Марсель Пруст говорил:
Только с помощью искусства мы можем покинуть самих себя, узнать, как другой видит вселенную.
Меня мучили книжные шкафчики со стеклянными дверцами, тянувшиеся вдоль стен, в особенности — трюмо: оно стояло в углу, и я чувствовал, что если его отсюда не вынести, то покоя у меня не будет.
В действительности же всякий читатель читает прежде всего самого себя. А произведения писателя — не более чем оптический прибор, врученный им читателю, позволяющий последнему различить в себе самом то, что без этой книги он, вероятно, не смог бы разглядеть.
Читателя возмущает малейшая вольность у некоторых настоящих писателей, потому что они ничего не сделали для того, чтобы угодить ему, и не угостили его пошлостями, к которым он приучен.
Нам нужно очень много времени, чтобы признать в своеобразной физиономии какого-нибудь нового писателя совокупность признаков, к которым мы приклеиваем этикетку «большой талант» в нашем музее общих понятий. Именно потому, что эта физиономия новая, мы не находим ее вполне схожей с тем, что мы называем: талант. Мы говорим скорее: оригинальность, обаяние, изящество, сила; и затем однажды мы отдаем отчет себе, что совокупность всего этого как раз и есть талант.
Я лишь ставлю в упрек газетам то, что изо дня в день они привлекают наше внимание к вещам незначительным, тогда как мы читаем всего каких-нибудь три или четыре раза в жизни книги, в которых содержатся вещи существенные.
Жизнь до такой степени разочаровывает нас, что в конце концов мы начинаем верить, будто литература не имеет к ней никакого отношения, и с удивлением наблюдаем, как драгоценные мысли, донесенные до нас книгами, выставляются напоказ, не боясь обветшать, прийти в негодность, выставляются непринужденно, как будто так и надо, в нашу повседневную жизнь.
Для писателя, как и для художника, стиль является вопросом видения, а не техники.
Критик обязан знать все, а о прочем — догадываться.
Сильная мысль передает частицу своей силы противнику.
В определенном возрасте наши воспоминания так тесно переплетаются, что твои мысли, книга, которую ты читаешь, уже не играют роли. Всюду ты вкладываешь частицу самого себя, все благодатно, все опасно, в рекламе мыла можно сделать такие же драгоценные открытия, как в «Мыслях» Паскаля.
Виссарион Белинский говорил:
Из всех критиков самый великий, самый гениальный, самый непогрешимый — время.
Человек ясно выражается, когда им владеет мысль, но ещё яснее, когда он владеет мыслью.
В словах "бог" и "религия" вижу тьму, мрак, цепи и кнут.
Искусство без мысли, что человек без души — труп.
Книга есть жизнь нашего времени, в ней все нуждаются — и старые, и малые.
Поэзия есть высший род искусства.
Видеть прекрасно изданную пустую книгу так же неприятно, как видеть пустого человека, пользующегося всеми материальными благами жизни.
Дело не в слове, а в тоне, в каком это слово произносится.
Способность творчества есть великий дар природы; акт творчества в душе творящей есть великое таинство; минута творчества есть минута великого священнодействия.
Величайшее сокровище — хорошая библиотека.
Что русский язык — один из богатейших языков в мире, в этом нет никакого сомнения.
Употреблять иностранное слово, когда есть равносильное ему русское слово, — значит оскорблять и здравый смысл, и здравый вкус.
У истинного таланта каждое лицо — тип, и каждый тип для читателя есть знакомый незнакомец.
Человек страшится только того, чего не знает; знанием побеждается всякий страх.
Лев Толстой говорил:
Знание только тогда знание, когда оно приобретено усилиями своей мысли, а не памятью.
Ученый — тот, кто много знает из книг; образованный — тот, кто усвоил себе все самые распространенные в его время знания и приемы; просвещенный — тот, кто понимает смысл своей жизни.
Поэзия есть огонь, загорающийся в душе человека. Огонь этот жжет, греет и освещает. Настоящий поэт сам невольно и с страданием горит и жжет других. И в этом все дело.
Чтобы произведение было хорошо, надо любить в нем главную, основную мысль.
Короткие мысли тем хороши, что они заставляют серьезного читателя самого думать.
Плохие книги не только бесполезны, но и вредны.
Различие между ядами вещественными и умственными в том, что большинство ядов вещественных противны на вкус, яды же умственные, в виде дурных книг, к несчастью, часто привлекательны.
Книги изречений… не только не подавляют самостоятельной деятельности ума, но, напротив, вызывают ее.
Писать нужно только тогда, когда не можешь не писать.
Во всяком деле лучше немного, но хорошего, чем много, но плохого. Так же и в книгах.
Дело критики – толковать творения больших писателей, из большого количества написанной всеми нами дребедени выделять лучшее. Что же касается критиков, то часто под их руками большие писатели делаются маленькими, глубокие – мелкими и мудрые – глупыми.
