9 декабря 2019 года в возрасте 38 лет умерла литератор, редактор и переводчица Анна Полянская. Летом 2019 года Анна любезно согласилась со мной пообщаться в рамках моей серии интервью. Так вышло, что это интервью стало нашим с ней последним разговором. Я публикую его здесь с незначительными сокращениями.
Предисловие
В июне 2019 года я приехала на станцию метро “Мичуринский проспект”. В одном из панельных домов на улице Лобачевского жила моя новая знакомая. Разговор с ней должен был стать одним из цикла интервью с женщинами об их опыте взросления, репрезентации и принятии себя. Я узнала Анну Полянскую случайно, меня мало интересовала ее работа (она была бессменным редактором “Игромании” и “Мира фантастики” и последние годы переводчицей настольных игр), я никогда не читала ни “Игроманию”, ни “Мир фантастики” и была индифферентна как к компьютерным, так и к настольным играм. На своей странице в соцсети Анна писала яркие и остроумные тексты – небольшие заметки о себе, полные самоиронии, но в большей степени сардонические. Мне очень понравились эти заметки, я захотела познакомиться с их автором.
Из подъезда ко мне на встречу вышли две женщины – одна высокая и худощавая, в бледно-розовой плиссированной юбке, такого же цвета рубашке с воланами, в туфлях всё того же розового цвета, похожих на пуанты – это была Анна. Под руку ее вела женщина в очках, ее мать. Анна почти не могла ходить без опоры.
История, рассказанная Анной, стала для меня историей о том, что любые стандарты, даже кажущиеся нам личным выбором, могут превратить в ад жизнь любого человека, и для Анны жизнь под надзором этих рамок нормативности была невыносимой.
Анна была очень умным, интересным и жаждущим общения человеком, писала яркие и талантливые тексты, которые, посвяти она больше времени писательству, стали бы интересной и яркой литературой с тем повествователем, которого нашей культуре сейчас не хватает. Ее остроумные, ироничные заметки от первого лица, подчас невыносимо самоуничижительные – это письмо человека на краю пропасти, которому доминирующая культура репрезентации отказывает в праве на существование, человека, в котором не хотят видеть личность, но только тело (тело, которое похудев, может быть, станет, наконец, приемлемым, а может – нет, и репрезентативная ревизия перенесется на что-то еще) и функцию, исполнительного работника, находящегося “на связи всегда, днем или глубокой ночью”, как отмечено в одном из некрологов.
Попытки уйти от реальности в труд кажутся обреченными на провал, если это труд в доступной большинству из нас и единственно поощряемой государством и нередко окружением форме – в форме наемной работы без всяких социальных гарантий, без фиксированного графика, что позволяет круглосуточно нагружать работника и спекулятивно апеллировать к общему состоянию рынка труда в случае возражений, с поощрением круглосуточного труда и, как финал, с призывом через денежный перевод “запоздало выразить признательность за многолетнюю работу Анны в редакциях любимых журналов и сайтов” в некрологе о ней. Это работодатели обязаны были денежно выражать Анне признательность за труд, который в последние годы, действительно, стал круглосуточным в силу ее психоэмоционального и физического состояния (“набрать на себя побольше работы” для Анны было формой эскапизма, побегом от своего состояния) – наверное, работодатели здорово сэкономили, имея такого прекрасного работника, как Анна.
Жаль, что отчужденный труд никогда не станет хорошим лекарством от инвалидности, подавленности и одиночества. Я надеюсь, в этом разговоре, который может показаться кому-то чрезмерно личным, ее знакомые, друзья, коллеги и партнеры вспомнят с теплотой об Анне Полянской как о личности, а не как о функции по ту сторону экрана.
Анна дала согласие на деанонимизацию интервью, более того, ее автобиографические тексты за последние полтора года заключают в себе ясно выраженное желание быть услышанной и зафиксировать свой опыт. В этих текстах Анна предстает ярким гомодиегетическим повествователем. Кажется, словно Маша из чеховской "Чайки" перенеслась в наше время и продолжила после реплики "Это траур по моей жизни" дальнейший монолог.
Получается, вы работаете редактором, да?
– Я редактор, корректор, переводчик, в общем, швец, жнец и на дуде игрец. Мне всю жизнь удавалась хорошо работа с языком.
Вы говорили о ролевой тусовке. Что значит ролевик?
– Для меня это ничего серьезного, собственно говоря, не значило. Просто мне было интересно. Я любила сказки, с 12 лет увлекалась Толкиеном и, кроме того, я совершенно не вписывалась в свою школу.
Что значит не вписывались?
– Я не могла найти общий язык со сверстниками. Я общалась либо только со старшим поколением, либо с очень c очень ограниченным числом людей. Потом я попала в эту ролевую тусовку и поняла, что я не одна такая. Там, как говорится, каждой твари по паре. Ролевики все очень специфические. Там очень много трансгендеров.
А с чем это связано, по-вашему?
– А я знаю? Это абсолютно индивидуально. Я спокойно отношусь. В смысле, если мне девушка говорит “Я мужчина”, я согласна называть ее, как она хочет.
В этой среде люди что-то пишут?
– Большей частью люди в этой тусовке пишут стихи или романы или песни. Часто умеют играть на гитаре и выступают. Молодежное движение, как и все остальные.
И все тесно общались в интернете?
– Не очень тесно, у меня был свой узкий круг. Я человек не сильно общительный.
И близкого общения не было?
– Да нет, мы откровенничали, вполне. Ролевики люди мало стеснительные. Это люди, которые могут совершенно спокойно переодеться на полигоне в купальник при человеке противоположного пола. Я считаю, что это скорее положительный эффект. Отучает от излишней стеснительности.
Кооперировались через "ЖЖ"?
– В основном да. В четверг были сборища у библиотеки в Нескучном саду. Классические. Не знаю, может они там до сих пор еще есть. Это была офлайновая встреча. А вообще, я была на двух играх: по Максу Фраю и по Анджею Сапковскому. Я люблю фантастику.
Что значит “игры”?
– Это когда собирается несколько человек – от 50 до нескольких тысяч, это зависит от игры и полигона. Они принимают на себя какие-то роли – героев или придуманных персонажей. Если игра, например, была по Максу Фраю, то у нас были люди, отыгрывавшие книжных персонажей, и люди, которые сами придумали себе квент, игровую биографию. Моя тогдашняя подруга играла леди Меламори Блин, это одна из героинь книги, а я была просто полицейской леди.
И как это всё происходит?
– У игры, как правило, есть сюжет и мастер, который им рулит. Это если повезет, не всегда бывает хороший мастер. У нас какой-то сюжет был и в том, и в другом случае. Просто на второй игре я ухитрилась отравиться и почти всю игру провалялась в палатке.
Это происходит на открытом пространстве?
– Нет, бывает еще и в помещении. Бывают совсем камерные игры. Например, мой любимый начальник, светлая ему память, делал кабинетку по “Longest Journey”, это игра такая компьютерная. Просто это всё достаточно тесно связано – компьютерные игры, видеоигры (я имею в виду приставки), ролевые игры, книги, фантастика и не только фантастика, Исторические игры тоже бывают. Сейчас на память приходит “Осада Монсегюра”, я в ней не участвовала, но это историческая игра. Это зависит от степени историчности костюмов. В народе сложился образ ролевика как расхристанного чувака с палкой и плащиком из занавески – это уже давно не так. У них очень дорогие костюмы. А оружие – если на полигоне разрешается настоящее, то оно металлическое, но обычно не разрешается, чтобы никто никого не повредил. Там очень строгие правила безопасности.
Это можно назвать видом эскапизма?
– Да, если я, допустим, всю жизнь хотела быть эльфом или принцессой, то в ролевой игре я могу себе это позволить, а в жизни нет, потому что то, что вы сейчас видите, Ирина, это очень сильно похудевшая я. У меня на странице в социальной сети есть фотки, где на мне такой черный сарафан – это мой максимум веса – 156 килограмм.
С чего вообще началось, что вы начали навязчиво думать о своем весе?
– Я всю жизнь была толстая. Я толстая с 12 лет.
Но я встречала людей, которые...
– Знаю, но мне никогда не было комфортно в своем весе.
Можно сказать,что это давление социума?
– Нет, нет. Меня никто никогда не дразнил моим весом, меня это саму очень угнетало. Я выросла на книгах 19 века, и представление об эстетике соответствующее. Мне хотелось быть маленькой, худенькой, хрупкой. В результате, у меня только характер подходящий, а на вид я баба-гренадер, метр восемьдесят восемь. Так, ну где эта фотография… Просто это, как говорится, лучше один раз увидеть.
Но разве красота – это не что-то навязываемое, искусственное?
– Да, но я сама выбирала, какие параметры красоты навязывать себе. Я всегда знала, что женщина должна быть худенькая, с хорошими волосами, с хорошими глазами. Всё давление, которое я ощущала, было создано мной самой, то есть я хотела соответствовать какому-то идеалу, которому никогда не могла бы соответствовать. И это единственное, что меня угнетало.
А можно про школу? Вы застали переход одной школы в другую?
– Да, октябренком я еще была. А в пионеры, хоть тогда это еще и делалось, но нас уже не принимали, потому что у нас был передовой учитель. Он уже понимал, что не будет этого.
Какая была атмосфера?
– У меня было две школы: одна вот здесь, в Раменках, 1134, где я проучилась до седьмого класса, потом мама поняла, что эта школа скоро превратится в тыкву, учителя плохие и условия как-то не очень. И она нашла мне востоковедческий лицей 1535 – очень хорошая школа, это я в нее не вписывалась.
Но при этом вы не сталкивались с травлей?
– У меня не такая школа была. Меня никто не угнетал. Могли посмеяться над ростом, но это максимум.
В востоковедческом лицее все учили соответствующие языки?
– Кто-то учил восточные языки, у меня второй язык был французский, первый, естественно, английский. Я всегда интересовалась историей. У меня пароли завязаны на год восшествия на престол Елизаветы Английской I.
Друзья разделяли вашу страсть к истории?
– У меня было несколько знакомых девочек, которые любили читать Иоанну Хмелевскую. Я потом ее тоже прочла и увлеклась. Это польская писательница-детективщица 1930-х годов рождения. Я ее очень люблю. Вот то, что у нас есть Дарья Донцова – это жалкое подражание Хмелевской. Хмелевская была аристократического происхождения, она из шляхты. И это по ее книгам чувствовалось. Она написала автобиографию, чувствовалась связь с теми временами, поэтому я и любила ее.
Что еще читали?
– Всё! Фантастику в основном, но и классику тоже. Я тогда читала всё, что попадалось под руку на полке дома – Флобера, Стендаля, всю классику тогда прочла. Очень любила “Большие надежды Диккенса”, “Оливер Твист” – я не очень понимаю сатиру, поэтому не люблю. Но в детстве нравилось.
На вас влияла массовая культура?
– Если влияла, то скорее отталкивала от себя. Я занималась классической музыкой с 5 лет, а потом еще и вокалом, пела оперу. А то, что там неслось из радио, у меня вызывало неприязнь, отторжение, к тому же у меня гиперчувствительный слух, памятка от простуды, подхваченной в турецком бассейне. Я не выношу… Вот, вы, наверное видите, у меня в ушах – это пластилин. Это самый хороший вариант затычек, если вы им заткнете, то вы отчасти будете слышать, но это лучше, чем аптечные беруши, потому что от пластилина у меня никогда не было такого раздражения, как от беруш.
Это какая-то практика, то есть пластилин в ушах – это лучше, чем беруши?
– Это мое личное изобретение. И мне надо было как-то… Понимаете, жить захочешь – не так раскорячишься, как про ту корову в канализационном люке. У меня были истерики, пока я не придумала, какие затычки себе сделать. Потому что я слышу соседей за стенкой. У меня еще бабушка потом лежала в моей нынешней комнате, она была парализована. У нее всегда телевизор играл и без затычек я всё это слышала.
Вам было комфортно общаться с одноклассницами?
– Я не умела налаживать отношения, просто не умела. У меня были подруги, безусловно, но во-первых, их было очень немного, а во-вторых, если наш класс куда-то ездил, то там я себя чувстовала ни к месту. Я просто не видела для себя места. Я как-будто родилась душой в XIX веке, абсолютно несовременная, с несовременными представлениями о морали.
И это всё вы связываете с любовью к эстетике XIX века?
– Да. А с чем еще это может быть связано? Я уже давно знаю, что в XIX веке мораль была весьма неоднозначна, но у меня именно классический тип морали, когда чужой мужчина – запрет, измена – запрет. Не могу сказать, что я прям вот потеряю девственность в первую брачную ночь, но так уж получилось.
Что значит классический тип морали помимо перечисленных вами двух пунктов? Мы можем говорить о каком-то классическом типе морали?
– Я могу только за себя говорить. Я человек достаточно стеснительный, я очень не люблю всяких неаппетитных подробностей, чего очень любят… Вот сериал “Игра престолов” знаете?
Знаю, но не смотрела.
– Ну и не надо. Сейчас очень много секса. “Кровь кишки распидорасило”, как говорит одна моя знакомая. Я это терпеть не могу, я не выношу, когда показывают секс, уж лучше, пусть будет насилие, я имею в виду войну. А Джордж Мартин (американский писатель-фантаст, сценарист, автор “Игры престолов” – прим.) в этом отношении… Там начиналось всё за здравие, а кончилось за упокой. Я читала Мартина, и я его книги очень люблю, а вот сериал мне пришлось досматривать, переключившись, что он не имеет отношения к книге, тогда я смогла его смотреть.
Сейчас секс-просвет стал одной из главных тем, много дискуссий о том, нужно ли вводить половое воспитание в школах. Как вы к этому относитесь?
– Не знаю, я отношусь к этому так: вам надо – получайте. Я всегда могла научиться тому, чему я хотела научиться, я шла и читала, шла и копала. Это уже было позже, после 2010-х годов. Я увлеклась историей периода бакумацу в Японии, это середина XIX века. Ну и вообще я увлеклась Японией и отрядом Синсэнгуми. Я хотела об этом знать, и я изучала этот вопрос. А вот если мне чего-то не хотелось, например, математику я никогда не любила, я только считать люблю, я вообще за прилавком много лет провела, поэтому считаю я вообще очень хорошо.
Вы не относите себя к асексуалам?
– Нет, я абсолютный традиционалист, мне воспитание не позволит. Но так, в принципе, я думаю, что бисексуал. Опять же, для ролевиков это нормально, а это была моя тусовка. Хотя и не совсем. Я не сходила с ума. Там были совсем долбанутые.
В каком смысле?
– Кто поехал на этой философии, на ролевых играх, кто на полном серьезе ассоциировал себя со своим персонажем. Совсем неадекватных я просто не знала. Они были, но я их не знала. Мой круг общения был адекватен.
А когда в вашей жизни появились компьютерные игры?
– Очень рано. Лет в 5.
И что это было?
– Ну, что это тогда могло быть, в 1986 году? Мама брала меня тогда на работу, я там играла в “Пакмэна”. Компьютер у меня появился на первом курсе, в 1998 году, а интернет вообще только в 2004. Играть я, действительно, начала очень давно и очень это дело любила и до сих пор люблю, поэтому и сделала это своей профессией.
Когда появились компьютерные игры более высокого качества, куда можно уходить, как в альтернативную реальность, где целый мир в игре?
– Это было чуть позже, уже 21 век. Я играла в ролевые игры, в квесты и в боевики тоже иногда – “Doom”, “Quake” в такую классику я играла. Ролевые игры любила. Есть такая серия “Elder Scrolls”, “TES” и “Gothic”, вот я их очень любила, я буквально там жила: я выхожу своей персонажкой на дорогу и буквально своими ногами чувствую нагретые солнцем камни. У меня богатое воображение.
И вам никогда не хотелось прожить яркую жизнь в реале? Достаточно было игры?
– Скажем так, я не обольщалась насчет себя. Я была некрасивая, я никого не интересовала, я была очень замкнутой и начитанной, мне хотелось жить в XIX веке. Потом я уже поняла, насколько это глупо, потому что в XIX веке нынешних технологий не было, нынешних возможностей не было. Наше время я очень люблю за его возможности.
Но при этом вам никто никогда не говорил вам ничего, что могло внушить вам неуверенность в себе?
– Ой, мне ее собственной хватало. Никогда себя не любила, никогда не была уверена в себе. И мне для этого не нужно было ничье мнение. Мне просто достаточно было посмотреть в зеркало, что там 18-летняя девочка отражается, поперек себя шире. И под два метра. Так что не могу сказать, что я… Потом я так отовсюду выделялась. Вот ей-богу в ролевой тусовке я выделялась меньше всего, потому что там и не такие были. Дело не в габаритах. Просто там такой конкретный зоопарк. И по психике, и по внешности. У меня не было контакта с большинством сверстников. Я слишком сильно от них отличалась. И слишком строго относилась к себе: мне хотелось быть либо идеальной, либо нет. Или уж лучше будь что будет. Я в каком-то смысле перфекционист, видела какой-то идеализированный образ себя и знала, что в него никогда не впишусь.
При этом вы убеждены, что на вас не влияли тиражируеме массовой культурой идеалы, которые влияли, например, на ваших сверстниц – журналы, сериалы 90-х?
–Нет, они меня только напрягали, потому что я знала, мир принадлежит худым и стройным.
Что стало для вас началом самостоятельной жизни?
– Самостоятельная жизнь у меня началась, когда я пошла на работу, меня выгнали за неуплату из МГИМО со второго курса. И я пошла тогда работать. И тогда для меня началась моя самостоятельная жизнь. Я работала на книжном прилавке, там тоже была своя тусовка, отчасти соединенная с ролевой, там я и познакомилась с ними.
Это какой-то особенный книжный прилавок?
– Да, на метро “Университет”. Там были старые книжные лотки, стоять надо было с 8 до 8. Нет, ну, зарабатывали мы там неплохо, у меня выручка была от 5 до 15 тысяч, получала я 10%. С понедельника по среду я работала в ЦНИИ “Электроника”, там я получала копейки, 1200. Четверг-пятница – стояла за прилавком в торговом центре на проспекте Вернадского, продавала уральские самоцветы – до сих пор помню, что самая большая выручка здесь была под Новый год, 7600, это значит, что моя зарплата за день составляла 760 рублей. А два дня выходных стояла на “Университете” торговала любовными романами.
А на что тратили деньги?
– Я предпочитала тратить эти деньги на книжки, на подарки матери. Помню прекрасно, что первый мой подарок маме был золотое кольцо с изумрудом и бриллиантами на Новый год, стоило пять тысяч.
А как вы попали в “Игроманию”?
– Я попала туда совершенно случайно, через сообщество в "ЖЖ", там был пост моей будущей начальницы, которую я спросила, можно ли устроиться корректором, не имея опыта работы. Опыт у меня был, но маленький, только с журналом в ЦНИИ “Электроника”. Мне сказали: “А ты в игры играешь?” – “Да” – “Ну, тогда ты нам подойдешь”. В то время это было нонсенсом, было редкостью в 2000-е, в 2005 году.
Чтобы человек играл в игры?
– Чтобы женщина играла! Корректор играл! Надо быть в теме. Можно не играть в игры, но надо их знать. Теперь у меня за плечами огромный опыт по самым разным играм, причем я в них не играла, мне интереснее было смотреть, как играют другие или читать про это. Я обожала читать прохождения. Для меня это как художественное произведение. Меня сначала взяли в “Игроманию”, а потом меня оттуда переманил в пределах одной конторы журнал “Лучшие компьютерные игры” и его главный редактор Андрей Ленский. Это был выдающийся человек, к сожалению, в 2010 году он умер, всего 38 лет от роду. Но он много сделал для настольных и компьютерных игр в нашей стране, сейчас, наверное, его уже никто не помнит. Он сам был очень талантлив, талантливый журналист, талантливый писатель. Мегачеловечище, откровенно говоря. Он стал моим учителем – я у него училась редактуре.
Вы общались с коллегами по работе офлайн вне работы?
– Общались, общались. Мы даже ездили к Андрею на дачу. И два раза я ездила с Андреем в Египет, с ним и с его семьей. Мы вполне общались в нерабочее время. Как раз в тот момент я уже была социализирована гораздо лучше. Андреем (Ленским – прим.) я дико восхищалась. Знаете, такое, как восхищаешься учителем и развивается влюбленность. Это не было физическим влечением. Я была к нему очень привязана, я знаю, что я ему нравилась, я была в его вкусе. Вот он как раз любил высоких и полных. Я знала всех его жен – у него было две жены и трое детей. Это было, конечно, зрелище, когда мы в Египте шли – Андрей и за ним его выводок, а это был такой матерый человечище метр девяносто, такого вот формата, за ним шли я, его жена, две старшие дочки и еще младшая.
Вас приглашали как друга?
– Как друга. Он знал точно, что я не угрожаю его браку, это было во мне просто вбито намертво. Все мои подруги меня обожали за то, что меня спокойно можно было оставлять с мужчинами. Я никому особо и не нравилась. Были люди, которым я нравилась, но чужой мужчина – это барьер.
Его жена была не против вашего присутствия?
– Я вас умоляю, я была такая инфантильная, что во мне просто женщину никто не видел.
Что вы подразумеваете под инфантильностью?
– Я предпочитала для себя позицию младшей сестренки. Везде. И это мне очень помогало, потому что даже с людьми, которые ревнивы… У меня было несколько подруг, которые ревновали своих мужей, а мужья были те еще ходоки, но меня никто из них не боялся, знали точно, что я не угроза.
Вам было комфортно в этом коллективе?
– Да, что я считаю одной из самых больших своих удач, так это то, что я правильно выбрала профессию, она меня не утомляет, я могу работать сколько угодно. Более того, я даже стремлюсь набрать на себя побольше работы, потому что иначе я начинаю жрать. Я похудела, в конце концов, как видите, но это очень хрупко. У меня психика слабая, и если я перенервничаю, я начинаю хвататься за еду, неважно – хочу я есть или нет. Булимия, можно назвать.
Сколько вы лет проработали там?
– Я до сих пор там работаю.
Я даже не знала, что эти журналы до сих пор существуют.
– Ну, как вам сказать: журналы “Игромания” и “Мир фантастики” перекуплены “Миром хобби”. Сейчас я работаю еще с настольными играми. “Мир хобби” – это концерн по настольным играм, они нас, грубо говоря, купили, сейчас идет глобализация рынка. Раньше были конкуренты в виде “Канобу”, допустим, а сейчас мы все одна команда и не конкурируем. А “Мир фантастики”, хоть он больше и не принадлежит “Техномиру”, но мы сами ему больше не принадлежим. Настольными играми в "Hobby world" и "Crowd Games" я начала заниматься где-то в 2015 году, мне это тоже понравилось. Сама я в них не играю и не очень-то горю желанием, но мне интересно про них читать. Я, собственно говоря, не игрок, я читатель. И меня интересует всё, что можно прочесть, а сама механика не особенно. Я по большей части врубала какой-нибудь чит-код и шла, сметая всех на своем пути.
Ваш круг общения тогда как-то менялся?
Из ролевой тусовки я переползла в писательскую. Я была знакома со многими российскими и ближайшего зарубежья писателями-фантастами – Ольга Громыко, Вера Камша, Алексей Пехов, Вадим Панов. К Ольге Громыко и Вере Камше я даже ездила в гости. Еще есть Оксана Панкеева, очень интересная женщина, филолог. К ней я ездила в Никополь.
Чем для вас было это общение? Вы общались как журналист?
– Как друзья. Люди, как правило, там достаточно простые в обращении. Камша, например, чем-то Хмелевскую напоминает, она из хорошей семьи и по ней видно, что это старая аристократия. У нее были немножко чопорные манеры. И с ней я общалась очень аккуратно, но она меня любила. У нее очень интересная судьба: она была политическим журналистом, была буквально на баррикадах в 90-е, у нее очень интересный опыт.
На протяжении этих лет какие-то свои подруги у вас были?
– С Крыской, моей соавторшей, мы в конце концов поссорились. Точнее, формально мы не в ссоре, но она оставила у меня такое неприятное впечатление о себе. Но тем не менее я ей очень благодарна, в тот момент я у нее чуть ли не жила, спасаясь от пьяного папочки дома. Мама от него тоже страдала, но у нее выбора не было, она не могла никуда уйти.
Ваши подруги могли с вами обсуждать какие-то личные темы?
– Без вопросов. Я как раз советчиком и жилеткой была очень даже неплохой. Подруг я всегда очень хорошо слушала. И вообще предпочитала слушать, а не говорить.
Почему?
– Стеснялась. Не умела. Считала себя неинтересной никому. И от этого блока… Полюбила говорить о себе я только после того, как заболела клинической депрессией. А клинической депрессией я заболела после того, как мне поставили диагноз опухоль мозга. Я тогда чуть с ума не сошла от страха. Я тогда дико боялась заболеть раком, опухоль была доброкачественная, но это может измениться в любой момент. Тогда у моей лучшей подруги умирала от рака мать. И я буквально стиснув зубы и молча воя от страха, прошла с ней все больницы, поминки, в общем, меня столкнули лицом к лицу с моим страхом.
В какой-то момент вам поставили диагноз клиническая депрессия?
– Диагноз этот я сама себе поставила, положим. Я просто уже к врачам не хожу. Вот, в 2011 году у меня нашли опухоль, дальше я боялась, потом я уже села на антидепрессанты, после этого со мной стало можно общаться.
То есть вы сами себе выписали антидепрессанты?
– Нет, у меня есть врач, который мне прописал “Флуоксидин”, это мой любимый антидепрессант, без него я не могу. Он глушит аппетит, а у меня аппетит завязан на нервы, если я перенервничала, я буду хватать всё подряд, и только если я успокоюсь, я перестану это делать. Мне приходилось идти на такие хитрости, честно вам скажу, чтобы перестать жрать: я себе делала огромную мисочку творожного мусса с водой. Ее можно было есть долго. Я резала, как типичная анорексичка, всё на мелкие кусочки и ела по одному. Это общее для анорексиков и булемиков, у них вообще много общего. Но я предпочла бы быть анорексичной. Я точно знаю, что еду я в себя всегда впихну. В крайнем случае, спортивный протеиновый коктейль. Сейчас я на нем делаю мусс. Вообще, если честно, на диете я помешана.
Что вам дает этот коктейль? Такой коктейль обычно пьют спортсмены после тренировок.
– Я не тренируюсь, я по улице с трудом хожу без поддержки. Но это уже моя голова, это из-за этого. Причем я не понимаю, до этого я нормально ходила – вроде как эта опухоль врожденная – но почему после того, как мне поставили диагноз, я перестала ходить? Я подозреваю, что это всё-таки связано с психикой больше всего. Меня начало шатать. Вот сейчас, например, моя мама, видите, она даже не выпустила меня на улицу одну. У меня есть инвалидное кресло и обычно по улице я езжу в нем, только по квартире ногами хожу.
И вы не консультировались с врачами помимо опухоли?
– Я уже не хочу этим заниматься. Понимаете, я, например, очень долго пыталась вылечить свое горло, чтобы заниматься вокалом. А один раз сходила к хорошему лору и он сказал: “Проблема в этом, и это не лечится”. Я поняла, что петь мне не светит.
23 июня, 2019 год
Автор: Ирина Меркулова
