Валентина Степановна открыла входную дверь. Перед ней стоял Ник и смущенно улыбался.
- Здравствуй, Ник, проходи, я рада тебя видеть.
- Здравствуйте, Валентина Степановна. Я знаю, что Саши нет дома. Я к Вам, можно?
- Конечно, можно! Раздевайся, пойдём на кухню, попьём чаю и поболтаем. Саша с подружками в кафе встречается, её ещё долго не будет. Как мама? Уже прочитала свой роман?
- Сосредоточенно перечитывает снова. Вы бы видели, какой скандал она нам закатила. Мы с папой едва выстояли. Признаюсь, сначала мы немного испугались её реакции, потом долго объясняли, почему так долго не давали ей прочитать эту книгу. И вот теперь она пытается самостоятельно разглядеть разницу между той Лизой, что в книге и собой.
- Надеюсь, Вы ей не подсказываете?
- Нет. Папа сказал, что мы пока не будем вмешиваться, пусть сама разбирается. Но мы пообещали, что всегда готовы вспоминать прошлое во всех подробностях вместе с ней.
- Я думаю, Вы выбрали правильную позицию, вспоминать, поддерживать и не упрекать. Сейчас не имеет смысла мне встречаться с ней. Она должна самостоятельно, образно говоря, напитаться этой книгой, вместить её в себя, слиться с той Лизой и стать единым целом. Вот тогда и придёт моё время, встретиться с ней, и рассказать всё подробно.
Они сидели за столом, пили чай с печеньем и душистым вишнёвым вареньем и разговаривали.
- Валентина Степановна, я прочитал все вышедшие Ваши книги и у меня есть несколько вопросов.
- Это хорошо, что они у Вас возникли. Для того и пишут книги и читают их, чтобы увидеть мир немного другой и задуматься.
- Да, у Вас мир немного другой, какой-то более чистый, более прозрачный что ли, а может быть более поэтичный. Как Вам это удаётся?
- Не знаю, просто я хочу видеть мир таким.
- Но он, же не такой.
- Не такой. Я с Вами согласна. Вероятно, я, когда пишу, погружаюсь в другой и мне там хорошо со своими героями.
- А Вы хотели бы, чтобы по Вашим книгам снимали фильмы?
- Ой, кто же из писателей этого не хочет, особенно сейчас, когда так мало читают. Но прошу учесть, тогда это будет не книга, будет фильм. А это разные вещи.
- Вы думаете, что Вашу книгу порвут на части и выкинут всё важное?
- Нет, Вы меня не поняли, дорогой. Фильм – это свершившийся факт, это игра артистов. Как бы Вам лучше объяснить. Даже если в фильме будет сказано всё слово в слово, Вы увидите на экране игру артистов и будете наслаждаться их игрой, их выражением чувств. Вы увидите страсть, любовь, гнев именно такими, какими они прописаны в сценарии и какими их умеет передать данный артист. А в книге всё иначе.
- Почему?
- Потому что, читая, Вы прокручиваете в своей голове свой фильм. И герои у Вас именно те, которые рисуются Вашим воображением. Заметьте, я сказала Вашим воображением, а не моим. У каждого читателя мои герои в его воображении становятся его героями. И как бы точно я не описывала своего героя, он не будет одинаков у двух читателей. У каждого читателя он будет свой, даже платье в горошек будет отличаться, у одного, горох будет крупный, у другого мелкий и так далее. Когда Вы с другом обсуждаете только что просмотренный фильм, Вы обсуждаете игру артистов, работу режиссёра и прочих специалистов. Это их совместное творчество. Иногда оно очень удачно, а иногда просто провальное.
- Вы боитесь провальных фильмов по Вашим книгам?
- Нет.
- Это же ужасно.
- Не на столько. Некоторых может зацепить сюжет и им захочется прочитать книгу, если они не читали. Это бывает, поверьте. Расскажу по секрету, когда вышел фильм «Барышня крестьянка» и мы посмотрели его всей семьёй, мы были в восторге. И тогда мой муж сказал: «Невероятно, из такого Пушкинского рассказа, всего в две странички, создать такой фильм! Я восхищаюсь работой сценаристов!». Мы с Александрой переглянулись и одновременно бросились к книжному шкафу. Рассказ был прочитан дважды вслух. Я помню, что читала его и раньше, и тогда он вызвал у меня улыбку и мысли о том, как красиво написан рассказ. Но после фильма прочитанный рассказ произвёл неизгладимое впечатление.
- Но в фильме столько всего наворочено.
- Не наворочено, а подчеркнуто, причём в основном словами самого Александра Сергеевича. Нам как бы сказали, «Ребята, читайте Пушкина снова и снова, и Вы откроете мир таким, каким Вы его ещё не знали».
- Валентина Степановна, с Вами очень интересно беседовать. А можно ещё вопрос?
- Можно.
- Почему Вы избегаете, а точнее, ничего не пишете о политике, политиках и чиновниках? Это же такое поле для творчества.
- Да, не пишу. Это Вы точно подметили, и не потому, что не вижу, вижу, многое вижу, очень со многим не согласна, но заниматься горлопанством у меня нет времени, нет сил и нет желания. Критика – это всего лишь возмущение спокойствия и нарушение равновесия в обществе, которое сложилось на данный момент. Вы присмотритесь внимательнее, что происходит с теми, кто очень активно начинает, да и продолжает свою жизнь на волне критики, и чем всё это заканчивается. Только смотрите шире, не только на примере нашей страны, и отрезок времени возьмите большой.
- Вы хотите сказать, что критика и возмущение не имеет смысла?
- Я хочу сказать, что у Мира свои законы, и возмутители спокойствия, а если смотреть глобально, то это такие как Наполеон, Гитлер, Ленин, Сталин, Пиночет, и другие, обязательно понесут своё наказание.
- Вот это позиция! Гитлер и Ленин возмутители спокойствия.
- А разве нет?
- А как же памятники Ленину по всей стране и мавзолей на Красной площади?
- Не торопитесь. Оставить всё это стоять просто мудрое решение руководства нашей страны на данный момент. Это наша история, и, глядя на эти памятники, у многих, я думаю, отпадает желание повторить революцию 1917 года.
- И что же делать? Как бороться с несправедливостью?
- Искать разумные решения.
- То есть отказаться от борьбы?
- А Вы думаете, что всё решается только кнутом? Существует ещё и пряник, но и здесь должно быть равновесие, - и немного помолчав, Валентина Степановна продолжила, - Я рассматриваю политиков, как канатоходцев с шестом, которые идут над пропастью. Кто-то идёт уверенно, он долго тренировался и понимает, как надо идти, а кто-то делает лишь пару шагов и летит в пропасть… Оставим эту тему, лучше поговорим о том, что Вас интересует больше всего и Вы не решаетесь спросить меня об этом.
- О чём?
- Не о чём, а о ком. Вы же очень хотите поговорить о Лизе.
- Да, хочу.
- Вы единственный, который поверил мне сразу.
- Не сразу, я тоже сомневался сначала, а потом я увидел Райта, его игру с ней, и сомнения исчезли.
- Да, она специально затеяла игру с Райтом, чтобы привлечь внимание. И только Вы обратили на это взгляд и поверили, что она была там.
- Расскажите, пожалуйста, всё, что Вы знаете.
- Конечно, расскажу, но не всё.
- Ладно, пусть будет не всё.
- Я уже рассказывала, как она появилась в этом доме. Мне тоже было очень трудно поверить в её существование, но голос я слышала очень отчётливо. И что это были не мои мысли, и не мой разговор с самой собой, я поняла сразу. Её голос был чистый, звонкий и в то же время был полон отчаянья. Самое первое чувство, которое тогда охватило меня, было протянуть к ней руки, обнять и успокоить. В этот первый вечер мы очень долго разговаривали. Она вспоминала и, буквально, выплёскивала все свои воспоминания, начиная с детства. Я слушала, затаив дыхание, и лишь изредка задавала уточняющие вопросы. Её рассказы были наполнены каким-то невероятным светом, яркостью, любовью, добротой. Горечь и непритворное отчаяние уступили место привязанности к жизни и умению видеть красоту окружающего мира. Атмосфера душевной опустошенности после аварии понемногу начала заполняться смыслом жизни. Очарованная её рассказами, я предложила ей поработать совместно над романом. Она согласилась. Ни она, ни я не знали, сколько времени у нас есть и успеем ли мы, что либо, сделать. Успели, и, на мой взгляд, получилось очень даже не плохо. И лишь теперь, спустя некоторое время, вспоминая и анализируя события этого необычного общения с ней, я поняла, что душа не помнит зла. Ни одного слова, ни одной конфликтной ситуации в её рассказах не было. Даже рассказывая то, что видела и слышала, в своём необычном состоянии, в течении прошедшего дня, она никого не осуждала, просто констатировала факт.
- Она бывала у Вас каждый день?
- Нет, она появлялась в разное время и не каждый день. Я не спрашивала, где она бывала, но иногда она сама рассказывала, что смотрела фильм в кинотеатре или гуляла в парке.
- А Вам не хотелось избавиться от неё?
- Нет. Мы же с ней сотрудничали в некотором роде. Конечно, я чувствовала себя немного напряжённо, и это понятно, но, вероятно, и Лиза понимала, что нам лучше общаться только вдвоём, и появлялась, только когда я была одна.
- А Вы говорили с ней о будущем?
- С ней трудно было говорить на эту тему.
- Почему?
- Я совершенно не понимала, что она пыталась мне рассказать, потому что она говорила загадками.
- И всё-таки Вы запомнили, что она говорила?
- Конечно, я же Вам говорила про Серёжу и его отца.
- Интересно, согласитесь, сказала всего несколько слов, а сколько событий произошло.
- Всё не так просто, как кажется. Перечитайте ещё раз роман, и Вы увидите, что упустили слишком много из того, что хотела Вам рассказать Ваша мама. Учитесь читать между строк.
- Валентина Степановна, а маме Вы подарили роман с этой же целью?
- Не обижайтесь на меня, но я вижу громадную разницу между Вашей мамой и той Лизой, с которой я работала. Мне очень хочется, чтобы эта разница стала меньше. Я понимаю, что это трудно, но ей есть к чему стремиться. И эта книга для неё должна стать путеводной звездой. У нас с Вами нет такого эталона, а у неё есть свой эталон, написанный её душой. Сейчас всё зависит от её желания, и она будет там, где пожелает, мы здесь бессильны. Вот так.
Они ещё долго беседовали…
