, and the brown faces cease to sing,
Sad with the whole of pleasure. Whither stray
Her eyes now, from whose mouth the slim pipes creep
And leave it pouting, while the shadowed grass
Is cool against her naked side? Let be:—
Say nothing now unto her lest she weep,
Nor name this ever. Be it as it was,—
Life touching lips with Immortality.
Если в самых общих чертах, то сонет Россетти примерно об этом:
Не расплескай воды в сосуде
Тиши блаженной не спугни
Слегка его лишь наклони,
Чтоб тихо таяли там блики. Возьми,
Коснись руками лютни нежной.
И в флейту дунь до красных щек,
Чтоб я в истоме изнемог
Лишь от того, как безмятежно
Травинки стелются у ног.
Я миг ничем не потревожу,
Ведь это жизнь сама смотри
С тобой беседует как с богом
И шепчет: " Immortality" (Бессмертие).
Берн-Джонс писал "Песню о любви" трижды. Первый вариант, написанный на панели свадебного фортепиано Джорджианы утрачен, но, как мы можем судить по дошедшим до нас наброскам, он был наиболее близок к сюжету бретонской баллады. Картина изображала крестьянскую девушку, которая поет и аккомпанирует себе на лютне. У ног девушки уставший рыцарь внимает ее чарующему пению.
В 1865 году Берн-Джонс вновь обратился к этому сюжету в небольшом акварельном рисунке, озаглавленном на французский манер "Le Chant d'Amour" / "Песня о любви". Новый вариант картины уже близок по композиции к "Сельскому празднику" Тициана, хотя и лишен его откровенности. Народность сюжета уступает место куртуазности. Героиня этой картины уже не крестьянская девушка, а Прекрасная Дама, которая играет не на пасторальной лютне, а на органе (пусть и миниатюрном). В помощниках у красавицы сам Купидон, который, впрочем, традиционно слеп и не ведает, что творит.
Парой лет позже художник повторил сюжет этой картины на этот раз уже маслом и на холсте. В этой технике контуры на картине стали жестче, черты лица - четче, краски - ярче, а Купидон напоминает мирно дремлющего ангела. Говорят, у картины был и четвертый вариант - миниатюру с таким изображением Берн-Джонс якобы подарил своей трагической возлюбленной - Марии Замбако, но до наших дней она не сохранилась.
