В богослужебной церковной жизни христианина должна стоять Литургия, на которой совершается Великое Таинство – претворение хлеба и вина в Тело и Кровь Господа и Бога нашего Иисуса Христа, приобщаясь Которых, мы становимся причастниками вечной жизни в Иисусе Христе (Ин 6:54), становимся членами Его Пречистого Тела (Ин 6:56). Практически все воцерковленные христиане осознают этот смысл Литургии, но многие из них не уделяют своего внимания или времени на размышление и изучение ее первой части – проскомидии, «на которой, чрез особые священнодействия, из принесенных хлеба и вина приготовляется вещество для Святой Евхаристии и при этом совершается поминовение членов Церкви Христовой – Небесной и земной.
От древнего обычая приносить в храм хлеб и вино для Таинства Святой Евхаристии первая часть Литургии и называется проскомидией – приношением. Хлеб, требуемый для Святого Таинства, должен быть чистым, пшеничным и квасным (то есть вскисшим)».[1]
Исторических памятников описывающих нам полное чинопоследование Божественной Литургии века апостольского у нас нет. Но по посланиям святого апостола Павла (особенно по посланиям к коринфянам) можно заключить, что на вечери любви христиане употребляли в пищу то что приносили (а от части их приношений брали вещество для совершения Таинства Евхаристии).
Но уже со II-III веков мы уже встречаем письменные памятники, и уже здесь мы находим расхождение между Западом и Востоком о том что делали с дарами приносимыми для Евхаристии. «На Западе после Чтений, проповеди молитв их подносили к алтарной преграде, где их принимали дьяконы. Необходимое количество даров оставляли на алтаре собственно для Евхаристии. На Востоке же, видимо, их сдавали при входе в Церковь – либо оставляли на столе у дверей, либо вносили в специально
отведенную комнатку (например, в сосудохранительницу), тоже недалеко от входа».[2]
Этой, казалось бы, маловажной особенности церковного обычая суждено было сыграть огромную роль в становлении византийской литургии. После Литургии Слова диаконы переносили на алтарь необходимое для освящения и причащения количество хлеба и вина. В III веке, и потом еще два столетия в Константинополе это было чисто практическое действие и его производили без всякой церемонии, но ему предстояло стать самым великолепным моментом Литургии, который Церковь обставляла со всей доступной ей пышностью и блеском и наделяла особой значимостью, отчего именно на нем стала сосредотачиваться в народном сознании вся служба.[3]
Церковный учитель конца IV – начала V веков – Феодор Мопсуетский описывает, как дары оставленные христианами в определенном месте храма переносились в алтарь: «Именно диаконы вносят это приношение, которое они помещают и расставляют на внушающем священный трепет престоле – это зрелище.., внушающее священный трепет даже праздным наблюдателям. В этих символах мы должны видеть Христа, Который теперь выходит и отправляется на страдание, Который в следующий момент будет заклан для нас в алтаре… И тогда жертва, которая вот-вот принесена, вносится в священных сосудах на – на дискосе и в чаше, вы должны думать, что это выходит Христос Господь, ведомый на страсти невидимым воинством служащих Ему.., которые также присутствовали, когда свершались те спасительные страсти… И когда они выносят это, они кладут на святой престол, который отныне становится как бы гробницей, что Он как бы уже претерпел страсти. Так мы можем думать о Нем, что Он положен на престол, который отныне становится как бы гробницей, что Он как бы уже претерпел страсти. Вот почему диаконы, простирающие покровы на престоле, тем самым символически представляют погребальные пелены… (После этого) они стоят по сторонам алтаря и овевают воздухом Святое Тело, дабы ничто на него не попало. Этим обрядом они показывают величие Тела, там лежащего.., которое свято, вызывает священный трепет и чуждо всякого тления.., Тела, которое вскоре воскреснет к бессмертной Своей природе… Очевидно, что у гроба были Ангелы, сидящие на камне, и вот не следует ли ясно нарисовать себе, как на иконе, подобие этому сей Ангельской Литургии?.. (Диаконы) стоят вокруг и веют своими опахалами.., потому что лежащее там Тело есть воистину Господь в силу своего с божественной природой. С великим страхом следует укладывать Его, блюсти и охранять. Все это происходит в полной тишине, ибо, хоть Литургия еще не началась, все равно подобает наблюдать вынос и положение столь великих вещей в размышлении, и страхе, и тихой безмолвной молитве, не говоря ничего.., и когда мы видим Жертву на престоле, как если бы Она была положена в гробницу после смерти, на всех присутствующих нисходит великая тишина. Раз то, что происходит, внушает такой священный трепет, они должны воспринимать его в размышлении и страхе, ибо так подобает, что вот сейчас во время Литургии… Христос Господь наш воскреснет, возвещая всем несказанные блага. Поэтому в евхаристических дарах мы вспоминаем смерть Господа, ибо они являют нам воскресение и несказанные блага».[4]
Все это говорит нам о том, что той проскомидии, которую мы знаем, можно сказать не было и помине, а наш современный Великий вход, был устроен по-другому.
Практически все то же самое мы находим в описаний литургий VI - начала VII веков. Но при этом, здесь мы находим существенное изменение: вместо той трепещущей тишины, сопровождающей внос даров в алтарь, которую описывал Феодор, мы видим различные песнопения. Еще в V веке это стало общепринятым для всех Церквей. Обычно пели псалом с каким-нибудь популярным рефреном.
Хью Уайбру в своей книге «Православная Литургия…»пишет об этом: «Упоминание «Царя славы» отсылает нас к конкретному псалму – 23-му, ибо этот образ встречается только в нем. Итак, судя по всем имеющимся у нас сведениям, внесение даров вначале VI века сопровождалось стихами 7-10 псалма 23-го – возможно, возможно с аллилуией в качестве рефрена.
В том же VI веке в состав песнопений вошла Херувимская песнь в нынешнем варианте. Историк Кедрин сообщает, что император Юстин II повелел исполнять ее – надо полагать при вносе евхаристических даров – на девятом году своего царствования (573-4). Тогда же было поставлено петь в Великий четверг гимн «Вечери Твоея тайныя». Кроме этих двух, в наше время при несении даров исполняют - на Литургии Великой субботы – песнь Великого входа «Да молчит всякая плоть человеча». Ее, по-видимому, включили в константинопольский обряд много позже – в XI или XII веках, позаимствовав из иерусалимской Литургии, и заменяли ею, когда считали нужным, Херувимскую песнь».[5]
Диаконы доходили до алтаря, в соответствующем порядке возлагали на престол дары и, возможно, совершали перед ними каждение.
Но в седьмом веке мы находим уже более существенные изменения, и примером этому служит чин проскомидии, который, строго говоря, является добавлением не столько к самой службе, сколько к предварительной подготовке хлеба и вина.
Как уже писалось выше, люди оставляли свои дары в сосудохранительнице. Из них отбирали столько, сколько нужно для Литургии. Это воспринималось как дело чисто практическое, и до начала VIII. Хлеб, возложенный на жертвенник, брали и пронзали литургическим копием, в VIII веке, это происходило, по-видимому, в молчании; но примерно между началом VIII и концом IX веков в литургию Василия Великого уже вошла молитва приношения практически в том виде, в каком она существует в нынешнем чине проскомидии. Читал ее священник в сосудохранительнице при возложении хлеба на дискос.
В середине IX века появляется более детальная разработка этой части обряда. Этот чин очень похож на тот, который совершается в современной Православной Церкви. Произносятся уже те самые молитвы и происходят те же самые действия, которые мы знаем сейчас.
Дальнейшее развитие проскомидии привело к тому, что она перестала быть частью диаконского священнодействия и ее стал совершать священник.
Многие считают, что первоначально это формальное приготовление даров производилось непосредственно перед тем, как их вносили на Великом входе, потому что в других обрядах молитва предложения читается именно в этом месте (например, византийская молитвы проскомидии содержится в Литургии апостола Иакова как раз в связи с Великим входом).
Церемония предварительной подготовки хлеба и вина с IX века изменилась мало, хотя есть одно заметное отличие – это то, что в XI веке хлебом предложения служит только часть просфоры; диакон или священник вырезает ее копием и кладет на дискос (в храме Святой Софии это совершают диаконы, а в других местах это традиционно диаконское дело берут на себя священники). Николай Кавасила, объясняет это тем, что «вырезание из первой просфоры ее части для дальнейшего освящения указывает на то, что Христос был выделен из всего человечества, чтобы стать жертвой».[6] Да и вообще он считает, что как в Ветхом Завете были прообразованы Рождество, Жизнь, Страсти и Смерть Господа нашего Иисуса Христа, так и здесь прообразуется тоже самое.
«К концу века стали использовать несколько просфор, причем это не имело никакого отношения к числу причастников и, следовательно, к количеству требуемого хлеба. Николай Грамматик, патриарх Константинопольский в 1084-1111 годах, постановил использовать четыре: одна представляла Христа, другая Богоматерь, третья архангелов Ии все ангельские чины, а четвертая Иоанна Предтечу, всех апостолов, исповедников и святых. Дополнительные просфоры могли приноситься за живых и умерших. Из них всех вырезали частицы, которые символизировали собою Церковь, и клали на дискос».[7] В других поместных Церквах эти просфоры представляли те же самые чины святых и тех же самых святых в другом порядке.
В типиконе императрицы Ирины, написанного ею для основанного ею монастыря, указывается на приношение на каждой Литургии семи просфор.
В современной богослужебной практике, после совершения проскомидии священник вынимает частицы о живых и умерших из подаваемых мирянами просфор (так называемых частных просфор), причем он вынимает особую частицу за многих».[8] Когда на проскомидии подаются записки (помянники) без просфор, тогда о здравии или упокоении вынимаются частицы из служебных просфор.
Священник может вынимать частицы не только на проскомидии, но и на поздней Литургии до Великого входа, до перенесения даров с жертвенника на престол. После же Великого входа поминовение с изыманием частиц не может быть допускаемо.
Проскомидия в богослужебной практике является очень древним явлением, которая развиваясь с первых веков христианства до наших дней изменилась практически до неузнаваемости: от обычая приносить различные продукты на агапы, до таинственного обряда наполненного мистическим смыслом, которому не причастен внешний взор обыч-ного христианина. Но на этом таинственном обряде поминается каждый член Церкви – Небесной (Торжествующей) и земной (воинствующей).
Так же нам «ясно, что современный нам Великий вход – это остаток когда-то торжественного и всенародного приношения вещества для Евхаристии».[9]
Источники и литература
1. Библия
2. Настольная книга священнослужителя. Том I. Издательский отдел Московского Патриархата. М,1977
3. проф. архим. Киприан (Керн). Евхаристия (из чтений в Православном Богословском Институте в Париже). Издание второе. Храм свв. бесср. Космы и Дамиана на Маросейке. М,1999
4. Хью Уайбру. Православная Литургия. Развитие Евхаристического богослужения византийского обряда. Библейско-богословский институт святого апостола Андрея. М,2000
[1] Настольная книга священнослужителя, том I, стр. 227
[2] Хью Уайбру. Православная Литургия. Развитие Евхаристического богослужения византийского обряда, стр. 32
[3] Там же, стр. 32-33
[4] Там же, стр. 65-66
[5] Там же, стр. 98
[6] Там же, стр. 182
[7] Там же, стр. 155
[8] Настольная книга священнослужителя, том I, стр. 234
[9] архим. Киприан (Керн). Евхаристия, стр. 173
