Она была красива и грациозна, легко двигалась с детства на губах её всегда почти порхала мягкая, прелестная тень улыбки, она обладала сильным характером и удивительной гордостью смирения, если так дозволено будет написать, но говоря о ней, я должна, как это ни смешно, прежде всего думать о том, как правильно написать её фамилию через мягкий ли знак или же нет, в угоду уже современным модным претензиям новоявленных русских знатоков литературного стиля и орфографии.
И еще я должна думать о том, а допустим ли в краткой биографии герцогини Бирон светлейшей княжны Меньшиковой копипаст (то есть компьютерная вставка цитат прямых воспоминаний о ней)? Как будто, я могу выдумать что то сама, как будто имею право дописать и дополнить её биографию, такую короткую, что она похожа на трепет молнии, чем то особым, своевольным, не бывшим, ненастоящим.
Но я не решаюсь. Пишу лишь то, что известно доподлинно. А известно мало.
Светлейшая княжна Александра Александровна Меньшикова родилась в семействе столь неординарном, что, казалось, каждый её шаг должен бы был быть тщательно описан в каких нибудь родословных придворными писарями, также как шаги её крестного отца и государя Петра Алексеевича. Но родословные все погибли в пожаре Московском 1812 года, и потому то происхождение князей Меньшиковых от обедневшего шляхетского литовского рода так никем и не доказано.
И приходится довольствоваться версией, что отец её был разносчиком пирогов, выкупленным Лефортом, и лишь его сметливость, терпение, расторопность и сила характера позволили ему изменить свою незавидную судьбу и стать полувластелином Российской империи, не поднятой вовсе на дыбы, а скорее, созданной заново Петром Великим.
Она не помнила хорошо начала скромной жизни отца, её детство прошло в изысканной роскоши дворцов новой столицы. Грамоте и языкам обучилась быстро и с особым тщанием, детские игры делила с маленькою сестрой юного императора Петра Второго, Натальей Алексеевной, называя ту в детских записках «дорогой и любезною сестрицей»
По примеру своего светлейшего батюшки владела иноземными языками немецким и голландским, с лёгкостью для бесед придворных, увлекалась тонким рукоделием серебряным и золотым шитьем, но более всего танцы любила и с малых лет так легко двигалась, что любовались все её пареньем по паркету..
Зная слабость дочери, светлейший князь Александр Данилович с малых лет для неё искал мальчика - сотоварища, с которым она могла бы легко и свободно танцевальным фигура обучаться. И даже о том писал русскому поверенному в делах в Вену. А стоило ли? К услугам чернокудрой, милой красавицы, с живыми карими глазами было много кавалеров, еще с самого возраста юницы.
Но Александра Александровна с юности познавала не только блеск дворцовых зал.
После смерти крестного государя ей довелось узнать цену предательства и вероломства от самых близких к их семейству людей: цесаревны Елизаветы Петровны и графа Петра Остермана.
Оба они, вскоре после кончины императрицы Екатерины Первой, стали обвинять светлейшего князя Меньшикова в зазнайстве, превышении полномочий, плетении хитрых интриг и то и дело, указывали императору - отроку (тому едва исполнилось одиннадцать лет), что князь Александр Данилович скоро и вовсе себя императором каким нибудь возомнит, недаром же всех членов своего семейства велел писать в присутственный календарь с росписью тезоименитства каждого. Да еще и поминать в утренних молебнах, наравне с членами фамилии Романовых.
Ладно бы еще - Машеньку, царственную невесту, волею Екатерины Первой, но её то, Александру, к чему? Или брата её, Сашеньку? Непонятно.
Княжне всегда, кстати, думалось, что наговоры придворные на отца её, юный император поощрял более всего из - за лени своей и тщеславия: тому более всего не учеба нравилась, на которой так настаивал светлейший князь Меньшиков, а охота с царским выездом, да балы и пирушки.
Посреди этих вот балов и подписал император по наущению Остермана сначала приказ не пускать Меньшикова во дворец себе на глаза, а позже и вовсе о высылке из столицы в Раниенборг, подалее от двора и света.
Они все пытались смягчить императора, приезжала Александра с сестрицею невестою во дворец, матушка, княгиня светлейшая, Екатерина Михайловна три четверти часа в ногах валялась у Остермана, за батюшку просила. Не помогло прошение слезное, и их с сестрою государь Петруша прогнал, да так дурно себя повёл, что часто вспоминая после об этом, она с недоумением думала: А не пригрезилось ли ей сие вовсе?!
Батюшка и сам писал юнцу государю с просьбой отпустить его на Украину, командовать войском, да без толку. Отрок- император, разгорячённый тщеславными обидами, так и не смог простить светлейшему унижений детства: начальственного тона, строгости, понуждения к учебе, стараниям, разумности, взвешенные решениям. И еще. Навязанной женитьбы. Машеньку, птенца тихого и молчаливого, он не терпел, ему больше нравилась тётушка Елизавета Петровна. Цесаревна румяная уж во всем ему потакала, а на охоте стреляла иной раз и получше, чем он….
Но не для Меньшиковых охота царская оказалась и в ссылку поехали они спешно, с пажами и слугами, с домашней челядью, но на каждой станции отбирали у них все что можно отобрать было, в Раниенборге, в своем дому и имении, прожили они вовсе - недолго, и оттуда им велели спешно собираться, и погнали в тобольскую губернию, на самый край Сибири, в город Березов, а где это было, Сашенька и подумать не могла.
Почитай, на самом краю то света, и не представить! Только жмурилась и вздыхала, да утешала молчаливую Машеньку, у которой венчальное кольцо жениха и то - -отобрали.
В березовскую срубленною самим батюшкою избу о четырех покоях, пахнущую свежей смолою, вошли они уже без матушки княгини, та скончалась еще под Казанью, в 12 верстах от неё, в селе Верхний Услон, не дали и оплакать родную, как следовало, только панихиду короткую отслужили. И дальше поехали, спешно, на простых телегах, в тафтяных шубах, в холод и даль болотную.
Жили они смиренно. Отец утешал их чтением священной истории да просто прибауткою: «с простой жизни начинал, с простой и закончу», и много им о себе рассказывал, вырезывая из бересты миски и ложки, да всякие забавные фигурки. Она, между делом, стирая белье, прислушивалась к его рассказам, будто их в себя впитывая, поблескивая очами живыми и тёплыми, как золотистое вино.
Она помнила руки отца, жилистые и сильные, когда он выхаживал её в горячке и оспенном жестоком бреду, помнила его голос, ровный и сильный, читающей псалтирь по усопшей сестрице - Машеньке, тихому ангелу, нежному, нечаянно царской невесте... И как стерпел он боль эту, как своими руками в гроб дитя положил свое, она и в ум взять не могла, хоть и постарше была!
Её и брата Александра отец – князь выходил от оспы с упорством и твердостию духа необыкновенной. Сам же - слег и не поправился. Там, в Березове, в построенной им самим церкви его и похоронили, рядом с сестрой Машенькою и двумя рожденными ею в муках младенцами, от тайного брака с князем Федором Долгоруким, которого сестрица любила беззаветно. Еще бы, он по подложному паспорту вслед за своею любовью приехал... жил рядом и помогал, чем умел...
Она, Александра, светлейшая княжна, и подумать не могла, что через пять с небольшим лет и сама скончается родами и будет лежать в домовине пышной, посреди большой залы, с завернутым в серебряную парчу младенцем на левой руке, а муж её, герцог Бирон, будет рыдать над ними обоими неутешно и горько. И проживет еще десять лет, так и не женившись.
Да. Её вернули из ссылки и пожаловали во фрейлины, и представили к ордену, и вернули часть имущества отца, оловянную и медную посуду и серебро, и земли, но нужно ли было это ей? С полотна Василия Сурикова на нас смотрит из тьмы срубленной березовской избы светлый и тонколицый ангел, с бездонно страстными очами, в пропасти которых, наверное, и таится весь сокровенный смысл бытия человеческого: «Любовь долго терпит и все покрывает».
В ней, маленькой княжне Александре Меньшиковой, герцогине Бирон, это было, любовь. Несомненно.
