Как-то в «Дилижанс» с гастролями приезжал московский театр «Школа драматического искусства». Это было необычно…
Краткая справка: основателем театра «Школа драматического искусства» является Анатолий Александрович Васильев — чрезвычайно важная фигура в мировом театральном искусстве, его имя для людей этой области почти священно.
Театр Васильева — это особое социально-культурное пространство, которое предлагает уникальную художественную модель: Школа — Лаборатория — Театр. Пережив «изгнание» из Москвы, Анатолий Александрович вернулся из-за границы с желанием открыть свой университет, где у него была бы возможность заниматься драматическим экспериментом.
Интересно, что за время своей работы в театре Анатолий Васильев поставил всего 6 спектаклей, работая над ними по 5-8 лет. Как тут не вспомнить знаменитое вампиловское «А может, её так и надо писать, музыку?», подразумевая под «музыкой» любое произведение искусства.
Владимир Берзин, ученик Анатолия Васильева, открыл свою театральную лабораторию. Кстати, он периодически проводит мастер-классы с актерами театров — творческим группам предоставляется уникальная возможность поприсутствовать не только на занятиях, но и на репетициях мастера. Его работа — «Аглая» — это первая часть цикла Клима «…семь дней с идиотом…, или несуществующие главы романа Ф. М. Достоевского», оригинальное название которой «…оно … он… я…» («Печальный спектакль»). Режиссер отмечает, что это не трактовка «Идиота», а целостное, завершенное философское произведение. Здесь проявляют себя особые закономерности драматического искусства. И мы, зрители, это заметили.
Владимир Альфредович Берзин:
«Когда человек в действии, у него прямая спина, четкая артикуляция, ясный жест и глаз. Замечено, что иногда действие сопровождается чувством немотивированной радости, восторга и азарта».
Посчастливилось оказаться: вспоминая, как это было…
Спектакль довольно необычный — это перемещение из материального в трансцендентальное состояние через конкретное действие на сцене, — поэтому и анализировать его надо не так, как все. Мы не возьмем на себя такую ответственность, однако традиционно отметим некоторые интересные моменты.
Итак, чёрный занавес. Заходим. Женщина во все чёрном. Героиня — как натянутая струна: вот-вот — и её прежней не станет. Всё на пределе. По ходу действия видим: зал в оцепенении — кажется, зритель сидит не дыша, боясь шелохнуться. Это была удивительная тишина (как мы знаем, она друг размышляющих): не сочтите за навязчивые реалистические зарисовки, но было слышно даже, как у зрителей летают мысли, как шевелятся извилины и урчит в животах.
Пластика рук — это, пожалуй, отдельный спектакль, не было бы слов: обо всем рассказали бы «взрывоопасные» жесты, в которых — особый драматизм. Здесь всё будто эмансипировано, индивидуально до предела. Звук также обретает самостоятельность. Привыкнуть к подобному потоку театральной речи невозможно. Невыразимое оказывается высказанным, но какой ценой? Здесь нет эффектности, при внешней аскетичности вся власть — у внутренней напряженности. И да — это моноспектакль, так что требует огромного внимания от зрителя. Кстати, кто не знает — актерское исполнение Ольги Хоревой уже было отмечено призами за лучшую женскую роль (фестиваль «Рождественский парад»). И это даже нисколько не странно.
Из декораций — белое полотно на полу, венский стул, маленький круглый столик с зеркальной поверхностью. На нем — яблоко, дамский клатч, фотокарточка, бокал воды. Все они по очереди будут задействованы по ходу спектакля, и совсем не так, как это происходит обычно. И на фотокарточке вовсе не то, о чем вы могли подумать. Ни за что не догадаетесь! Хотя почему — попробуйте...
А вот, впрочем, и сам спектакль
Вторая театральная работа, которую удалось тогда посмотреть, — «Богатые невесты» по пьесе Александра Островского, которая редко ставится. Участники Лаборатории идут вглубь текста, осовременивая при этом саму историю о сироте. За основу в работе берется уже не монолог, а диалог, тайную природу которого пытаются осмыслить актеры Лаборатории, показав его возможности в театральной, игровой ситуации. Диалог, по словам Владимира Берзина, выступает как «поиск метафизической истины», ввиду чего стираются некоторые грани формы.
Поскольку участники Лаборатории берут за основу неполный текст, они называют данную театральную работу не спектаклем, а «открытым показом». Зритель не возражает – в эксперименте позволительно почти всё. Кстати, у нас остались довольны смешанные впечатления от работы: однозначно это что-то необычное, но часто ненароком хотелось взглянуть на часы — знак, сами понимаете, не очень хороший. С другой стороны, эксперимент — он такой, не зелёная купюра, чтобы всем нравиться.
Сложно говорить о подобных работах, поэтому будем цитировать. Владимир Берзин: «Надо признаться, что нахождение в действии относится к области «измененных состояний сознания».
Ну, а в общем... Представьте, что вы идёте на работу непривычным, незнакомым путем, при этом, кажется, очень неудобным. И вам вроде нравится такая перемена, но требуется время, чтобы привыкнуть и разглядеть новую тропу. Приходите в место назначения — и чувствуете некий неуют. Ничего плохого — просто постоянно мысленно возвращаетесь туда, где шли, вспоминаете «шероховатости» неудобного пути, анализируете. Так и в спектакле. Понимаешь – это нечто новое, вроде всё оправдано, только надо время разобраться.
И не удивляйтесь, если, идя домой, вы зайдёте не в тот подъезд. После таких спектаклей это нормально.
