Две официальные аннотации к книге "Дом листьев"
1. Роман ужасов о стремительно расширяющемся доме; история о силе любви; сатира на псевдонаучные спекуляции; фундаментальное исследование о фильме, которого не существует, сделанное слепым стариком; записки из лабиринтов подсознания; сентиментальное блуждание по инфернальным кругам жизни - все это в бесконечном переплетении создает единый сюжет "Дома листьев".
2. Джонни Труэнт (Johnny Truant) находит рукопись, написанную слепым стариком Зампано. Рукопись — это книга, которая представляет собой детальнейший и подробнейшим образом комментированный анализ документального фильма «The Navidson Record», снятого лауреатом Пулитцеровской премии, фотокорреспондентом Уиллом Нэвидсоном. Однажды Уилл обнаруживает, что одна из стен его нового дома внутри на четверть дюйма длиннее, чем снаружи…
Только в реальности нет и никогда не существовало ни этого фильма, ни Уилла Нэвидсона.
Образцово-показательный постмодернизм – роман в романе, история в истории, смерть на кончике иглы, игла в тату-салоне, салон в комментариях героя, герой на грани помешательства, помешательство не помешало и пошло-поехало – заметки на полях, ссылки на существующие и несуществующие труды, стихи, песни, пляски, письма, цитаты истинные и ложные от реальных и выдуманных людей, коллажи, витиеватая верстка вкривь и вкось согласно ритму текста, секс, наркотики, рок-н-ролл, вот это все… В общем на филфаке можно сдавать зачет по роману – кто больше всех аллюзий и реплик к классике постмодернизма найдет, тому автомат.
Но! Мне, пожалуй, понравилось.
Самая яркая часть – всё, что касается собственно Дома и пленки Нэвидсона. Это интересно и пугающе. Сама идея дома, без призраков, инопланетян и мистики, а «всего лишь» с нарушением законов физики – очень хороша. Я понимаю, даже чувствую, что может в этом пугать.
Здесь сама собой напрашивается история из юности, которую я рассказываю, как один из самых ужасных моментов моей жизни.
Однажды осенней ночью я возвращалась домой по старому знакомому до трещинки переулку. Качающиеся от ветра фонари заставляли тени голых веток эпилептички метаться под ногами. Было холодно и очень тихо. Переулок, похожий на плохо освещенный коридор («Коридор, длинной в пять с половиной минут», ага), концы которого окутаны темной, был недлинный, метров триста. Я иду быстрым шагом, никого нет и только навстречу мне неторопливо трусИт крупный рыжий бродячий пёс. И тут я понимаю, что сейчас собака со мной заговорит. У меня все сжимается внутри, горло пересыхает, паника нарастает. Я иду. Пес навстречу. Расстояние между нами все меньше. Как только собака со мной заговорит – мой мир рухнет, и я отчетливо это ощущаю. Все просто, если собака заговорит, обратной дороги не будет, ничего не будет прежним, потому что это будет означать только одно – я схожу с ума. Мы встретились и разминулись где-то на середине. Собака, к моему счастью, промолчала. Я не рискнула оглянуться, чтобы не провоцировать ее. И помню об этой истории уже двадцать лет.
Так вот, осознать, что в твоем доме появилась лишняя дверь или коридор – это история из этой же серии. К слову, все размышления о том естественно или не очень действует Нэвидсон, исследуя это пространство – бессмысленны, ибо это уже действия после того, как «мир рухнул», и их бессмысленно мерить по законам нормального бытия.
Пространство «по ту сторону» дома – почти идеально инфернальное. Безличная, непознаваемая, всепоглощающая пустота, в которой нет места ни свету, ни жизни, ни человеку. И да, дневник поселенцев семнадцатого века – лучший приквел к истории Дома. Последняя запись в нем трогает и «торкает».
Остается только радоваться, что ни Дома, ни Нэвидсона не было и исследовательская работа слепого старика Дзампано лишь любопытное нагромождение квазисвидетельств, мистификация и имитация, изящная пружина, туго затягивающая мышеловку, а Джонни Труэнт – та мышь, чей хребет перебьет это безумие.
Если честно, мне даже не к чему придраться. «Дом листьев» - шикарно сработанная игрушка. Все в меру, ничего не режет глаз, мне не хочется ни прибавить, ни убавить.
5 фишек, которые меня зацепили:
1. Игры с версткой. Понимаю, что это не ново, но все же, в моей литературной реальности было мало книг, которые могли позволить себе (концептуально и физически) подобные выкрутасы. Из давнего и любимого, например, утерянный трехтомник якобы немецкого поэта Тиаса (черт, да он почти такой же мифический, как пленка Нэвидсона!) – в котором были страницы с калькой и тиснением, шалости шрифтов и удивительная графическая подача восхитительного, поразившего наше юношеское воображения, текста…
2. Совпадения – сами по себя явления волнующие и порождающие фантазии. Здесь это были упоминания только что одна за одной прочитанных Кэтрин Данн и Донны Тартт. Или вот на днях встретила в «Американских богах» штучку, что мол если все замолчали, значит сейчас без двадцати минут сколько-то и вот тебе в стихах Пеликана: «Когда раскопки позволили сделать паузу и без двадцати минут совсем рядом прошел ангел». И, конечно же, всегда удивительно встретить дату своего рождения в такой книге (ах, каких историй можно было напридумывать лет в шестнадцать по этому поводу!)
3. Много новых слов и имен. Люблю, знаете ли расширять словарный запас))) Выучила слова: анахорет, кьяроскуро, эхолалия. Познакомилась в общих чертах с фигурой Генри Дарджера, освежила представление о Кевине Картере. Думаю, человеку, более эрудированному чем я, проще ориентироваться в тех сотнях (если не тысячах) имен и явлений, которыми так легко жонглирует автор, но мне было приятно приобщиться.
4. Очень живые и чуткие авторские заметки. Вот, например, чудесная цитата: «Оказываясь в местах детства, мы почти всегда замечаем, как они съежились. Это ощущение обычно приписывают разнице между детской и взрослой психологией, но разница связана не с возрастом, а с особенностями познания. Знание действует на мир как горячая стирка на шерсть: он «садится»
5. Мне понравились стихи (может потому, что их Быков переводил?!)
Утешенье не идет к тем, кто горюет,
когда мысли безвольно текут,
а стены прыгают с места на место,
и этот наш прекрасный мир
кажется домом из листьев
за миг до порыва ветра.
